Глава 1
«Не только наши предки были метки»
На широкой веранде старого большого бревенчатого дома сидели двое мужчин. Выпивали. Тот, что старше, пятидесятилетний учитель географии Леснов морщился, щурил светлые глаза. Самогон на сей раз получился не очень, и учитель жалел, что выставил его для встречи со своим молодым приятелем, капитаном местного военкомата Бурмакиным.
Но черноволосый, с густыми тёмными бровями и короткими курчавистыми бакенбардами капитан выпил уже вторую стопку и только одобрительно крякнул: очень хорошим показался ему напиток.
Они тянулись друг к другу. У каждого был свой интерес. Учитель привлекал капитана рассказами о всяких историях. В том числе местного характера, поскольку был фанатичным краеведом. Поэтому каждую новую встречу Бурмакин начинал с вопроса:
— Куда сегодня двинемся, Николай Егорыч?
Однако Леснов, прежде чем завести любопытный разговор, в свою очередь, задавал вопрос о сыне. Его Сергей воевал на СВО.
— Что там, Витя, на передовой? Там, где Серёжа.
Капитан военкомата знал чуть больше учителя, и потому старался успокоить переживающего отца, немного смягчая обстановку в той части фронта, где воевал сержант Леснов.
После чего наливали или принесённой Бурмакиным водки, или учительского самогона, которым Николая Егорыча время от времени угощал сосед.
На сей раз учитель и капитан говорили вяло, ибо стояла несусветная жара. Все окна веранды были открыты, но это не помогало. Бурмакин снял китель, повесил его на спинку соседнего стула, распустил галстук. Леснов то и дело вытирал бугристое лицо и морщинистый лоб тряпкой, затем переходил на лысеющую голову и недовольно сопел от нежданной жары.
Капитан терпел, обмахивал себя ладонью, замечая, что даже мухи летают неохотно, медленно, словно тяжело нагруженные бомбардировщики.
— У нас с людьми-то, Витя, как? Хватает? — спросил учитель.
— Идут в контрактники. Немало идут. Условия хорошие.
— А я бы ещё и народное ополчение поднял, —сказал учитель. —В трудные минуты нашей истории это помогало. Мне недавно мой однокашник прислал любопытный документ про первую отечественную войну. С Наполеоном.
Леснов встал, ушёл вглубь дома и вскоре вернулся оттуда с картонной папкой, завязанной тесёмками. Развязал их, достал листок.
— После манифеста Александра I, — сказал он,— который призывал всех людей России встать на её защиту, вологодский губернатор Барша получил предписание «набрать из обитающих в Вологодской губернии народов, в стрелянии зверей упражняющихся, до 500 чел. и более, с теми самыми ружьями, которые они при своём промысле употребляют». Это для того, —подвёл итог Леснов, —чтобы сформировать дружину для фронта. Но, ещё более интересный документ, — сказал он, — был направлен тому же Баршу московским генерал-губернатором графом Ростопчиным. В нём говорилось, что тот должен собрать команду из вологодских охотников, славящихся своей меткостью, способных подстрелить белку во время её прыжка с ветки на ветку. А белку, как известно, добывали выстрелом в глаз, ибо от дробового заряда шкура превращалась в решето. Представляешь, какие требовались стрелки? И губернатор большую команду таких людей собрал. Так что, наши предки были метки.
— Вот это снайперы! — воскликнул Бурмакин. — Сейчас бы таких охотников на фронт.
— Сегодня таких много вряд ли найдёшь. В советское время охота была массовым занятием и приносила в бюджет страны большой достаток, не говоря об удовольствии и материальной выгоде для миллионов. Вот этот дом, — мотнул головой назад Леснов, — мой дед построил, считай, за счёт охоты. Тут ведь одного пушного зверя множество. А сегодня охота— развлечение для небольшой кучки богачей. Поднимут такого туза с вечера на вышку, которая выстлана шкурами, вся утеплена. Сам охотник в тулупе, валенках, шапке. Сидит перед открытым окном и смотрит вниз. А там, у края леса, который буквально рядом, освещённая электрическими лампами площадка, где насыпан корм для кабанов. Вот сидит такой охотник, дремлет. Вдруг услышит тихое хрюканье. Это стадо пришло на кормёжку. Винтовка с оптическим прицелом, выбирай кого стрелять — и пали!
— Но ты же ведь охотник, Николай Егорыч! — уставился на учителя капитан. — Неужели не знаешь хороших, как прежде, стрелков?
— Знаю. Только одного. С ним иногда хожу. Митя Добреньков. Для него кряковую утку в полёте взять — просто пустяк. И при подлёте, и на штык, и в угон. А ведь она летит со скоростью километров девяносто в час. Также без проблем снимет чирка, а у этого скорость километров сто десять.
— Выходит, не только наши предки были метки, — сказал Бурмакин. —Но что-то я не помню такую фамилию. Мы его не отправляли на СВО?
— Нет. Он не служил в армии. Говорит: не взяли из-за какого-то плоскостопия. Да и неказист он, полтора метра с небольшим.
Бурмакин задумался.
— А где он сейчас?
— Где-то в Подмосковье. Его старший брат Фёдор плотничает у зажиточного дачника. Вызвал Митю. Митя с топором дружит не хуже, чем с ружьём.
Глава 2
Как брату не помочь
Митя Добреньков действительно сейчас находился в Московской области, в небольшой деревне Марьино. Из местных жителей здесь осталось две старухи. Остальные избы постепенно раскупили москвичи под дачи и стали их облагораживать каждый на свой лад. Один московский торговец мясопродуктами купил крепкий старинный дом. Его-то и обновлял старший брат Мити Фёдор.
Он уже несколько месяцев жил в деревне. Скучал по дому, по жене Зинаиде, по годовалой дочке. Да и с отцом-матерью хотелось повидаться. Работы у хозяина было ещё много. Платил он хорошо. К тому же кормил. Терять сытное место очень не хотелось. И Фёдор надумал вызвать Митю, который плотничал не хуже старшего брата. Позвонил по мобильнику, объяснил причину зуда. Позвал на время подменить. Митя согласился: как не помочь брату. Он рассчитался на пилораме, где работал, и собрался в Московскую область.
Фёдор расхвалил брата хозяину, у которого трудился.
— Он, Василий Никитич, запросто заменит меня на время. Гигант с топором. А мне, край надо дома побывать.
«Мясник» поморщился, но делать было нечего. Гигант, так гигант.
Митя приехал. Они пообнимались с Фёдором и тот повёл брата к хозяину. Василий Никитич настороженно оглядел обоих. Рядом с его привычным высоким работником стоял не то парнишка, не то мелкий мужичонка—ростом едва доходил до плеча Фёдора.
— А что, брат-то не приехал? — спросил «мясник».
— Вот он! — улыбаясь, погладил Митю по плечу Фёдор.
— Ты же говорил: гигант с топором! А это…
Хозяин с раздражением и даже с некоторой злостью глядел на улыбающегося мелкого мужичонку.
—Вы не смотрите, что Митя ростом не велик. Он велик умением. Вот посмотрите.
Фёдор уехал. А Митя взялся продолжать его работу. Да так у него ладно всё получалось, что хозяин вскоре и забыл о своём предубеждении. Нахваливал его перед соседями и надумал оставить обоих, когда вернётся старший брат. А тем, кто снисходительно глядел на малорослого молодого мужичка, говорил:
— На вид его не смотрите. Он у него обманчивый. Так природа сработала.
Природа, в самом деле, удивила Добреньковых. Глава семьи, Пётр Захарович, был мужик под два метра. Рассказывал, что и дед его, воевавший снайпером в Отечественную войну, был здоровяк. Крупную рослость Пётр Захарович передал старшим детям.
Старшая дочь Дарья вымахала заметнее подруг. Большерослым был первый сын Фёдор. А с Митей, как будто казус какой-то приключился.
— Пожалел ты, Захарыч, на Митю человеческого материала. «Мужского материала», —говорили кое-кто из соседей.
По началу старший Добреньков даже заподозрил неладное. Может, когда на охоте по несколько суток пропадал, кто-нибудь к жене Валентине завернул? И сумрачно смотрел на неё, на мелковатого пацана. Но видя, как тот ловко перенимает охотничьи приёмы отца, как иногда случайно повторяет его походку, постепенно успокоился.
— В мать он пошёл. В Валентину. Смотри глаза какие… Её просто глаза. А вот руки будут мои.
Рос Митя счастливым ребёнком. Бабушка Люда, мать Валентины, не переставала любоваться им.
— Ну, просто куколка. Ручки пухленькие, ножки тоже и складочки везде, как ниточки. А улыбчивый мальчик какой, — продолжала умиляться бабушка. — Улыбка так и не сходит с лица. Добреньким растёт.
Митя, действительно, вырос добрым, улыбчивым парнем. Симпатичное, почти девичье округлое лицо, большие голубые глаза, светлые волнистые волосы и чуть что — губы в улыбке.
Фигура, правда, была нестандартная. Широкие прямые плечи, без всякого намёка на округлость. Длинные, как у отца, руки. Стоя прямо, мог свободно почесать ногу под коленкой.
Тем не менее, никому почему-то в голову не приходило назвать его не только Дмитрием, но даже Димой. «Не лИчит это ему. Митя— в самый раз». Девушкам, а потом и молодым женщинам он нравился. Ласковый, не грубый в словах, не из тех хамоватых, которые хватают руками девушку за что ни попадя. В него даже влюблялись. А одна девушка сильно зацепила его душу. Стали искать и находить места для близости.
Это заметила мать девушки. Сердито «причесала» дочь.
—Ты кого ему нарожаешь? Лилипутов?
Девушка задумалась. Как-то вскользь проговорилась. Митя сжал свою страсть до боли в сердце. И, к радости других кандидаток, стал свободным.
Но жениться пока не спешил, хотя уже отметил четверть века.
Побыв дома, вернулся к дачнику Фёдор. Вдвоём с Митей дело пошло споро. Хозяин не мог нарадоваться на братьев. Старая, прочная бревенчатая изба на глазах превращалась в современный, красивый, со всеми удобствами коттедж. Поскольку наступила осень с дождями и прохладой, работать стали внутри дома. Тепло, уют, сытые завтраки, обеды. И тут в октябре Фёдору позвонил отец.
— Тебя вызывают в военкомат.
Это началась мобилизация на СВО. Призывали мужчин, имевших воинские специальности. Фёдор, когда служил в армии, был шофёром.
Хозяин Василий Никитич устроил проводы. За столом напротив него села жена: полнеющая, но приятная женщина лет тридцати пяти. Рядом, как не разлей вода, уселись братья. Когда все, кроме Мити, выпили по паре стопок— он не принимал спиртного, не курил, к хозяину пришёл сосед. Это был вёрткий, щупловатый мужчина с бегающим взглядом чёрных глаз. Звали его Борис Морковкин, но он всем представлялся, как Боб Маркер. Боб начал строить собственный коттедж и ждал, когда освободятся у соседа два прекрасных мастера. А тут такой сбой: Фёдора по мобилизации забирали на СВО.
Василий Никитич не слишком жаловал Боба. «Скользкий он какой-то, — говорил он жене. — Всё под американца косит».
Выпив, как опоздавший, штрафную стопку, Боб пригляделся к Фёдору.
— Ты чего такой невесёлый?
— На фронт берут, — сказал Василий Никитич.
— Ну и что? Чего грустить-печалиться?
— С весельем и радостью на фронты мало, кто идёт, —заметил хозяин плотников. — Понимают, что долг надо выполнять, а он не всегда весёлый… Это не твой ночной клуб… С бабами и танцами. Ты вот взялся бы, да записался бы в добровольцы, а ещё лучше в контрактники.
— Мне нельзя, Никитич. На мне большое дело держится: веселье народа.
— Вот и получается, — сказала жена Василия Никитича, — одни идут жизнью рисковать, а другие ночь напролёт танцевать.
— Я думаю, Фёдор вернётся, — сказал хозяин. — Ты кем там будешь?
— Военная специальность водитель. Наверное, и там шоферить буду.
Хозяин отвёз Фёдора и Митю на станцию. Пока поезда не было, братья вышли поговорить.
—Ты, Митя, Зинульке помогай. Теперь нелегко ей будет. Знаю, что отец, мать, бабушка все её приголубят, но ты, как брат мужа, особо добрым будь. Пусть она в нашей фамилии чувствует себя поспокойней.
— А ты, Федя, не раскисай! — проговорил Митя. — Заранее не готовься к плохому. С фронтов многие живыми, здоровыми приходят. Смерть ищет готовых к ней.
Фёдор печально улыбнулся, потеребил белокурые волосы брата, поцеловал его в лоб.
— Я буду знать, что вы меня ждёте и это будет согревать. — Он помолчал и с глубокой печалью добавил. — Если меня убьют… Не перебивай! Если Зина будет согласна, женись на ней. Тебе, я знаю, она всегда нравилась.
Фёдор отвернулся и только поэтому не заметил, как вспыхнуло лицо младшего брата. Ему действительно всегда нравилась Зина. Симпатичная, спокойная, добрая. Но, он не проявлял никаких чувств, кроме братской заботы.
— Что ты раньше времени хоронишь себя! — воскликнул Митя. — Я ещё в добавок к племяннице, пару племянников увижу.
Фёдор уехал сначала домой, а потом, как мобилизованный, на Украину. Служить, в самом деле, стал шофёром.
Глава 3
Фронтовые дороги
Сначала несколько месяцев никаких вестей от него родственники не получали. Из-за обстоятельств военного времени, не только нормальной, но и сносной связи между линией фронта и близкими в тылу не было. Родственники Фёдора переживали: как он там.
А старший сержант Фёдор Добреньков, водитель многотонного Камаза, действовал порой весьма героически. Он возил разные грузы. Но самой опасной и очень нужной для передовых частей была доставка так называемых БК: боекомплектов. Снаряды для гаубиц, пушек и танков, разного назначения мины, ракеты, патроны и гранаты — всё это ждали бойцы на передовой, а доставлялось только автотранспортом. Поэтому тяжелогружённые Камазы и УРАЛы были желанной мишенью для противника. По ним стреляли из орудий. Машины высматривали через спутники вражеские наблюдатели и тут же посылали дроны-камикадзе. Днём ездить было смертоубийственно. Как и другие его товарищи, Фёдор ездил ночью. Не включая фар, пробирался по разбитым взрывами дорогам, ювелирно держась в полной темноте обочин, ибо рядом с ними всё было заминировано. Однажды чуть не наехал на наш танк, который двигался навстречу. Лишь чудом уловил опасность. Остановился. Высунулся из кабины и едва разглядел так же вылезшего в удивлении из люка бронированной машины танкиста. Помахали друг другу руками и осторожно разъехались.
Подзабытый армейский опыт восстанавливался в опаснейшей обстановке. Как-то командование поручило заполнить железнодорожный состав из сорока платформ машинами с боекомплектом. Даже опытные водители нервничали, устанавливая машину на платформе. От края колеса до края платформы было всего несколько сантиметров. Одно неверное движение и автомобиль со взрывчаткой рухнет вниз. Что будет дальше, объяснять никому не надо было. Свои несколько платформ Фёдор заполнил ювелирно.
Ему не раз приходилось попадать под обстрел из вражеских орудий и миномётов. Каждый раз, умело лавируя между взрывами, Добреньков доставлял нужный груз на передовую.
Гибли товарищи, гибли машины. Но опасная ситуация не обошла и Фёдора. В тот раз он шёл на своём Камазе во главе колонны с боеприпасами. Противник начал активный обстрел из миномётов. Осколком Фёдора ранило в левую руку. Он остановил машину, вылез, стал перевязываться. Вокруг гремели взрывы. Дыбом поднималась земля. Чёрный дым заслонял всё вокруг. Загорелась кабина. Вдруг вблизи машины разорвался снаряд. В кузове начался пожар. Счёт пошёл на мгновения. Если взорвётся Камаз, то пойдёт полыхать вся колонна. Фёдор вскочил в горящую кабину и погнал машину в сторону от колонны. Прикинул безопасное расстояние, на ходу выпрыгнул из кабины. От боли потерял сознание. Неуправляемый Камаз помчался дальше и взорвался где-то впереди. Когда очнулся, колонна со снарядами благополучно ушла к передовой. Раненый Добреньков собрал все силы и пополз к своим. Уже вблизи передовой его снова ранило, теперь в ногу выше колена и в грудь.
Санитары подобрали героического шофёра, и врачи отправили его в тыловой госпиталь. Только оттуда, по чужому телефону Фёдор позвонил домой, сказал матери, отцу и жене, что он жив, что раны несущественные. Родственники думали: может отпустят повидаться. Но после выздоровления Фёдора снова направили в прежнюю часть.
Каждый человек на фронте живёт или под своей спасительной звездой, или под чёрной меткой. Бывает, грохочут и рвутся снаряды, недавно выпавший белый снег покрывает большие пятна вырванного взрывами жирного украинского чернозёма. Падают, бегущие рядом в атаку товарищи. А ему, под звездой, хоть бы что.
Больше того, случаются вообще чудеса. Совсем рядом разрывается мина. По всем боевым законам живой человек может превратиться в безжизненное решето. Но он, оглушённый, падает, встаёт, ощупывает себя— ни царапинки! Крестится, благодарит Бога или Аллаха за спасительную звезду и продолжает воевать.
Но бывает по-другому. Пережил солдат ураганный налёт ракет, миномётный обстрел и вот уже тишина ласкает его сознание. Вдруг что-то царапает висок. Он даже понять не успевает, что тронуло голову. А это попал в висок маленький, меньше ногтя, случайно долетевший осколочек. И уже нет бойца, а есть груз 200.
Почти за год фронтовой жизни Фёдор, как многие бойцы, научился дружить со своей спасительной звездой. Чтобы уменьшить риск, стал бронежилетами закрывать дверцы кабины от осколков и пуль. Металлическую пластину от бронежилета стелил на сидение, уменьшая опасность от взрыва мины, на которую мог наехать.
Но жизнь, по-прежнему, висела порой на волоске. Он возил снаряды и продовольствие, вывозил в тыл раненых солдат, делая иногда по два-три рейса за ночь. Ездил, бывало, и днём. Но это походило даже не на «русскую рулетку». Там из четырёх-пяти патронов смертельным оказывался только один. Здесь же каждый километр мог стать пулей в висок. Замаскированный танк противника мог за три километра расстрелять машину Фёдора прямой наводкой. Примерно на таком же расстоянии мог достать Камаз Добренькова и вражеский миномёт. Машина Фёдора оказывалась, как движущаяся мишень в тире. А самыми опасными были дроны. Никто не ожидал, что человек так быстро изобретёт и применит невиданное прежде оружие войны. Дешёвые в изготовлении, сделанные зачастую «на коленке», беспилотники стали вести разведку не только линии обороны, но и глубоких тылов. Их снабдили взрывчаткой и редкое японское слово «камикадзе», что означало «самоубийца», стало таким же знакомым всем, как например, винтовка или автомат Калашникова.
Вражеские беспилотники стали не только атаковывать линию обороны. Они иногда стали гоняться за одним-двумя солдатами. А подорвать днём машину превратилось в любимое занятие управляющих дронами операторов.
Фронту требовалось много чего. И всё это надо было подвезти автотранспортом. На легковые машины противник обращал внимание меньше, чем на грузовики и «буханки».
Фёдору несколько раз удавалось увернуться от беспилотников. Видя летящий навстречу дрон, он внезапно резко сворачивал в сторону. Вражеская «птичка» пролетала мимо.
Но не всегда удавался удачный манёвр. Однажды дрон разорвался сбоку. Машина тут же осела на бок— все шины с правой стороны оказались пробиты. Фёдор вёз боеприпасы. До передовой оставалось немного. Что делать? Бросать машину и идти за подмогой? Можно прийти уже к взорванному и горящему грузовику: дроны налетят, как стервятники. Фёдор попробовал стронуть с места сильно накренившуюся набок машину. Слава Богу, было сухое лето. Земля высохла, как камень. И на ободах можно было потихоньку ползти. Так он и доехал.
Это был не единственный подвиг находчивого и смелого шофёра. Фёдора Добренькова наградили медалью «За отвагу».
Вскоре после поездки на ободах, он получил новой задание: привезти из большого тылового города доставленный туда для фронта гуманитарный груз.
Проскочив с привычным напряжением и осторожностью первые километры, разбомблённой в ямах от снарядов и мин дороги, Фёдор вдруг заметил, что ехать стало легче. Ещё немного и Камаз уже мчался по хорошему асфальтированному шоссе, мелькали ухоженные сельские домики, прикрывающие их сады с богатым урожаем. Найдя в городе склад, Фёдор решил не подъезжать к нему сразу, а найти хорошее кафе, чтобы пообедать.
Кафе «Маленький казачок» стояло не на широкой проезжей улице, а в тихом переулке. Спокойная, неспешная жизнь проявлялась во всём. Не мчались, опасаясь взрывов или беспилотников, грузовые машины. С достоинством ехали богатые легковые автомобили. Люди тоже ходили неспеша. Никто не взглядывал на небо, не вжимал голову в плечи, не норовил куда-нибудь спрятаться. Фёдор пообедал и даже выпил кружку пива, вкус которого давно забыл. После чего вышел на улицу и сел на скамейку под огромным платаном. Набрал первым делом номер телефона отца. Услыхав голос сына, тот от радости даже стал заикаться.
— Ты что, опять раненый?
— Нет, живой-здоровый. Послали в тыл за хорошим грузом.
Фёдор расспросил отца о матери, о Зинаиде, о дочери. Потом решил сам переговорить с ними. Наслушался восклицаний, охов, всхлипываний. Но в конце концов все обрадовались, что Федя живой-здоровый.
Переговорив с домашними и обрадовав их тёплыми словами, Фёдор набрал номер Мити.
— Аллё, привет!
— Федя! Ты! Откуда?
— Не с фронта. В тыл приехал за грузом, — весело сообщил старший брат. — Гуманитарку повезу свои ребятам.
— Ну как ты там, братан?
— Ну вот сижу возле кафе, и как будто в другой жизни. Там, Митя, трудно. Враг-то, в массе своей, такой же, как мы. Мне кажется, если им мозги подправить, можно было бы договориться. Но это без западенских фашистов и западных организаторов.
— А почему так медленно идём?
— Пока берём опорный пункт, они успевают на другой линии из бетона и стали оборону сделать. Приходится опять долбить.
— Ты там береги себя.
— Меня наградили. Дали медаль «За отвагу».
— Ух ты! Ты теперь у нас отважный.
Братья посмеялись, и Фёдор поехал на базу. К прежнему разговору о Зинаиде не возвращался.
Гуманитарный груз Фёдор доставил на фронт без приключений. Всё было кстати. Тепловые пушки, электрокабели, строительный инструмент, тёплые вещи для будущей зимы, посылки, письма от родных и близких. На камазовском прицепе Фёдор привёз баню— очень нужную вещь для фронта.
После чего началась обычная боевая жизнь. Фёдор был весел, радовался, что поговорил с родными, увидел мирную жизнь. Однако фронт скоро выбил все эти приятные воспоминания. Противник настырно атаковал наши позиции. Российская армия отбивала нападения. Требовались снаряды для ближнего боя, ракеты для дальних целей. Сделав перед рассветом последний рейс, Фёдор собирался пойти часа два поспать. Для этого нужно было поставить Камаз в укрытие. Он вылез из кабины, отошёл чуть в сторону, вдыхая прохладное утро. Были те редкие минуты, когда в воздухе не чувствовалось запахов порохового дыма, снарядных разрывов, солярки, бензина. Утренний ветерок относил всё это в ближний лес, в глубине которого пряталась техника и был устроен местный склад боеприпасов. Там же было и место отдыха водителей.
Вдруг Фёдор услышал характерный звук беспилотника самолётного типа. Поднял голову и в метрах двадцати увидел дрон. Это был не разведчик. Это был беспилотник «камикадзе». Видимо, оператор разглядел стоящий Камаз и решил его атаковать.
Но в кузове Камаза стояла большая ёмкость с запасным топливом. Взрыв и пожар могли перекинуться на другую технику, а самое главное, на склад боеприпасов. Фёдор вскочил в кабину, мгновенно завёл машину и тронулся в сторону от леска, подставляя себя под удар. Он думал, как прежде, увернуться на ходу. Тем более, что уже довольно далеко отъехал от места хранения техники, горючего и боеприпасов. Но, видимо, оператор дрона был опытным. Беспилотник ударил прямо в крышу кабины. Взрыв разбудил солдат. Они подбежали к Камазу. Фёдор Добреньков лежал на сидении, успев только открыть дверцу с бронежилетом. Изо рта у него текла кровь.
Глава 4
Мал золотник, да дорог
После сообщения из военкомата о гибели Фёдора, Добреньковы наголосились, нарыдались, наплакались до состояния прострации. Ходили и сидели молча, только вытирали слёзы.
Но когда из военкомата привезли цинковый гроб, обитый досками, надорванные души снова впали в истерику. Зинаида, увидев знакомое и незнакомое лицо мужа, осела в обмороке. Бабушка Люда бросилась поднимать, ничего не видя из-за льющихся слёз. Мать Валентина, погладив щеку сына, вдруг заголосила так, что могли, наверное, услышать в соседних домах.
— Ты зачем же, Феденька, ушёл раньше нас?!
Пётр Захарович вытирал кулаками глаза, сморкался в огромную тряпку и что-то бормотал со странными рыками. Старшая Дарья обнимала Митю и повторяла:
— Ты один у нас остался, Митенька! Ты один! Нет у нас больше Феденьки.
Большие голубые глаза Мити временами сжимались и на щёки из них вытекали короткие слёзы.
Все заботы о похоронах Фёдора Добренькова взял на себя райвоенкомат. Военный комиссар договорился со священником храма о совместном ритуале.
Стояло «бабье» лето. Было тепло, солнечно и разноцветно. Деревья на кладбище золотились, краснели и эти цвета вызывали грусть. Так бывает всегда, когда видишь увядающую жизнь. А тут, уже не было жизни, и потому большинство собравшихся стояли печальные и молчаливые. Отец Сергий, тихий и добрый человек, провёл задушевное отпевание. В некоторых местах, когда он произносил особо проникновенные евангельские слова, родственники снова взрыдывали, крестились и гладили покрытое тканью тело.
Поскольку это были первые похороны погибшего на СВО воина-земляка, к тому же героического водителя, награждённого медалью «За отвагу», военком распорядился произвести прощальный салют из трёх залпов.
Через несколько дней после похорон Митя подсел к вернувшейся из детского сада Зинаиде, где она работала воспитательницей. Молодую, невысокую, чуть полненькую женщину горе изменило. Она похудела, осунулась лицом, выплаканные, и без того не слишком выразительные, глаза провалились и глядели безучастно на жизнь. Но Митя ничего этого не замечал. Она была ему по-прежнему приятна и притягательна. Он ласково поглядел на невестку.
— Зина, тебе Федя перед отъездом ничего не говорил? Особенного такого…
Она вздохнула.
— Говорил. Просил, чтобы я осталась в семье Добреньковых.
Федя ещё сказал, что она давно нравится Мите и, если с ним что случится, пусть выходит замуж за младшего брата. Но об этом она сейчас не стала говорить.
— Остаться в семье Добреньковых… Ты догадываешься, как это можно сделать?
— Догадываюсь. Но сейчас не время об этом, Митя.
— Я буду ждать, Зина. Я могу ждать. Я не один год…
Он замялся, подыскивая слова.
— … любовался тобою. Но у тебя был мой дорогой брат.
Митя встал.
— Я пойду на войну.
— Господи, зачем же?
— Отомщу за брата. А когда вернусь, предложу тебе выйти замуж.
Митя объявил о своём решении в семье. Все женщины бурно запротестовали. Только Пётр Захарович сумрачно проговорил:
— Не оборви фамилию.
— Постараюсь, отец.
Он пришёл в военкомат, заявил, что хочет идти добровольцем на СВО.
Услыхав фамилию Добренькова, в комнату, где Митя разговаривал со старшим лейтенантом, решительно вошёл Бурмакин. Он хотел поглядеть на легендарного стрелка. «Да, в самом деле невелик, — подумал капитан. — Как ему там на фронте-то будет».
Митю начали уговаривать заключить контракт. Перечислили все сногсшибательные выгоды. Но он сказал, что ему через полгода надо будет вернуться домой для очень серьёзного дела.
— Ну вот и заключай контракт на полгода, — сказал капитан Бурмакин.
Митя так и сделал. После всего стал штатным военнослужащим. Вот только интенданту пришлось помучиться. Только что появившееся новое обмундирование, куда входили боевая рубаха, куртка, брюки и обувь, было рассчитано на других солдат, нежели Митя. В плечах всё вроде бы подходило. Но длину той же рубахи надо было сильно укорачивать. Зато её рукава заканчивались чуть ли не у Митиных локтей. Ещё хуже было дело со штанами. Пришлось перешивать. И только с обувью Мите везло: ходовой 41-й размер.
Командир батальона майор Гребнев ждал небольшого пополнения. Несколько дней противник пытался прорвать оборону на его участке. Атаки вражеских бригад сменялись нашими контратаками. Линия обороны держалась крепко, но это стоило 12 убитых и 25 раненых. Гребневу обещали прислать пополнение из новых контрактников и добровольцев.
Майор был на фронте полтора года. Судьба берегла его. Дважды легко ранили. Первый раз в мякоть левой ноги, второй— тоже не сильно, по касательной: в правую руку выше локтя. После лечения Гребнев возвращался на фронт.
Знаменитая песня про «комбата-батяню» Гребнева, можно сказать, касалась отчасти. По возрасту он ещё был моложав— 32 года. С некоторыми солдатами, особенно контрактниками, ходил в ровесниках. А были и старше его. Но заботой о них— что о молодых, что о старших— на «батяню» тянул. Часто бывал в блиндажах, то и дело появлялся в окопах. Не гнушался поговорить с людьми, где надо строго, где нужно с теплотой. Пребывающих для пополнения, не всех, конечно, но хотя бы часть, просматривал лично.
Узнав, что первое отделение солдат, прошедших десятидневную подготовку, уже прибыло, Гребнев пошёл на встречу с ними. Это на гражданке разность людей видна, как говорится, невооружённым глазом. Разные одежды, разная по фасону и моде обувь, разные манеры держаться, неодинаковые выражения лиц. Армия почти всё нивелирует. Загоняет в одно обмундирование, делая людей внешне почти неразличимыми. И только лица, если человек умеет глубоко вглядываться, видеть суть, оказываются для него неповторимыми.
Отделение прислали необычным по количеству: вместо десяти, двенадцать человек. Гребнев медленно пошёл по шеренге. Зорким, рентгеновским глазом выявляя отличия. Вот стоит командир отделения, сержант. На армейском языке — «комод». Рослый, головастый, большие надбровные дуги, крупный нос, плотно сжатые тонкие губы. Дальше идут, понижаясь в росте, его подчинённые. Вот простоватое лицо, похоже деревенского парня. Рядом с ним— немолодой уже мужик в хорошо пригнанной форме, с твёрдым взглядом маленьких карих глаз. «Хозяин» отметил про себя Гребнев. Так он шёл, рассматривая лицо за лицом, до самого конца шеренги. И вдруг увидел, что шеренга как-то странно обрывается. На последнем месте стоит не то пацан, не то абсолютно мелкий мужичонка. Удивлённый майор даже крякнул.
— Что это такое тут стоит? — воскликнул Гребнев. — Как фамилия?
— Рядовой Добреньков, товарищ майор!
— Какой Добреньков! Шибзиков?
Улыбка слетела с лица Мити. Голубые глаза блеснули холодной сталью.
— Разрешите обратиться, товарищ майор! — подал голос «Комод».
— Слушаю, сержант.
— Боец Добреньков стреляет.
— Все мы стреляем! — рыкнул Гребнев.
— Он хорошо стреляет.
— Трудно в это поверить, — разрядился майор. — Рядовой Шибз… или как вас?
— Добреньков, товарищ майор
— Выйти из строя.
Когда посуровевший Митя вышел, Гребнев громко, чтобы слышали все произнёс:
— Вот я подкину сейчас свою фуражку, может попадёте?
— Попаду, товарищ майор!
— Ну-ну
Гребнев снял с головы новую, недавно полученную фуражку. Нежно погладил обтянутый свежей тканью козырёк и ещё незапылённую, незадымлённую кокарду. Согнулся и что есть силы подбросил фуражку. Через секунду грянул выстрел, фуражка упала на землю.
«Эх, зря я затеял эту игру, — подумал Гребнев. — Расколотил, наверное, всю красоту фуражечки. Придётся объяснять».
Он подошёл к лежащей на земле фуражке. Взял её. К удивлению, и козырёк, и кокарда, и вообще вся фуражка были целыми.
—Промазал? — злорадно проговорил Гребнев.
— Никак нет, товарищ майор! Поглядите в середине.
Комбат повернул фуражку и увидел ровно на середине верхней части отверстие. В изумлении просунул палец. С некоторой растерянностью произнёс:
— Попал…
И пошевелил высунутым в дырку согнутым пальцем.
Но сдаваться не хотелось. Он зашарил глазами по площадке, ища что-нибудь, что можно было подбросить. Палку, половинку кирпича. Ничего не было. Валялся только кусок засохшей грязи размером с небольшой кулак.
Гребнев взял его, полуприсел и сильно бросил комок вверх, крикнув при этом:
— Попади!
Ещё не умолкли звуки слова, как раздался выстрел и комок разлетелся в воздухе на мелкие крошки. В шеренге ойкнули. А майор снова покрутил согнутым пальцем в дырке фуражки, надел её и размякшим голосом произнёс:
— Ну ты и стрелок, рядовой Добреньков! Мал золотник, да дорог. Будешь в батальоне снайпером.
— Хорошо, — улыбнулся Митя.
Майор тоже растянул губы в доброй улыбке и покладисто заметил:
— Не хорошо, а слушаюсь. Устав надо знать.
— Слушаюсь, товарищ майор.
Глава 5
Охота на охотника
Батальон майора Гребнева занимал по фронту около пяти километров. Местность была ровная. Холмы, овраги, маленькие населённые пункты— всё это досталось другим.
Отделение новичков распределили между воевавшими солдатами. Митю Добренькова, как и обещал майор, направили к бойцу, который считался снайпером. Тот приветливо, но с некоторой насторожённостью, встретил будущего напарника.
— Стрелял?
— Стрелял, — улыбнулся Митя.
— Попадал?
— Без этого нельзя.
— Тогда готовь себе «логово».
Поздняя осень была сухая, пока без дождей. Митя, где с подсказкой напарника Василия, где своим умом, оборудовал позицию.
— Копай в сумерках и ночью, — сказал Василий. — Враги близко, пятьсот метров, увидят.
Митя выкопал окоп со ступенькой, чтобы можно было стрелять стоя. Дёрн перед окопом снял, аккуратно спрятал в окопе, а землёй от работы набил мешки и уложил их, как бруствер. Засыпал сверху землёй и даже присадил дёрн. В бруствере в двух местах оставил амбразуры.
— Хорошо, — похвалил Василий.
У него бруствер был просто из земли, без мешков.
— Враг опытный и, по сведениям разведки, там появились наёмники.
Днём Митя осмотрел в бинокль позиции противника. Мелькнул какой-то мужик в военной форме, с явно крестьянским лицом. «Это враг что ли?»— подумал он.
Митя никогда не был задиристым. Брат Фёдор— тот, чуть что, начинал сопеть, узил маленькие глаза, и готов был начинать драку. Митя обнимал его длинными руками и задушевно говорил:
— Федя, ты же большой и умный. Можешь языком победить.
Брат остывал и скандал нередко заканчивался миром.
Сам же Митя никогда в жизни не дрался. Какая-нибудь складывается «корявая» ситуация, он улыбнётся и всё рассосалось. А тут надо было убивать человека.
До начала СВО он не раз видел по телевизору, как на Украине колонами ходили люди, кричали «Москаляку на гиляку!», то есть на виселицу. Много раз показывали детей, которые бодро рапортовали взрослым, что будут «резать и убивать русню». Митя в таких случаях усмехался и думал: «А чего меня убивать-то? Что я им плохого сделал?».
И вот, как говорил напарник Василий, из этих детей выросли враги. К тем, которые уже были давно готовы, и назывались «западенцами».
А теперь ещё, по словам майора Гребнева, к украинским солдатам добавились наёмники из разных стран: поляки, англичане, американцы и другие.
Через два дня после Митиного обустройства, Василий, который в бинокль наблюдал за передним краем противника, сказал Добренькову:
— Вон, четверо гуртуются. Клади левого.
Митя припал к прицелу. Увидел то самое простое, деревенское лицо. Чуть сдвинул винтовку и перед глазами появился солдат в украинской форме, но почему-то негр. «Наёмник, видать» — решил Митя и нажал курок.
Снайперская винтовка Драгунова (СВДМ) сработала отлично. Расстояние до окопа противника было пятьсот с небольшим метров. А прицельная дальность выстрела равнялась шестистам.
— Молодец, — сказал напарник. — Но почему ты не брал крайнего левого?
Митя сел на ступеньку в окопе. Руки сжимали холодную винтовку. Пальцы вздрагивали. Он впервые в жизни убил человека. Зверей, птиц перестрелял несчётно, но то— другое дело. А тут—человек. Единственное, что оправдывало— наёмник. Зачем он пришёл сюда? Затем, чтобы убить меня? Или таких, как я? Тогда я должен сделать выстрел первым. А вот тот, крайний слева, пока врагом не показался.
Но это «пока» оказалось не долгим. На следующее утро, снова оглядывая в бинокль позицию противника, Митя увидел вчерашнего «левого». Собирался передвинуть взгляд дальше, как вдруг разглядел, что незнакомый «знакомец» приподнял снайперскую винтовку. Митя узнал её. Это была американская снайперская винтовка Barrett M82. На полигоне, во время военной подготовки, всем добровольцам показывали чёткие фотографии стрелкового оружия, которым пользовались снайперы противника. Мите особенно запомнилась эта самая Barrett. «Так он оказывается снайпер! — мысленно воскликнул Добреньков. — Готовится убить меня или моих товарищей! Этого мы ему не дадим».
Он отложил бинокль, припал к окуляру. Там, где только что стоял снайпер, теперь его не было. Не шевелясь, Митя ждал. Наконец, на какое-то мгновение появилась верхняя часть лица. Этого Мите, бьющему белку в глаз, было достаточно.
Василий тоже был снайпером. Но по хватке он понял, что маленький Митя превосходит его и добровольно взял на себя роль второго номера. Роль на фронте тоже важная, особенно в снайперской связке. Он прикрывает Первого, фиксирует его выстрелы, подсказывает, как лучше стрелять при конкретной скорости ветра, определённой погоде. Мите ничего этого не было нужно. Он всё молниеносно рассчитывал сам. А вот фиксация результатов и прикрытие в трудную минуту бывали нелишними.
Полкилометра между передовыми позициями противников— расстояние небольшое. Однажды перед рассветом враг пошёл в атаку на линию обороны Гребневского батальона. На одном участке впереди пехоты шёл немецкий «Леопард». На других, солдат противника укрывали английские, немецкие и польские бронемашины. С американской БМП Bradley двигались ВСУшники на участок, где среди бойцов были снайперы.
В предрассветных сумерках ярко сверкали огоньки стреляющих автоматов. С грохотом освещали окрестность взрывы артиллерийских снарядов, бьющих по танку и по бронемашинам. Фигуры бегущих солдат казались неясными, расплывчатыми. Но Митя и Василий хорошо помогали нашим бойцам, укладывая в грязь наступающих врагов. Атака захлебнулась. Противник откатился назад.
После этого, словно спохватившись, артиллеристы ВСУ открыли огонь по батальону Гребнева. Обычно артподготовка предшествует атаке. Но тут, видимо, решили подойти к российской передовой в тишине. Однако, не получилось и теперь мстили огневым смерчем.
Снаряды рвались перед траншеями, сзади них, попадали в окопы. Митя, ещё готовя себе «логово», вырыл глубокую нишу. Залез в неё и надвинул на «вход» в нишу заранее сколоченный большой щит из толстых досок, закрыв себя им от осколков. Василий же сидел просто в снайперском окопе, ничем не укрытый. Это стоило ему жизни.
Добреньков недолго оставался один. Вторым номером ему прислали снайпера из Якутии Николая Ермолаева. Митя, первым делом, научил его, как обустроиться. Вместо ниши в земле, тот вырыл просторную «лисью нору», куда быстро залазил вместе с винтовкой. Также из мешков с землёй соорудил бруствер, обсадил его дёрном с засохшей травой.
Якут оказался охотником. Широколицый, с прищуренными от природы глазами. Только нос вместо обычного маленького, был заметным, крупным. Под ним — добродушная, как у Мити, улыбка. Он сразу понравился Добренькову.
— Будем работать. Кого бил? — спросил Митя.
— В тайге разный зверь. Волк, росомаха, рысь, мишка— этого стараемся не бить, хозяин, только в крайнем случае. А уж лося, изюбра, кабаргу, снежного барана— за этим, правда, надо в горы сходить, немало брал. У нас вообще всякого зверя много.
— У нас тоже хватает, — сказал Митя. — Но тут нам с тобой другая работа.
Как-то Николай спросил:
— По мобилизации?
— Нет, добровольцем. За брата, которого какой-то гад убил дроном.
— Я тоже. У меня отец якут, а мама русская. Как это такое, эти…— он кивнул в сторону позиции противника, — собираются убивать всех русских. Это что же и маму мою? А у меня старший брат женат на русской. Моя невеста Зоя, тоже чисто русская. Якутск далеко от Украины. Но если их не остановить…
Он помолчал, достал из кармана чистую тряпочку, протёр стекло оптического прицела.
— Политрук, перед тем как отправить нас сюда после подготовки, рассказал жуткую историю. В каком-то городе— я забыл название, его недавно освободили наши войска, солдаты ВСУ взорвали пятиэтажный дом вместе с жителями. Сделали ночью, когда все спали. Люди оказались под завалами. Нашим солдатам жители рассказывали, что хотели спасать заваленных— те кричали, звали на помощь, стонали, но оставшиеся враги— основная куча всё сбросила и сбежала, не давали этого сделать. Стреляли по тем, кто приближался. Кричали на каких-то чужих языках.
Лицо Мити исказилось, как от боли. За неделю и месяцы его войны оно потеряло девическую округлость и нежную приятность. Теперь это было суровое лицо узнавшего боль мужчины, с горькими складками возле носа, с печальными морщинками возле больших голубых глаз.
— За это надо головы отвинчивать, — проговорил сурово Добреньков.
Поняв, что против них, с противоположной линии фронта, наряду с украинскими солдатами воюют наёмники, Митя решил охотиться за ними. Но как определить: наёмник это или простой боец? Раньше «солдаты удачи» приезжали в своих формах. Но, привлекая этим внимание, попадали под уничтожающий ракетный огонь с российской стороны. После чего все влезли в натовское обмундирование. И вот как теперь определить: кто есть кто? Митя решил: надо пробовать по физиономиям. Негры пока больше не попадались. Зато внимание привлёк появившийся в бинокле человек со смуглым лицом, сросшимися чёрными бровями, горбоносый, с маленькими усиками. «Грузин, что ли? Мало мы им делали хорошего? Разбирался бы там у себя. А он приехал убивать моих товарищей и меня»— подумал Митя и нажал спусковой крючок.
В другой раз в оптическом прицеле появился явно монголоидный тип. Нос приплюснутый, глаза без двойного века, на плоском лице тонкие губы. «Японец, вроде…Этому что тут надо?». Митя вспомнил детскую присказку: «Двое дерутся, третий не лезь». И сделал выстрел.
Через некоторое время в группе появился третий человек. Это был доброволец из Дагестана. Аслан Магомедов. Вроде бы тоже охотник и, как уверял, неплохой стрелок. Ему поручили следить за воздухом, поскольку дроны порой не давали поднять головы. Митя, как старший группы, и уже получивший звание сержанта, тщательно проследил за обустройством Аслана. Беспилотники, в основном, пролетали за линию фронта. Но бомбили и российскую линию обороны. И тогда осколки жужжали и свистели низко над землёй. Митя надел бронежилет не только на грудь, но и на спину. Тоже самое велел сделать своим товарищам.
Понимая, что наёмников высмотреть непросто, он переключил внимание на офицеров противника. Там тоже приходилось поискать. Полевая форма рядовых бойцов ВСУ почти ничем не отличалась от офицерской. Митя попросил у майора Гребнева подробные картинки. Они мало что давали.
Тогда он вспомнил, что лицо, жесты и мимика отдающего приказание отличается от того, как держит себя и выглядит тот, кому приказывают.
Сцены эти попадались нечасто. Тем не менее, Митя заметный пробел в офицерском корпусе противника сделал. Чем привлёк ещё больше внимания беспилотной стаи.
И тут он понял, что ему не давало развернуться, мешало получать удовлетворение от снайперской работы. Он ведь, ещё собираясь в добровольцы, дал зарок, что отомстит за смерть Феди, которого убил беспилотник, именно истреблением дронов.
За всю историю человечества оружие войн изменялось чаще медленно, но иногда случались, как бы «революционные прорывы». Лук и стрелы были известны ещё во тьме времён. Но только монголы сделали их необычайно мощным истребительным оружием. Их невероятно тугие луки поражали всадников и лошадей на расстоянии в триста метров, пробивая при этом любую защиту. За одну минуту монгольский лучник выпускал до двенадцати стрел. Поэтому уже в начале битвы противник монгольского войска, заливаемый ливнем убийственных стрел, нёс громадные потери.
Такими же ужасающими монстрами показались для германских войск во время Первой мировой войны английские танки. Неуклюжие, просто большие цистерны, но на гусеницах и с пулемётами, защищёнными бронёй, они наводили ужас на противника. Потом, в течение десятилетий танки совершенствовались. Становились защищённее, изящнее, огнестрельнее, чем их первые прародители. Это была эволюция отдельного вида оружия.
В ту же категорию «революционности» можно отнести ракеты: от первых одиночных выстрелов до залпов, накрывающих площадь, равную шести футбольным полям.
Но не один вид оружия, появившись внезапно, не разрастался так мгновенно, как беспилотники. Ещё вчера это была почти ребячья забава. И только с началом боевых действий на Украине беспилотники, по-английски «дроны», превратились в грозное оружие. Причём для вооружённых сил Украины (ВСУ) их делали не только свои предприятия, свои энтузиасты, но и поставляли разные страны.
В результате, дроны стали летать над полем боя, как стаи мух.
Они имели разное назначение. Были беспилотники-разведчики, были носители взрывчатки, так называемые боевые, были дроны «камикадзе», то есть самоубийцы. Последние пикировали на танки, бронемашины, автомобили с грузами и пассажирами, громили линию обороны. Они взрывали различные объекты, при чём совершенно не военные, в Белгородской области. Долетали до Крыма, Ростовской, Воронежской и некоторых других областей.
Российские средства противовоздушной обороны старались не пропустить летучую опасность. Но трудно перекрыть дорогу только ракетами летящим на разных высотах, с разными скоростями многочисленным беспилотникам.
Это понимали многие и потому с дронами боролись всеми возможными способами. Сбивали ракетами. Использовали противодроновые ружья, по виду ничего общего с ружьями не имеющие: поддон для аккумуляторов и труба, для электромагнитного излучения, которое гасит связь беспилотника с оператором. Начали применять даже гладкоствольные охотничьи ружья. Особенно эффективным был многозарядный карабин 12 калибра «Вепрь».
Однажды в группу снайперов пришёл майор Гребнев. Увидел рядом с «лёжкой» Аслана Магомедова с одной стороны винтовку СВД, с другой— охотничий карабин.
—Это для кого? — спросил он, показывая на гладкоствол.
— Для дронов, товарищ майор, — ответил вместо Магомедова командир группы Добреньков. — Но с ним надо близко подпускать. А ведь многие несут взрывчатку. Собьёшь— накроет площадь осколками. К счастью, пока проносило.
— Аллах помогает, — с улыбкой сказал Аслан Магомедов.
Добреньков поглядел на его молодое, гладкое, немного вытянутое к низу лицо и тоже улыбнулся. Ему нравился этот парень, которого приходилось ещё кое-чему учить. Майор и Митя стояли в траншее, скрытые от снайперов противника. В это время со стороны украинской линии обороны донёсся едва заметный звук: как будто вдали заработала бензопила.
— Смотрите! — воскликнул Митя.
В метрах двухстах над землёй, ещё не успев отлететь далеко от позиции противника, приближался дрон самолётного типа.
— Разрешите я его сниму?! — горячо обратился к майору Добреньков.
— Попробуй!
Беспилотник был и высоко, и далеко. Но Митя быстро вскинул снайперскую винтовку и нажал на спуск. Пуля попала в боезаряд. Всю конструкцию разнесло вдребезги. Осколки осыпали землю вместе с траншеей противника.
— Ну ты и молодец, Добреньков! — воскликнул майор Гребнев.
— Можно я займусь этими «птицами»? —Ребята будут работать по людям, а я по дронам. Они же, наверное, досаждают нам?
— Ещё как, сержант. Помогай истреблять стаю.
Гребнев подумал и добавил:
—Но не забывай и другую часть работы, которая у тебя неплохо получается: нейтрализовать командный состав противника. Мы представили тебя к медали «За отвагу».
— Служу России! — вытянулся во весь свой маленький рост сержант Добреньков.
С того момента в стаях беспилотников, летящих через снайперскую группу Мити, противник стал терять порой помногу дронов. Днём их сбивать было особенно хорошо. Митя «снимал» разведчиков, беспилотники боевые и «камикадзе». Его снайперская винтовка доставала вражеских «птиц» на расстоянии в триста, а иногда и в четыреста метров. Это быстро заметили операторы вражеских беспилотников и теперь, прежде чем пустить дроны, накрывали траншею снайперов снарядами. Но как только замолкал артобстрел и в воздухе появлялись то низко, то высоко летящие дроны, которые при этом то и дело меняли направление полёта, начиналась охота на эту «добычу». Дроны взрывались, теряли управление, разваливались после метких Митиных выстрелов.
Беспилотников у противника, похоже, было ещё много. Но потери давали о себе знать. Ведь дроны были не только маленькие, запускаемые с руки, не слишком дорогие. Летели иногда чуть ли не самолёты, стоимостью в десятки, а то и сотни тысяч долларов.
И противник поменял тактику. Атаки перенёс на ночное время.
Митя предполагал, что будет так. Поэтому готовиться стал заранее. Выпросил вторую снайперскую винтовку. Ту, которую для дневной «охоты», оборудовал сразу хорошим глушителем звука. А вот с винтовкой для ночной работы пришлось повозиться. Кроме того же глушителя, установил тепловизионный прицел для ночной стрельбы, лазерный дальномер и, главное, без чего нельзя обойтись ночью— пламегаситель. Ведь после каждого выстрела из ствола вылетают искры и пламя. От этого стрелок сам становится целью вражеского снайпера.
Дома ночная охота для Мити была редкостью. Чаще всего— добыча в утренних сумерках. Особенно нравилась такая охота на гусей. Он заранее выкапывал «сидку», где можно было спрятаться до того момента ночи, когда небо на востоке начинало едва-едва сереть, и в тишине большого озера раздавался дальний плеск воды, негромкое гоготание и первое хлопанье крыльев. Это гуси, поднимаясь с середины озера, летели пока ещё низко над тускло-тёмной водной гладью на призывно ближние поля. Митя вскакивал в «сидке» со своей двустволкой, гуси, заметив какой-то рывок резко взмывали вверх, но минимум пара из огромной стаи падала рядом с охотником.
Примерно также, но с другим оружием стал Митя охотиться на дроны. Иногда услышать беспилотника помогал звук его моторчика. Тогда широкий окуляр тепловизионного прицела направлялся в ту сторону.
Но бывало, что и без звука снайпер обнаруживал дрон, разглядев его в ночной бинокль. Этого было достаточно, чтобы «птичка» вскоре получила пулю.
Чем дальше, тем больше Митина снайперская группа становилась для противника нетерпимой угрозой. А главным в этой группе был он— сержант Добреньков. И потому на него началась персональная охота.
Чтобы путать врагу карты,о группа обустроила несколько мест своего пребывания. Причём на далёком расстоянии друг от друга. Поэтому противник не знал, откуда ждать смертельные выстрелы то по людям, то по дронам. Били из миномётов и орудий, на всякий случай, по разным местам.
В ответ майор Гребнев просил полковых артиллеристов «врезать по обидчикам» его снайперов. Когда контрбатарейная пальба заканчивалась и наступала тишина, Митя со своими бойцами вылезали из надёжных укрытий, снова глядели в небо и на позиции противника.
На войне даже короткое время порой кажется долгим. Прошла осень. Заступила зима. Всего-то какие-то месяцы. Но чтобы дождаться тепла, ой сколько надо пережить и прожить. Особенно, когда рядом свистят осколки и пули.
Николай и Аслан довольно успешно «работали» по живой силе врага. Митя с удовлетворением крошил беспилотники. Их операторы словно вступили в соревнование со снайпером Добреньковым. Прямого полёта у дронов почти не оставалось. Они, то резко взмывали вверх, то падали вправо, то бросались влево вперёд, то припадали к земле. И всё это на скорости. Однако ничто не уводило дроны от снайперского огня. Оставалось одно: убрать самого охотника.
Митя и его товарищи поняли это по неудачным выстрелам снайперов противника. Один раз пуля врезалась в край мешка, рядом с которым, за секунду до того, стоял с биноклем Митя. В другой раз снайперская пуля скользнула по самой верхушке защитного шлема в тот момент, когда Добреньков быстро шагнул со ступеньки на дно окопа.
Как-то в среду утром, когда снайперы заканчивали завтрак, к ним пришёл замполит капитан Ивахнов. Принёс последние новости о делах на фронте в целом, о том, где наши продвинулись, о зверстве вражеских дронов в приграничных российских областях.
— Охотятся уже за отдельными гражданскими машинами, — сказал Ивахнов. — А вчера в Белгородской области снова атаковали пассажирский автобус. Ехали обычные люди. Ранило восемь человек. В том числе двоих детей… Тяжело обоих.
Митя в сердцах бросил ложку в чашку.
— Ты чего, сержант?
— Дети-то при чём, товарищ капитан?!
— Для них не имеет значения.
Они ещё посидели некоторое время. Когда замполит ушёл, разошлись по своим местам. Митя всё ещё был взвинчен. В последнее время он заметил, что стало труднее, чем раньше, отходить от каких-то тяжёлых сообщений. Словно нечто плотно тягостное появлялось в душе, оседало в глубины её и никак не проходило.
Единственное, что грело сегодня, это письмо Зины. Перед приходом политрука он получил от связиста конверт. Там был написан номер его войсковой части. Ниже фамилия, имя— Добренькову Мите. Когда он прочитал, кто отправил, сердце забилось сильнее: Добренькова Зинаида. Она писала о семье, передавала приветы от свёкра, свекрови, бабушки, Митиных знакомых. В конце писала: «Ты там береги себя. Для нас, для всех. Зина».
«Для всех, значит и для неё?» — радостно подумал Митя.
Теперь письмо лежало в правом нагрудном кармане под бронежилетом и грело каким-то необычным теплом.
Вдруг до него донёсся тонкий, звенящий звук, словно где-то вдалеке заработала бензопила.
—Вот я тебе сейчас! — нервно проговорил он, вскакивая на самую верхнюю ступеньку своего окопа и выискивая взглядом летящий крупный дрон.
Стоя выше уровня земли, ему было легче разглядеть летящий беспилотник. И он увидел его. Это был дрон самолётного типа. «Летишь убивать людей?»— с гневом подумал Митя и нажал спуск. В небе раздался огромный взрыв. Как оказалось, это был боевой дрон. Из тех, которые несли порой до семидесяти килограммов взрывчатки. «Ну что, долетался!» — с удовольствием отметил Митя. И в тот же миг почувствовал сильный удар в левой части груди. В возбуждении он не заметил, что открылся снайперам противника. Пуля пробила бронежилет и вошла в тело возле сердца.
Уронив винтовку, Митя упал на дно окопа. Оба товарища бросились к нему.
— Санитаров зови! — закричал Николай Аслану.
Сам при этом мгновенно схватил винтовку, припал к окуляру и разглядел на той стороне троих человек. Один из них, смуглый, как мулат, смеялся, тыкал себя в грудь в районе сердца и показывал в сторону российской линии обороны. Стоящий рядом военный, восторженно подняв палец вверх, одобрительно хлопал по спине соратника. Третий протягивал руку, чтобы дотронуться до охотника-победителя.
Два выстрела Николай сделал почти дуплетом. Он видел, оба противника убиты. Третий согнулся, чтобы отбежать от смертельно опасного места. Но ему не хватило секунды. После этого Ермолаев подхватил Митю вместе с Асланом и понёс по траншее, зовя санитаров. Руки и ноги Добренькова болтались, как у мёртвого. Лицо стало беловосковое. Уже не на что не надеясь, якут передал Добренькова санитарам и сам поехал вместе с ними.
… Немолодая, уставшая медсестра несколько раз входила и выходила из операционной палаты госпиталя. Каждый раз видя её, со стула привставал боец-якут.
— Как там мой командир? — упавшим голосом спрашивал он.
Медсестре надоел этот сопровождающий, сидящий в коридоре с самого утра. Она только качала головой и отмахивалась: мол, подождите, не до вас.
Уже прошло несколько часов, когда медсестра снова вышла из операционной. Теперь её усталое лицо как бы разгладилось и просветлело.
— Как там? — снова привстал Николай.
Медсестра ещё не сделала двух шагов от двери. Повернула назад, открыла дверь и спросила, похоже, врача:
— Юрий Александрович, здесь сопровождающий сидит с утра. Спрашивает, что с командиром?
Из операционной донёсся твёрдый, словно чеканный голос, в котором, тем не менее, чувствовалась и усталость, и какое-то успокоение:
— Скажи: будет жить!
Врач помолчал и уже с ноткой радости добавил:
— Будет жить его командир!
