Фарфоровый рай

«И при вздохе ветерка поет фарфор…»

Игорь Северянин

Галантное столетие – век фарфора. Более того, одержимы фарфором тогда были все – короли, учёные, мошенники, торговцы, художники. Разгадать китайский секрет и добиться тонкого звона чашек – вот задача. Но китайцы молчали, и поэтому пришлось додумывать самим. Пока в лабораториях шли опыты, а химики с алхимиками пытались найти нужную формулу, богачи и фанфароны скупали азиатское чудо, хвастаясь друг перед другом огромными вазами и крохотными пиалами, созданными для употребления душистого чая.

Фарфоровая посуда стоила невыразимо дорого. Известен случай, когда курфюрст Саксонии Август Сильный выменял у своего кузена и соседа Фридриха-Вильгельма I несколько ваз, за кои расплатился …людьми, а точнее - солдатами. Но то был совсем уж вопиющий случай! Обычно за китайские чудеса расплачивались талерами, гинеями, флоринами. Однако именно в Саксонии появился первый европейский фарфор, а затем, независимо от немцев, он был изобретён в России – так называемый «виноградовский» по имени химика-практика Дмитрия Виноградова. Но и Франция не отставала – при поддержке маркизы де Помпадур, капризной охотницы до всякого шика, в Севре начался выпуск сервизов, статуэток, ваз. Помните описание будуара Пиковой Дамы, блиставшей некогда в Версале: «По всем углам торчали фарфоровые пастушки…»?

Если севрский вариант фарфора отлично известен, даже профанам, то парижский – это, скорее, для тех, кто всерьёз увлекается Галантным веком. В дворцово-парковом комплексе Кусково сейчас проходит выставка «Фарфор Парижа», где можно познакомиться с этой роскошной страницей в истории декоративно-прикладного искусства. Фабрика в Севре была государственной, королевской, тогда как парижский фарфор – это продукция частных мануфактур, что означало, во-первых, малые по объёму партии, а, во-вторых, быстрое реагирование на запросы покупателей.

Почти тридцать лет Севр держал монополию, но после того, как недалеко от города Лимож открыли месторождение каолина – базовой белой глины, без которой невозможен фарфор, патентное законодательство, касавшееся фарфорового бизнеса, было пересмотрено. К началу 1770-х годов в Париже открылось несколько предприятий. Поначалу их изделия копировали севрские образцы, но со временем они приобретали всё больше оригинальности. К слову, Россия была активным потребителем парижского фарфора и вовсе не из-за французского лейбла – предметы из мастерских Локре или Даготи обходились дешевле, чем отечественные, а выглядели богато и презентабельно. Ещё одна существенная подробность – парижские фабрики нормально пережили Великую Французскую революцию, а вот на Севрском производстве был кризис, вызванный, как упразднением основного потребителя – двора, так и нежеланием французов покупать «королевскую» продукцию. Севр казался чем-то, вроде символа повергнутых Бурбонов.

Экспозиция в Кусково – небольшая, но ёмкая и качественно поданная. Выставочные стенды знакомят с именами и датами, стилями и направлениями. Тотчас у входа – сопроводительные таблички, где рассказывается краткая история мануфактур, их владельцев и художников.

Биографические данные – захватывающи, как и сам проект. Например, Жан-Пьер Фейё, глава одноимённой фирмы, был сыном кондитера принца де Конти. Звучит, как начало костюмно-авантюрных романа, где дамы и кавалеры плетут интриги, скользя по версальским паркетам! Сам Фейё был умелым орнаменталистом и начинал в качестве художника, но победила страсть к фарфору.

Вот мануфактура Локре — одно из первых парижских производств фарфора, основанная Жан-Батистом Локре де Руасси в начале 1770-х годов. Он долго жил и учился в Мейсене, переняв у немцев их профессиональные тайны. Стоит заметить, что Локре поднялся, рекламируя свой товар, как «немецкое качество», считавшееся выше, чем севрское и петербургское. Ранние из представленных вещиц Локре – это цветочный дизайн, то бишь «мейсенские розы» и типичная для Галантного века орнаменталистика, но потом вкусы меняются в сторону классицистической лапидарности.

Одна из самых ведущих фирм – братья Даготи. Родоначальник - Жак Фабьен Даготи был по-настоящему образованным человеком, в духе энциклопедистов. Он занимался живописью и гравированием, а ещё физикой, естествознанием, географией, писал трактаты, общался с учёными. XVIII век – это не лишь галантные празднества да маскарады, но и пора Просвещения - Siècle des Lumières. В центре внимания - повышенный интерес к естественным наукам, в частности, к ботанике и зоологии. Мастера компании Даготи прославились изображениями зверей, птиц и растений в максимально реалистической манере, что мы и видим в экспозиции.

Формы предметов часто создавались в виде голов барана, вепря или лебедя; ручки и носики декорировались птичьими шеями и клювами. Образец мануфактуры Даготи — фарфоровый чайник в виде головы вепря, имитирующий изделия из бронзы. На рубеже XVIII—XIX веков были востребованы изделия из художественной бронзы, в которых сочетались патинированные и золоченые детали.

А тут – история мастерской Бартолемео Депре. До того, как открыть свой бизнес, он работал на Севрской фабрике, постигая все тонкости ремесла. По образованию он был скульптором, что помогло ему создавать изящные портреты из фарфора. Оценить искусство Депре помогут чашка с блюдцем с профилями наполеоновского маршала Жана-Батиста Бернадотта и его жены Евгении-Дезире Клер, а также чашка с портретом самого Бонапарта.

Эта выставка 0 ещё и дополнительный экскурс в историю эпохи. Вот – бело-бисквитные, то есть изготовленные из неглазурованного фарфора бюсты Марии-Антуанетты и молодого, красивого Наполеона – в ту пору, когда он слыл ещё первым среди равных, а не маньяком-диктатором. Излёт столетья! Грань веков! Ход часов будто бы ускорился, и цивилизации меняли свой лик с быстротой, доселе неведомой.

Мощно и – строго выглядит блюдо с изображением царя Александра I, чей авторитет в Европе был невероятно велик, причём ещё до победы русского оружия в 1812 году. Здесь же – чайная чашка с профилем государя в образе Александра Македонского. Тонкая лесть в отношении повелителя сверхдержавы!

В конце XVIII столетия распространение получили этнические декоры – тому способствовали сразу два момента – путешествия и появление национального самосознания у всех европейских народов. На мануфактуре Денюэль, находившейся под покровительством герцогини Беррийской, выпускалась посуда с «рассказами» о далёких землях. На экспозиционных витринах – чашки, тарелки, блюда с прелюбопытными зарисовками видов, нравов и костюмов. Можно тут увидеть и русскую пару – мужчину в армяке с женщиной в сарафане и странном головном уборе, ничуть не похожем на кокошник. Но такова уж была тогдашняя этнография, более смахивающая на экзотический миф. Географические открытия сказались на появлении новых узоров – морских звёзд, кораллов и раковин из южных стран, что также отражено в экспозиции. В моду вошла посуда, будто бы оплетённая фарфоровыми кораллами или водорослями.

Существовала и такая презанятная практика, как сервизы с …иллюстрациями к бестселлерам. На одной из витрин мы видим тарелки, повествующие о жизни и – выживании Робинзона Крузо. Эта книга Даниэля Дефо с момента своего появления в 1719 году пережила много переизданий, став тем, что нынче именуется must read для всех поколений читателей. Тут же – посуда, расписанная перипетиями из романа «Поль и Виргиния» Бернардена де Сент-Пьера, сентиментальной штучки, ставшей путеводителем в мир подлинных чувств для барышень всего мира. Правда, в отличие от «Робинзона Крузо», эта книга не прошла испытание временем и сейчас волнует лишь филологов и литераторов.

Актуальный сентиментализм отразился и в мотивах природы, но не эстетизированной, как нравилось в эпоху рококо, а такой, как есть – не причёсанной, дикой. Волновали поля и реки, не тронутые человеком-разумным, а потому художники всё чаще обращались к одиноко стоящим деревцам, буйным травам, лесным опушкам. Кроме этого, популярны были городские виды – здесь представлены крупные вазы с видами Парижа, Версаля и Бельвю.

Сложно вообразить конец XVIII – начало XIX века без античных фабул, а в те годы наметилось ещё и подражание в области форм, поэтому вазы делались похожи на амфоры, гидрии, скифосы и лекифы. Убедиться в этом позволяет целая витрина, заполненная посудой, украшенной греко-римскими сюжетами – «Венера и Адонис», «Венера с зеркалом», «Дафнис и Хлоя», «Юпитер и Каллисто».

Нетривиален сервиз фирмы Даготи с портретами знаковых женщин Франции. Состав – изумляет своей чисто французской лёгкостью или даже …неразборчивостью. Тут смешаны все – матроны и гетеры. На чайнике изображена маркиза Мари де Севинье, автор эпистолярной книги – писем к дочери, где маркиза то выступала, как хроникёр, повествуя об аресте Фуке или женитьбе того или иного принца, то занималась морализаторством и философствованием, то – опускалась до бабьих сплетен. В любом случае, письма госпожи де Севинье по сию пору считаются непревзойдённым примером в своём жанре. На сахарнице мы наблюдаем куртизанку XVII столетия Нинон де Ланкло, прославившуюся тем, что и в пожилые лета завлекала в свои сети юных мужчин, да ещё каких! Нинон была хозяйкой салона и покровительницей искусств, подругой Мольера, Перро, Пуссена и Ларошфуко.

На молочнике — Франсуаза д’Обинье, маркиза де Ментенон, воспитательница детей Людовика XIV, а впоследствии его морганатическая супруга. Благодаря той Ментенон, король-солнце раскаялся в блуде и молился столь истово, что сие удивляло современников. На чашках изображены мадам де Помпадур – фаворитка Людовика XV, а на контрасте - Эмилия дю Шатле – женщина-математик и любовница Вольтера.

Поведать обо всех милых нюансах экспозиции не представляется возможным. Тут переплетается всё – научные достижения с игривыми сюжетцами, торговля - с высоким искусством, а серьёзное – с презабавным. Как в куплетах из «Женитьбы Фигаро» мсье де Бомарше: «Тут смешался глас рассудка с блеском лёгкой болтовни». Выставка понравится и взрослым, и детям – она красива, эффектна, грамотно подана. С одной стороны, это – пиршество для глаз, этакий фарфоровый рай, а с другой стороны – вдумчивое размышление о событиях и датах, о крушении тронов и возвышении держав. Это – не просто посуда, это – вехи.