«Она, как богиня, и всё-таки она наша, русская девчонка».
А. Дейнека о «Метростроевке» А. Самохвалова.
Когда-то меня заинтересовал вопрос: почему в сталинскую эпоху не имела популярности дилогия Ильи Ильфа и Евгения Петрова о похождениях Остапа Бендера, тогда как на волне шестидесятничества эта вещь обрела не только второе дыхание, но и сделалась культовой у советской интеллигенции? Никто не запрещал при Сталине: весёлые соавторы были обласканы системой, регулярно печатались, катались по Америке, а в 1939 году издательство «Советский писатель» выпустило собрание сочинений Ильфа и Петрова в четырёх томах. Всё гораздо сложнее: то Будущее, которое предрекали Ильф и Петров, стало казаться бессмысленным и чуждым. (Замечу, что в эру Оттепели, на волне разрушения Большого Стиля, опять возобладала модель Будущего а-ля 1920-е годы). «У Венеры скверная фигура. Богиню не приняли бы манекеном ни в один приличный maison», - антикультурная эскапада Анатолия Мариенгофа будет продолжена аксёновской фразой: «В сущности, Афродита - довольно толстая женщина, я видел её в музее. А Галя! Галя стройна, как картинка Общесоюзного Дома моделей». Время разбрасывать камни и время собирать их же. Всегда — те же самые. С Акрополя.
А пока? «Непреложные прямые улицы, брызжущее лучами стекло мостовых, божественные параллелепипеды прозрачных жилищ, квадратную гармонию серо-голубых шеренг. И так: будто не целые поколения, а я - именно я - победил старого Бога и старую жизнь, именно я создал все это...», - безусловно, Евгений Замятин — это сюр, антиутопия, но в каждом гротеске, в любой страшной сказке — намёк на правду. Однообразные фабрики-кухни, дома-коммуны, осмеяние старорежимных манер, упразднение старины — это уже к началу 1930-х трактовалось едва ли не как злостное вредительство, а «стулья из дворца», да и сами дворцы экстренно внедрялись в быт сознательного пролетария.
В галерее «На Шаболовке» сейчас проходит выставка «Советская античность». Устроители доверительно сообщают: «Цель выставки – показать, как советские художники, архитекторы и дизайнеры первой половины 1930-х годов пытались синтезировать новую классику». Наготове бодрый лозунг Владимира Ульянова-Ленина, человека дворянской закваски и такого же воспитания: «Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда». Фраза — на одном из экспозиционных стендов. Хочется продолжить (не так уж часто мы в XXI столетии цитируем дедушку-Ильича): «Не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре. Это всё сплошной вздор. Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества». Выставка — небольшая по объёму, но — глубокая, полная и - стильно, с выдумкой оформленная. Авторы уместили на малом пространстве самое важное и острое.
Итак! Локомотивно-стремительная цивилизация 1920-х сменилась традиционно-имперским укладом сталинской эпохи. Всё, о чём так долго говорили большевики, оказалось иной плоскости — рабоче-крестьянская формула дополнилась ...аристократическими привычками побеждённого класса, а Россия вернулась на проторенную колею — с монархическим сталинизмом, капителями, портиками, пасторалями на колхозную тематику и чествованием дворянского поэта Пушкина (купидоны, ветреные Лаисы, баловни Киприды). Общество восприняло это Великое Возвращение, как норму, ибо как сказал о сталинской архитектуре философ от искусствознания Владимир Паперный: «Не исключено, что это те самые формы, поразившие в детстве крестьян, заполнивших в 30-х годах Москву». В барских усадьбах — незаменимый Аполлон Бельведерский и волнующая Афродита Каллипига, наяды с дриадами, по три грации — на каждую аллею. Однако было бы наивно думать, что повышенный интерес к античности, ренессансу и барокко — единственно русский вариант развития, проявившийся, как приближение к истокам. Это стало общемировым поветрием. Просто в СССР любую моду, вкусовщину объявляли «сменой вех» и наделяли политическими свойствами.
Впрочем, именитый зодчий Иван Фомин — создатель термина «красная дорика», полагал, что и в старинно-галантные века ордер использовали для обслуживания различного рода идеологических установок: «Классика ценна ещё тем, что она необычайно гибка и способна к безграничным трансформациям. В самом деле: дорический стиль Греции, барокко Италии, немецкий Ренессанс, стили Людовиков во Франции, русский ампир — все это варианты одной и той же классики, но насколько они различны! Всегда новая трактовка, новые пропорции, новое декоративное оформление, обусловленное новой идеологией. Архитекторы не боялись черпать из наследия прошлого, но под влиянием новых бытовых и новых социально-экономических условий давали каждый раз совершенно новые стили. И нам нечего бояться черпать из прошлого и нечего бояться слова «классика». (См. Выступление на творческой дискуссии в Союзе советских архитекторов. Журнал «Архитектура СССР», 1933, № 3—4). Таким образом, Фомин прямолинейно говорит о возможностях «гибкой классики». Колоннада может и — должна служить опорой для общественного строя! Выставка расскажет нам об этом.
На почётных местах — советские переиздания античных авторов, мифы Древней Греции, книги по греко-римскому искусству. От пасторально-легкомысленного «Дафниса и Хлои» Лонга с иллюстрациями Владимира Бехтеева — до «Подлинной апологии Сократа» Костаса Варналиса. Обстоятельная, толстая хрестоматия античной литературы для вузов. В продолжение - академические натюрморты с головой Аполлона. Женский профиль, написанный Владимиром Фаворским в духе римских фресок. Обнажённая акробатка с шаром — статуэтка Ивана Ефимова — вещица типичная, скорее, для европейского Ар Деко. Это — разминка перед великолепным рывком. Понять Фидия и Поликлета, чтобы изваять новых Венер, Психей и Гераклов.
На выставке можно посмотреть фрагменты из «Строгого юноши» - ни на что не похожего фильма, снятого Абрамом Роомом по изысканному сценарию Юрия Олеши. В кадре — юные полубоги Страны Советов. Белые одежды и — белый фон. Рассуждают о «третьем комплексе ГТО», придуманном атлетом Гришей Фокиным. Это — свод правил для гармонически-развитого хомо-советикуса, этакого «дорического комсомольца», излагающего смысл греческой калокагатии — нравственной красоты, всегда сочетаемой с прекрасным телом. К сожалению, фильм в 1935 году запретили к показу, обвинив его создателей в буржуазном формализме, то есть любовании формой в ущерб содержанию. В эстетстве и снобском манерничании. Примечательно, что «Строго юношу» профаны именуют «нашим ответом Лени Рифеншталь» с её «Олимпией». На деле Абрам Роом «оживил» статую Дискобола на два года раньше нацистской режиссёрши — к моменту берлинской Олимпиды-1936 «Строгий юноша» уже целый год пылился на полке.
Если речь заходит о советском варианте неоклассики, вспоминают о «девушках с вёслами» и крутобедрых Венерах социализма. Обнажённая натура выступала, как образчик телесного совершенства. Обтянутые футболками женские торсы. Горение сердца и мускульная радость. На выставке — пробные эскизы Александра Самохвалова к его знаковым работам. Оптимистическая фабула Татьяны Ерёминой «На водном стадионе» - спортсмены не бегут, но — шествуют, будто принимают участие в ритуальном действе. Экспозиция — несколько шире, чем заявленная тема: представлены пикторальные фото Александра Гринберга и снимки так называемых «пластических этюдов». Тут же - стихи Софии Парнок, где она говорит: «Другого мне Вергилия не надо». Танцы босоногих девушек в белых туниках, с распущенными волосами; модная в 1910-х годах эвритмия; студия «Гептахор» Стефаниды Рудневой и театр танца Веры Майя — всё это стилистически, эмоционально, идеологически относится к рудиментам Серебряного века, мирно существовавшим до конца 1930-х годов (!), особенно в Ленинграде. Это, с позволения сказать, иной формат переживания античности и даже не предтеча «дорических комсомольцев». Но другая — параллельная линия. Так, сразу после дункановских нимф идут участницы парада физкультурников. Разные жанры! И — редкая иллюстрация Игоря Тимофеева «Три грации», где могучие фемины в динамовской униформе изображены, как привычные — парковые — грации.
Среди экспонатов наибольший интерес вызывают архитектурные проекты 1930-х годов — гигантомания, дерзость, мечты о дивном новом мире, который — о, чудо! - будет совсем не похож на страшный сон Евгения Замятина. «Советской архитектуре ближе архитектура античного Рима или Эпохи Возрождения...» - авторитетно молвил титан Алексей Щусев в статье «Пути советской архитектуры». (См. «Архитектурная газета», 1935, 17 декабря). Мы — наследники Эллады, а заодно — гордых римлян. «Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы!» - пела дворяночка Любовь Орлова в индустриальной комедии «Светлый путь». А потому — любая современная постройка, будь то жилой дом, шлюз или трансформаторная подстанция обрастали колоннами и барельефами. Перед нами — безумные проекты, сделанные в мастерской Григория Бархина. Студенты - их ещё недавно смущали авангардистским «формообразованием» и супрематизмом, а нынче они выдают эклектические фантасмагории. На тему ...хлорного комбината. Это какие-то имперские твердыни с триумфальными въездами. Как для сакральных церемоний. А не для банальной химии. Да и не патриции будут входить в те арки. Хотя, почему же нет? Советский человек, дорический комсомолец объявлялся наследником всех мировых свершений. Вершиной социально-творческой эволюции.
Экспозиция тем замечательна, что здесь почти нет расхожих, надоевших образцов. Выставка-то - в расчёте на образованного гостя, который не станет задаваться вопросом: «А при чём же тут античность?», глядя на картину Елены Родовой «Осуждение прогульщика» (из цикла «Метро»). Герои прямо-таки явно копируют сенаторов города Рима, да и сама подземка иной раз напоминает какой-нибудь Кносский лабиринт из эллинской праистории. Как выразился Юрий Олеша в небольшом очерке о стадионе: «В сознании рождается чувство эпоса. Говоришь себе: это уже есть, существует, длится». Эпос, Хронос, Вечность.
