Игра по-крупному

«И потому он был игрок
(Его единственный порок)»

Михаил Лермонтов «Тамбовская казначейша»

Вся русская литература перенасыщена образами игроков и — жертв «пиковой дамы», а Левин объяснялся в любви Кити Щербацкой, записывая мелком по зелёному сукну шифрованные послания. Как же без картёжных названий — штос, макао, фараон, ломбер. Они звучали, как таинственные заклинания. «В то время дамы играли в фараон. Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много», - тут и белизна пудр, и мерцание бриллиантов, и соль интриги. Молодая графиня Анна Федотовна – богиня в фижмах, играет по-крупному! Александр Пушкин, автор сих строк, был и сам не прочь – игрывал и проигрывался.

Неслучайна профессиональная точность обрисовок: «Чекалинский останавливался после каждой прокидки, чтобы дать играющим время распорядиться, записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, еще учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал карты и приготовился метать другую». Михаил Лермонтов тоже знавал магическую власть карт. Затянет – не вынырнешь. Отсюда – осмысленные строчки: «Любил налево и направо / Он в зимний вечер прометнуть / Рутеркой понтирнуть со славой».

В Дворцово-парковом ансамбле Кусково сейчас проходит выставка с завлекающим названием «Что наша жизнь? Игра!», посвящённая игре, как досугу и – средству пополнения кошельков. Разумеется, большая часть экспозиции обращена именно к картам, но имеются и шахматные столешницы, и доски для игры в триктрак, то есть нарды. Сопроводительные таблички гласят, что карточные игры были в ходу с начала XVIII века, но истинное карточное безумие затеялось лишь в эпоху Екатерины Великой – она и слыла азартной дамой, ещё с младых лет играя по целым ночам. Став императрицей, она умерила свой пыл! Она, но не её подданные. Играли при дворе, в домах вельмож и – в имениях. Распространению картёжных забав способствовал знаковый Манифест о вольности дворянства, подписанный ещё супругом Екатерины – злосчастным Петром III. Запираясь в своих поместьях, господа коротали зимние вечера за вистом, попивая наливочки.

Более того, человек, не умевший и – не желавший играть, воспринимался, как чудак, и потому изучение основных игр являлось частью воспитания аристократа. Это было вариантом общения, так как за картами беседовали, сыпали остротами, обсуждали политику, флиртовали с дамами. Но! Заядлых картёжников не сильно жаловали, если это, конечно, не какой-нибудь популярный бонвиван, у которого денег столько, что он может себе позволить роскошь баснословного проигрыша. Карточные долги следовало возвращать в кратчайшие сроки – то являлось чуть не священной обязанностью дворянина. Прилично тянуть с обычным долгом, но не с тем, какой случился за «зелёным сукном».

На выставке мы узнаём, что все игры строго делились на три вида – степенные, коммерческие и азартные. Степенные игры - мушка, винт, горка - не предполагали крупного выигрыша или проигрыша. В них играли спокойно, без воспалённых глаз и криков: «Я разорён!» Более сложные игры, где выигрыш зависел от умений игрока, именовались коммерческими. Никакого отношения к бизнесу и негоциантам они вовсе не имели – только к проворству, обычно связываемой с коммерцией. В их число входили вист, бридж и преферанс (впрочем, ряд источников относят и мушку к коммерческим играм).

И, наконец, азартные, где правила бал Фортуна. Это - баккара, макао, банк - французы называли эту игру «фараон», а немцы «штос» и, как пелось в арии Германа: «Труд, честность - сказки для бабья, / Кто прав, кто счастлив здесь, друзья, / Сегодня ты, а завтра я. / Так бросьте же борьбу, / Ловите миг удачи, / Пусть неудачник плачет, / Пусть неудачник плачет, /Кляня, кляня свою судьбу».

Вот здесь уже бились не на жизнь, а на смерть. «Пучина, неизведомая пучина. Банк! Теория вероятностей и только», - говаривал преизрядный игрок Михаил Кречинский. Его слуга Фёдор сокрушался: «Имение в степи было фью! Ему и звания нет; рысаков спустили, серебро давно спустили; даже одёжи хватили несколько... Ну просто как омут какой: всё взяла нелёгкая!»

Нетрудно догадаться, что в азартные игры рубились по преимуществу в больших городах - там варился высший бомонд, а вот сельские баре предпочитали степенные и коммерческие, где ставки были невысоки или умеренны. Поэтому фат Кречинский так презирает деревню: с кем там сорвёшь банк?

В каждом порядочном доме (не говоря уже о непорядочных!) имелись особые столики – в России их называли ломберными, так как ломбер жаловала сама Екатерина и мода на игру дала имя всем игральным столешницам. На одном из выставочных стендов запечатлены строки из поэмы Василия Майкова, написанной им в 1763 году – как раз в эру молодой Екатерины: «Уж три дни игроки за ломбером сидели, / Уж три дни, как они не пили и не ели; / Три раза солнца луч в игре их освещал, / И три раза их мрак вечерний покрывал; / И утомленные веселою работой, Три раза спорили со гладом и с дремотой».

Эти столы часто упоминались в литературных описаниях, относящихся и к тому периоду, когда сам ломбер уже уступил место иным вариациям игр. «Между рядами ломберных столиков, через головы и чепчики игравших мужчин и дам, я приметил в конце этой декорации хозяйку, сидевшую на софе так же с картами в руках», - читаем в одном из произведений Фаддея Булгарина.

Ломберные столы бывали двух видов – с зелёным сукном или без оного. В экспозиции представлены обе версии, но предпочтение отдано гладким поверхностям, выполненным в технике маркетри. Вот – роскошный образец Галантного столетия. Исследователи связывают этот ломберный стол с кругом известного петербургского мастера Христиана Мейера, работавшего по заказам императорского Двора и владевшего крупной петербургской мастерской в последней четверти ХVIII века. Столешница оформлена виньетками, поддерживающими рог изобилия, фонтанирующего не фруктами, но цветами.

Рядом – столик с «аппликацией», изображающей город – это также русская вещь, созданная на рубеже столетий. Имеются голландские и французские образцы из коллекций Кусково и Останкино. Хотя экспонатов не так много, но всё же по ним легко отследить, как вычурное рококо сменялось лапидарно-величественным ампиром, а после него расцветал прихотливый бидермейер.

На выставке – масса потрясающей информации, о которой вряд ли кто задумывался, читая «Пиковую даму», «Игроков» и «Свадьбу Кречинского». Например, до 1760-х годов в России не было своего производства карт – их приводили из Италии, Франции, Голландии. Больше того, когда русские карты появились при Екатерине, налог на их клеймление карт шёл на содержание воспитательных домов, а в 1798 году, при Павле I, воспитательным домам было даровано монопольное право печатать и клеймить карты.

Деньги, вырученные от их продажи, шли на благотворительные заведения, что являлось моральным оправданием «бесовских» игр. Церковь, как могла, предостерегала от коварств пиковой дамы, но, увы и ах. Колоды для степенных и коммерческих игр были дорогостоящими, красивыми – их аккуратно хранили в специальных коробках, одну из которых, с бисерной вышивкой, мы видим среди экспонатов. Карты для азартных игр не отличались качеством, печатаясь в громадных количествах и даже не потому, что все поголовно играли в макао. Дело в том, что после тальи, то есть полной прокидки всей колоды, карты бросали под стол, а игроки получали новые – это делалось с целью уберечь себя от крапа. Однако прожжённые ловкачи обходили и это правило.

Персонаж гоголевской пьесы «Игроки» благоговейно упивался видом своих краплёных колод, при помощи коих собирался выиграть себе состояние: «Каков вид, а? Каждая дюжина золотая. Потом, трудом досталась всякая. Легко сказать, до сих пор рябит в глазах проклятый крап. Но ведь зато, ведь это тот же капитал. Детям можно оставить в наследство! Вот она, заповедная колодишка — просто перл! Послужи-ка ты мне, душенька…, так я тебе, приехавши в деревню, мраморный памятник поставлю. В Москве закажу».

Существовала мода не только на платья и меблировку, но также и на игры. В обиход входили то одни, то другие. Иван Тургенев в романе «Новь» делает подробный отчёт занятий старомодных господ: «Потом супруги Субочевы опять что-нибудь читали, или пересмеивались с карлицей Пуфкой, или пели вдвоем старинные романсы… или, наконец, играли в карты, но тоже все в старинные игры: в кребс, в ламуш или даже в бостон сампрандер!» Вообще, эта выставка – отличное дополнение к школьной программе. Ученик созерцает то, что в книге кажется банальным отображением ушедших эпох. Лучше один раз постоять рядом с ломберным столом и рассмотреть рисунки для карт, чем сто раз написать сочинение о нравах помещиков.

В застеклённой выставочной витрине реконструирован кабинетик этакого повесы – стол с зелёным сукном, подсвечник, каминная ширма, курительный чубук, а ещё мелки для записывания выигрышей и щёточка, чтобы всё это стирать, когда всё закончено. И да – карты, валяющиеся под столом. Дескать, талья завершилась. К слову, футлярчики для мелков и щёток часто оформлялись бисером, что мы и наблюдаем в экспозиции.

Но не лишь карты занимали умы – в экспозиции представлен ряд игровых столов с шахматной доской и резные фигурки XVIII-XIX веков. Шахматы появились на Руси гораздо раньше азартных игрищ – по крайней мере, с IX столетия. Наши князья и цари увлекались этой интеллектуально-мистической феерией, а по одной из версий Иван Грозный умер во время шахматной партии.

Не чуждались господа и шашек, увековеченных в «Мёртвых душах», а фразы из диалога Чичикова и Ноздрёва «Давненько не брал я в руки шашек» и «Знаем мы вас, как вы плохо играете» сделались цитатами на все случаи да по любому поводу. Были в ходу и другие светские развлечения – например, фанты и шарады, которым посвящена сопроводительная табличка. Тут уже был чистый восторг – безо всякого разорения.

Помимо вещей, предметов и картинок, непосредственно касающихся игр, есть экспонаты, составлявшие быт XVIII – XIX веков – тут и шандал, и зеркало, и мейсенские статуэтки. А как прекрасно само место действия – главный дворец Кусково, причём попасть на выставку можно только обойдя все анфилады! Сама русская усадьба на излёте августа сморится дивно – деревья, чуть тронутые золотом наступающей осени, клумбы, силуэты павильонов на фоне чуть белёсого неба – это ли не великолепный финал горячего лета?