«Когда я
итожу
то, что прожил,
и роюсь в днях —
ярчайший где,
я вспоминаю
одно и то же —
двадцать пятое,
первый день».
Владимир Маяковский
Некто-1917. Каков он? Как проявляется? Он — многолик. Красив и безобразен. Растерян и решителен. Он — кто? Гимназист с нахальными глазами и революционным бантом. Поручик Голицын, которому не хотят подчиняться «нижние чины». Томная барыня в нарядах от Поля Пуаре, устраивающая в своём особняке спиритические сеансы. Художник-футурист — он давно мечтает взорвать прогнивший и протухший мир. Перепуганная фрейлина, вдруг усомнившаяся в незыблемости своего роскошного положения. Образованный купчина-меценат — он уже лет пятнадцать подкармливал большевиков и — модных портретистов. Что-то будет! Пролетарий с обветренным лицом — гегемон века машин и стальных крыльев. Крестьянка, белящая холсты, как завещала ей прабабка. «И Ленин такой молодой. И юный Октябрь впереди!» Столетие Октябрьской Революции 1917 года мы отмечаем по-разному. Кто-то пишет аналитическую монографию — о том, что мы приобрели, а что — увы, потеряли. Кто-то ратует за возвращение исконного самодержавия — мол, хватит бесчинствовать без царя-батюшки! Другие — ностальгируют по стабильному и тёплому СССР, в котором всё было дивно устроено, а телеящик — не растлевал, но воспитывал. Граждане спорят и ругаются. Переворот-1917 — благо или смерть? Прорыв или откат? А что, если бы не случилось? Однако неоспоримо главное — залп "Авроры" перевернул и кардинально изменил жизнь России. Нет. Всего человечества.
В Третьяковской Галерее открылась масштабная экспозиция - "Некто 1917", объединившая более 100 произведений искусства. Принцип отбора — дата создания — 1917 год (реже — 1916 или 1918-1921). Название — из Велимира Хлебникова, который в списке падений и крушений (Рим-476, Византия-1453 и т. д.) пророчески написал "Некто 1917". Некто — это и есть Россия. Третий Рим. Концептуальность задумки позволяет оценить не только творческую атмосферу конца 1910-х годов, но и отследить мотивы, побуждения, вкусы, ...ночные кошмары. Выставка имеет несколько разделов: «Мифы о народе», «Эпоха в лицах», «Утопия нового мира» и так далее. Зритель может убедиться — накануне Революции русское искусство переживало подъём и кризис - одновременно. Категорический отказ от настоящего времени. Оно — декаданс и деграданс. Прошлое и будущее одинаково годились для более чем естественного на тот момент эскапизма. Поражает количество стилей, направлений, всплесков, часто противоположных друг другу. Художественная и культурная парадигма — синоним бытия. Точный слепок. Что в голове, то и на картине. Русский мир — сотрясался в гневе, страстях и неистовых желаниях. Поэтому одни — звали в грядущее, другие — тянули в прошлое. "Некто-1917" - это и шедевры, и посредственные работы, интересные лишь в качестве напоминания об эпохе.
Вся экспозиция — на контрастах. Поиски умиротворения противопоставлены желанию крушить-ломать. Святая и вечная Россия с картин Михаила Нестерова — безуспешная попытка сдерживать красного коня. Нет. Гоголевскую птицу-тройку, несущуюся во весь опор и сметающую всё, что попадается по пути. "Душа народа" - откровение философа. Здесь и юродивый, и Лев Толстой с Фёдором Достоевским, и сестра милосердия, и крестьянки в старинных, вековечных облачениях, и городская интеллигенция. Во главе процессии — отрок, неизменный персонаж мастера. Нестеров говорит нам: лишь вера в Господа спасает, всё остальное — от лукавого. И - "Смутное" Василия Кандинского. Созвучие неприятных цветов и нюансов, которые, безусловно, хороши по отдельности, но тут они сливаются в омерзительную, гиблую массу. Ровно как в жизни. Смута - как уничтожение гармонии. Кандинский изучал влияние цвета на психологию, а потому его "Смутное" вызывает панику и тошноту. Это — намеренно. Алексей Толстой писал: «…все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности».
Россия - разная, и как утверждал поэт-гражданин, помещичий отпрыск Николай Некрасов: «Ты и убогая, / Ты и обильная, / Ты и могучая, / Ты и бессильная, / Матушка Русь!» Именно такой разброс мнений предлагают художники-1917. Осанистые богини из крестьянского цикла Зинаиды Серебряковой — казалось бы, они просто белят холст или выполняют иную физическую работу. Тем не менее, позы их и лица будто срисованы с античных фресок времён римского могущества. Художница пребывает в благоговейном восторге перед этим почти ритуальным действом: крестьянским трудом: «Золото, золото - сердце народное!» Совершенно по-другому выглядит "Расея" Бориса Григорьева — скукоженные, кривоватые лица, жесть и резкость. Типажи деревенских дурачков и уставших от жизни баб-мужиков-детей. Пытливые, колючие глаза рыжей девочки — она вся на изломе. Впрочем, Григорьев не щадит и городских обывателей. Не то бичует, не то — злобно констатирует. "Улица блондинок", "Вор и проститутка" - такова бытность. Малопривлекательные, до гротеска вульгарные «жрицы любви» предъявлены во всём своём жалком похабстве. На потасканных женщинах — модные, истрёпанные платья. Мятая жизнь. Убитые грёзы. А "Петроградская мадонна" Кузьмы Петрова-Водкина — воплощение мудрости и спокойного миросозерцания. Что ей наэлектризованная толпа и листовки в подворотнях? Её вселенная — ребёнок. Оттого и фигурки людей кажутся ничтожными рядом с величием жены-матери. Хотя, на плечи ей накинут красный... флаг. Она — вся в будущем. Её сын — дитя большевистской России. Местечковую идиллию представляет Марк Шагал с хрестоматийной вещью "Над городом". Марк и Белла воспарили над еврейским "штетлом" с его мелкими заботами и вздорными амбициями. Жажда свободы. Не уйти — так улететь. В столичную суету нас возвращает Аристарх Лентулов — полыхающий "Тверской бульвар" - линии Страстного монастыря и памятника Пушкину. Всё — облито красной лавой. «Мир, торжество, освобождение» - почти мистическое полотно, где очень мало привычной лентуловской техники, зато - переизбыток чувств. Палитра: от дикого, неконтролируемого страха — до вакхического исступления. А некоторым — хочется тишины и милого счастья. Не знать о войнах и революциях. Сидеть в белом платье и смотреть на водную гладь, лунную дорожку, нагретое небо. Дамы с картины Сергея Виноградова "Алупка" - безмятежны. Они — укрылись. Что их ожидает? Вариантов — мириады. Комиссарская шашка или - Париж? Подвалы ЧК с последующим расстрелом или - трезвое и чёткое осознание новой жизни? А пока — благоуханно-барственный отдых. Убегает и Борис Кустодиев, продолжая писать купцов с купчихами, праздник Масленницы, зиму-красавицу и — благолепие горячего лета ("Поездка в Терем"). Здесь и церковка, и сено, и тучные стада. Купаются ядрёные девки. Поодаль - господа едут в повозке, а дама — с непременным белым зонтом. Кустодиев откликается и на вызов дня, рисуя колоссального Большевика. Художник не ставит ему оценку — он попросту заворожен. Кто это? Чудище-Годзилла? Или — творец неизбежной реальности? Звучит рефреном: «До основанья, а затем...» Диковинная работа Ильи Репина "Большевики в деревне" (другое название - "Красноармейцы, отнимающие хлеб у ребёнка") написана уже в 1918 году и, судя по всему, выставлена для того чтобы оттенить пафос кустодиевского гиганта. Передвижник написал карикатуру — жестокую и беспощадную. Как видел. Что понял. Или — выдумал. А, быть может, возвёл единичный случай — в абсолют. На картине — пигмеи-разрушители, нелюди, рядом с которыми даже пресловутый Шариков — аристократ. Глумливые хари, чертовщина, смерть. Запуганный вусмерть мальчик. Тоже — символ Руси-многострадалицы?
На выставке много портретов. Манерные, тонкие персонажи Константина Сомова. Тревожный поэт Каменский в исполнении Давида Бурлюка. Импозантный Максим Горький от Валентины Ходасевич. Написан в стильно-продвинутой кубистической манере — эстетика острых углов и скрытой динамики. "Портрет танцовщицы" Юрия Анненкова — застывшее нервное движение. К чему-то - кривоватый стакан и — нестерпимая желтизна лимона. Малоизвестная вещь Николая Андреева "Портрет неизвестной" славна уже тем, что автор смешал всё, что мог, а вернее — Климта с Модильяни. От этого забавного микса получилась чарующая дама с выразительной шеей и длинными пальцами. С лукавым и насмешливым, но — жёстким выражением лица. Полуулыбка. Треугольный вырез очень скромного платья, но тут же — ювелирный изыск. Колдовские, рыжие волосы. Оранжево-жёлтый, радостный фон. Настроение картины, скорее, мажорное. Да только взгляд незнакомки — отрезвляет. Кем она была? Куда делась? Где сгинула? Кем — стала? Танцоркой в Париже или модисткой в Шанхае? В ушах какой толстомясой нэпманши потом болтались эти громоздкие серьги?
Грустные, бедняцкие натюрморты смутного времени — селёдки Штеренберга и хлеб Фалька. «Две морковинки несу за зелёный хвостик». Разруха не только в головах и клозетах. Она — включена в программу обновления. Голод не мешает вычерчивать планы грядущего — зал, посвящённый русскому авангарду называется "Утопия нового мира". Супрематические формы и пространства. Агрессивно-детский геометризм. Яркость восприятия. Малевич утверждал: «Человек-живописец вернулся к чистому действу великого опыта, достигая через свои внутренние природоестественные побуждения новых конструкций мировыявления…» Потребность в манифестах и декларациях новизны и - возвращения. Первобытные силы выталкивают сонную Россию на очередную дорогу, ведущую в Рай. Хождение по мукам. По терниям. По углям. «Необыкновенно, ново и смело, Дарья Дмитриевна, разве вы сами не чувствуете, - новое, новое прёт! Наше, новое, жадное, смелое. Вот тоже и Акундин. Он слишком логичен, но как вбивает гвозди! Еще две, три таких зимы, - и все затрещит, полезет по швам, - очень хорошо!» Будем лопать пустоту? Большими ложками, потому как больше есть нечего.
Выставка "Некто 1917" наводит на противоположные мысли: Революция — это гибель. Зачем? Кому от этого — лучше? Брат шёл на брата. Кровавые сполохи. Но вдруг - солнечный луч. Костры до небес. Данко с вырванным сердцем. Красное зарево. Новая планета. Слава Октябрю!
Илл. А. Лентулов. "Мир.Торжество.Освобождение"
