Анна Австрийская столь же нежна и избалована, сколь жена Сталкера измучена: страдание въелось в неё, лучится из неё, преобразованное вариантами счастья, которые она познала тоже, показывая, как могут алхимически смешиваться противоположные субстанции.
Фрейндлих заражает собой: реестр её ролей… о! здесь сияют перлы мирового репертуара: и Джульетта, пропитанная субстанцией любви-трагедии – в чём-то противостоит Элизе Дулитл, из которой постепенно, противореча её судьбе, вылепит леди профессор.
Хваткость Москалёвой отразится ли в деловитости Людмилы Прокофьевны?
Нет, здесь совершенно другой регистр: Калугина, преображающаяся постепенно, завораживает, изначально забавляя, будто показывает, помимо трагикомической начинки фильма, метафизику множества сущностей, обитающих в человеческом составе.
Железо леди Макбет не расплавить никаким теплом: так и будет показано Фрейндлих, и так внезапно прозвучит Алиса из совершенно-парадоксальной взросло-детской сказки…
Фрейндлих может быть жеманно-изломанной.
Может – простоватой, и с тем – таящей миры.
Огудалова жеманно-деловита, и исполнена совершенно по-фрейндлиховски, будто для неё писалась…
Фрейндлих может быть всякой – оставаясь неповторимо-виртуозной, любимой, прекрасной.
