Грек и музы

«Моё счастье в жизни, моя защита – это вечно присутствующая ангельски прекрасная мечта о красоте».

Николай Милиоти

«Искусство вечно, ибо основано на непреходящем, на том, что отринуть нельзя. Искусство едино, ибо единый его источник — душа. Искусство символично, ибо носит в себе символ вечного во временном. Искусство свободно, ибо создается свободным творческим порывом», - вещали адепты художественного движения «Голубая роза» в своём печатном издании «Золотое руно».

То было время ярких манифестов, поиска форм, эстетских переживаний. Искусство – ради искусства. Символ важнее смысла. Роза должна быть сказочного цвета, чтобы оставаться розой; в противном случае, она будет отвергнута, как нечто вульгарно-простецкое. Как размышляли? Странное – чарует. Академизм – давно мёртв. Передвижники – сермяга. Красота имеет право на всё, так как она, по словам Оскара Уайльда, выше гения. Пиршество для глаз – то, ради чего пальцы берутся за кисть. Музы требуют самоотречения!

На картине «Пастораль» Николая Милиоти, участника «Голубой розы» мы видим созвучие нюансов, и уже потом различаем даму и кавалера Галантного века. Они – в пёстром потоке. Ни одной чёткой линии – всё солнечные зайчики лилейно-бледных оттенков. Где мы? На выставке «Николай Милиоти. Избранное», что проходит сейчас в Третьяковской галерее.

Этот художник менее известен, чем его собратья по «Голубой розе» - Павел Кузнецов, Сергей Судейкин, Мартирос Сарьян, Николай Сапунов, и поэтому нам предоставляется уникальная возможность «открыть» заново этого нетривиального мастера. Тренд нынешних галерей – показывать утраченное, забытое, вновь обретённое. Холсты Милиоти часто попадались в сборных экспозициях, но столь пристальное, я бы сказала – громкое внимание уделено впервые. Тому есть повод – круглая дата – 150 лет со дня рождения.

Нас встречает портрет художника, написанный его другом Николаем Сапуновым. Перед нами – черноволосый южанин, грек. Милиоти писал о себе: «Я родился в 1874 году в Москве на Воздвиженке, в живописной татарской столице с сорока сороками церквей и часовен. Я происхожу из очень богатой семьи промышленников со стороны моего отца и из военного дворянства со стороны матери. Фамилия, которую носят члены моей семьи означает ‘милосец’ – житель древнегреческого острова Милос, где высеклась из мрамора прекраснейшая Венера. Именно здесь проживали те, чья кровь течет в моих жилах». Сын купца I гильдии, он мог бы выбрать иную стезю – бизнес или адвокатуру, но, памятуя о богине любви, Милиоти предпочёл гармонию.

На выставке можно увидеть целый ряд фотографий и автопортретов – художник был привлекателен и знал это. Эпоха благоволила к брюнетам с бездонными очами. Начало жизни – обыденно. Типично для состоятельного отпрыска. Учёба в Третьей классической московской гимназии, затем - в реальном училище Воскресенского. Золотая медаль. Увлеченье изящными искусствами. Лето в Кузьминках - имении князей Голицыных. Музицирование. Театральные ложи. Влюблённости. Поступление в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где царили Валентин Серов, Константин Коровин и Леонид Пастернак.

Кроме того, разумный юноша окончил курс историко-филологический факультета МГУ, и его профессором был сам Василий Ключевский. Остановился ли на этом? О, нет – ждала Сорбонна, и ещё - парижские мастерские, музеи, салоны. Широкая образованность да вкупе с баснословным достатком – это считалось редкостью в художественной среде. Такого человека не могли не заметить. Милиоти стал одним из отцов-основателей «Мира искусства», познакомился с Сержем Дягилевым, сблизился с кружком Павла Кузнецова – будущим ядром «Голубой розы». 1900 – 1910-е – бурная пора, выставки, публикации, поездки.

Одна из тенденций Серебряного века – ностальгический интерес к XVIII столетию. Эру мадам де Помпадур и Марии-Антуанетты романтизировали, являя придуманную идеальность Версаля. Казалось, что Французская революция растерзала чарующий мир, где все женщины были похожи на фарфоровые статуэтки. Евгений Лансере, Константин Сомов, Александр Бенуа, Мстислав Добужинский препарировали fêtes galantes. Николай Милиоти не прошёл мимо сего дивного поветрия. «Бал», «Прогулка», «Любовники», уже упомянутая «Пастораль» и одна из лучших его работ по теме - «Карнавал. Лестница» - все они создавали атмосферу праздничной неги.

Фабулы-миражи, уводящие в мир грёз, впрочем, соседствуют с пейзажами и портретами друзей и родных. Портрет кузины – Любы Гауш, супруги живописца Александра Гауша – это восторг перед младостью и грацией. Свело-розовые тона, изящно склонённая головка, увенчанная модной причёской, в руке – перламутровая ракушка. Сама Любовь Николаевна также была художницей, теоретиком искусства, а в 1920-х годах создавала образцы «революционного фарфора». Так, знамениты её блюда «Мы превратим весь мир в цветущий сад» и «Красная звезда. РСФСР».

Великолепен автопортрет Милиоти в алых тонах – здесь чувствуется крепкая техника, полученная в ходе обучения. Вообще же, на выставке много автопортретов, написанных в реалистической манере. Одно ли творчество занимало всю его натуру? Несмотря на то, что Милиоти слыл, как теперь это называют «мажором» и популярной личностью, он ещё в начале 1900-х годов отбыл воинскую повинность, в роковом августе-1914 пошёл на фронт, где сражался доблестно и честно. Элита империи считала своим долгом откликаться на призывы Родины.

Впоследствии Милиоти скажет: «Первый год страшной войны был для меня совершенно фантастичен. В августе 1914 года я поступил в Сибирскую Стрелковую бригаду, формировавшуюся в Иркутске. Какая экипированность, холеность, какая жадность до впечатлений, какое удовольствие пить жизнь, даже идти на гибель! Как непоколебима казалась жизнь наша барская, как прекрасна, громадна Россия, ее армия, ее правительство, ее народ! Помню особенно обед в ресторане ‘Прага’ в день объявления войны Францией и Англией, когда, стоя, слушали мы восторженно ряд исполнявшихся оркестром гимнов. А ведь музыка эта была похоронной музыкой нашей культуры, нашего прошлого, нашего поколения и всей жизни нашей».

Сын первогильдейского купца, Милиоти не принял революцию, но всё же он поначалу пытался осознать реалии – ходил на приёмы к Анатолию Луначарскому и прочим функционерам, беседовал о музейном деле в условиях национализации, думал о применении творческих сил сложившихся обстоятельствах. Получив от Луначарского охранную грамоту, переехал в Крым и даже начал работать в местных музеях. Однако романа с Советской Властью не случилось – в 1920 году Милиоти оставляет Россию, как выяснится потом – навсегда. Мастер хотел переждать большевизм, как эпидемию, но красные протуберанцы оказались не болезнью, а порождением новой цивилизации.

Первая остановка – Болгария, где его мастерскую навещает сам царь Борис III. Затем – Берлин, город космопотически-яркий, но бедный и озлобленный. «Потерянность, низость и убожество этого тупого города, а быть может и большей части европейских больших центров просто потрясающи. У немцев все особенно мерзко и низменно, но быть может, это судьба всей потерявшей Бога современной Европы», - раздражённо пишет Милиоти. Это грубое описание похоже на то, которое сделал Сергей Есенин, посетив Берлин в том же 1922 году: «Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет».

В этом чуждом городе Милиоти встречает Марину Цветаеву и пишет её портрет, наполненный мягким светом. Но художника не обманешь – он ощутил внутреннее напряжение модели. Отсюда – трагически пустой взгляд и жёстко сомкнутый рот - поэтесса тоскует, мечется, не знает, как, чем и - зачем ей жить. «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда…», - констатирует она.

Николай Милиоти переезжает в Париж – туда стекались все эмигрантские потоки. Кому-то везло, а кто-то становился таксистом или разносчиком еды. Наш герой оказался счастливчиком, и музы – его извечные спутницы – его не оставили. Состоялась встреча с добрым товарищем – Сергеем Дягилевым. Он-то и помог Милиоти вписаться в европейскую действительность. Богатых заказчиков не волновали «-измы» - они хотели видеть себя респектабельно-пригожими.

Типичен потрет неизвестной дамы, сделанный в 1930-х годах – тщательно уложенные волосы, коричневое платье с вырезом-каре, цветок на корсаже, губы чуть тронуты коралловой помадой. Такие картины Милиоти писал в несметном количестве, работал для театров, продолжая изучать теорию искусств. Не забывал и о путешествиях. Манила Испания, где синь небес и горячий воздух. «Эскориал» и автопортрет на фоне Толедо – своеобразная дань Эль Греко.

А вот - лицо юмористки Надежды Лохвицкой-Тэффи. Эта неунывающая, бодрая женщина, привыкшая на всё отвечать улыбкой – такой её увидел Милиоти - страдала от ностальгии не меньше, чем нервическая Цветаева: «Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит оттуда. У нас каждая баба знает — если горе большое и надо попричитать — иди в лес, обними березоньку, крепко, двумя руками, грудью прижмись, и качайся вместе с нею, и голоси голосом; словами, слезами изойди вся вместе с нею, с белою, со своею, с русской березонькой! А попробуйте здесь».

Но европейский Interbellum – это нищета, вызванная Первой Мировой войной. Крутой успех могла дать лишь Америка – зажиточная, щедрая, электрифицированная, автомобильная. Милиоти с привычной лёгкостью переезжает в Штаты: «Меня тут очень балуют. Обо мне пишут без конца в газетах. На мои портреты выстраивается очередь». Обрушившаяся слава закончилась так же быстро, как и началась – живя в доме некоей миллионерши, Милиоти без разрешения набросал портрет её темнокожей служанки. Расистский бомонд был фраппирован, а художник вернулся во Францию.

Он трудился до конца дней и умер в 1962 году – в почтенном возрасте – ему было под девяносто. Похоронен художник на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Стоило ли ему бежать из Советской России? Вопрос непраздный, так как все его родственники остались в Москве, а внучка, Елена Миллиоти (с двумя «л») родившаяся в 1937 году, стала одной ведущих актрис театра «Современник». Она и хранит архив своего деда. Но история не терпит сослагательного наклонения. Главное, что русский грек Милиоти никогда не изменял музам – надёжным попутчицам любого таланта.