Барочное пиршество

«Вещь. Коричневый цвет
вещи. Чей контур стерт.
Сумерки. Больше нет
ничего. Натюрморт».

Иосиф Бродский «Натюрморт»

Эта экспозиция изумительно красива и познавательна. Её эстетическая ценность такова, что сложно отвести восторженный взор от полупрозрачных гроздей винограда и алых лепестков роз и белизны лилий, от скрупулёзно выписанных изгибов лютни и виолы-д-амур, от кувшинов, листов бумаги, чернильниц. Мы на выставке «Цветы, плоды, музыкальные инструменты в итальянской живописи эпохи барокко», что проходит в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Помимо всего перечисленного, тут есть и посуда, и предметы быта, и глобусы. И – люди. Правда, всё внимание сосредоточено вовсе не на лицах, а на вещах.

Подавляющее большинство представленных картин – малоизвестно, ибо итальянский натюрморт конца XVI – начала XVIII веков за редчайшим исключением вторичен. Голландский, фламандский, испанский натюрморты – те обсуждаются часто и удовольствием, тогда как итальянцы здесь – аутсайдеры. Александр Бенуа в своей «Истории живописи» отмечал: «Свежести восприятия в итальянском искусстве XVII и XVIII веков стало заметно меньше, нежели в XV или XVI веках. И еще значительнее тот факт, что этой свежести у итальянцев бесконечно меньше, нежели в одновременном творчестве французов, испанцев и особенно нидерландцев. Проникая в самую сущность данного явления, окажется, что в итальянском искусстве и во всей итальянской культуре XVII и XVIII веков просто меньше того, что мы бы назвали ‘одухотворением жизни’». И даже так: «В XVII веке итальянцы пропустили без настоящего внимания самые живые и красивые явления, все подлинное в живописи».

Однако искусство – это не лишь предмет научного изучения. Эстетика, радость от созерцания – вот, зачем ходят на выставки, а тут каждый нюанс – пиршество для глаз. Нынче сие покажется странным, но в те времена существовала незыблемая иерархия жанров. Так, на вершине располагалась религиозная живопись, далее шли античные коллизии, после них – исторические полотна. И уже затем – портрет, пейзаж и натюрморт. Вещный мир сделался самостоятельным объектом для художников (и заказчиков!) только в XVI столетии. Во-первых, этому способствовало возвышение буржуазии, которая хотела видеть понятные сюжеты, а не какую-то фантазийную реальность, где Эней бросал Дидону, а Леда общалась с лебедем. Плоды, колбасы, дичь и рыба – это да!

Во-вторых, человек всё чётче осязал пространство. Нравилась повседневность, как она есть – искусство перешло к антропоцентризму. Живописцам всё чаще давали простое с виду задание – отобразить блюдо с яблоками, букет, флейту среди нот, кружевной платочек, оставленный на крышке спинета. Эти картины заказывали уж не только буржуа – короли, дожи, герцоги украшали натюрмортами свои резиденции.

В экспозиции неслучаен роскошный столик из флорентийской мозаики pietre dure, что в переводе означает «твердый камень». Это – своеобразное приглашение в царство преизбыточного шика, обязательного для барочных меблировок. От стола – к картинам. Впрочем, есть несколько работ, написанных во второй половине XVI столетия – в пору маньеризма, проложившему путь к барочным линиям.

Центральным экспонатом является картина Джузеппе Арчимбольдо «Мужская голова», состоящая из …фруктов. В перевёрнутом виде всё та же «голова» обращается в корзину с плодами, ничем не напоминающую лицо. Арчимбольдо здесь единственный популярный мастер, да и он был вспомнен, став модным лишь в XX веке, на волне сюрреализма. Всем известны портреты, написанные этим весёлым, но вполне серьёзным итальянцем – люди, точно собранные из предметов, животных и птиц, овощей и фруктов. Есть тому научный термин – анаморфоз. Удовольствие состоит в наблюдении за тем, как образ неожиданно появляется из ничего не говорящей формы. Забавно, что Умберто Эко в эссе «История уродства» сообщал, что Арчимбольдо, как и маньеризм в целом «…отдавал предпочтение экспрессивного – гармоничному», имея «стремление к странному, экстравагантному и бесформенному». Художник подвизался при дворе главы Священной Римской Империи – Рудольфа II, считавшегося слабой фигурой в европейской политике, но удивительной персоной. Рудольф был типичен для эры маньеризма – любил редкости, штучки, причудливую вязь буквиц.

Александр Бенуа так аттестовал сего императора: «В своей любимой резиденции, в Праге, Рудольфу II удалось собрать целый ряд видных художников, дававших усталому, склонному к меланхолии государю иллюзию какого-то культурного расцвета, каких-то новых Афин. Характерно для личности Рудольфа II то, что наряду с превосходными памятниками искусства он собирал и всякие курьезы, наряду с хорошими художниками он поощрял и бездарных рифмоплетов, а наряду с положительными науками его интересовали алхимия и астрология, из которых первая пожирала несравненно больше средств, нежели художественное коллекционерство».

Излюбленным мотивом картин барокко являлся виноград. Так, на выставке можно увидеть изображения виноградных гроздей, где каждая ягодка наполнена солнечными соками. Джузеппе Руопполо «Натюрморт с виноградом и медным тазом», Антонио Джанлизи Старший «Натюрморт с виноградом и птичками», Джузеппо Винченцино «Натюрморт с виноградом» - тёплый аромат и страсть к жизни ощущается на этих полотнах. В чём же причина такой популярности винограда?

Она более двадцати раз упоминается в Библии, а если вспомнить ещё виноградарей и виноградники, то получается, что мы имеем дело с библейским образом: «Так говорит Господь Саваоф: до конца доберут остаток Израиля, как виноград; работай рукою твоею, как обиратель винограда, наполняя корзины», «Виноград созреет, и кто будет топтать его? Ибо повсюду будет великое запустение», «…и от них родились и ими вскормлены насаждающие виноград, из которого делается вино». Итак, виноград – аллегория божественной истины.

С другой стороны, виноград – языческий символ Вакха-Диониса, а этот беззаботный бог оказался чуть не ведущим персонажем в барочной живописи. Если разделить (вслед за Фридрихом Ницше!) все направления и стили в искусстве на аполлонические – лапидарно-строгие и дионисийские – прихотливо-чувственные, то барокко, несомненно будет отнесено к дионисийскому типу. В общем, виноград сочетал в себе и библейскую суть, и вакхическую витальность.

Говоря о натюрмортах эры маньеризма и барокко, невозможно обойтись без упоминания кухонь и прочих бытовых помещений. Вкусная еда и её приготовление становится важной темой в живописи и литературе. Припоминается и Гаргантюа – этот чудовищный и дивный фигурант маньеризма. Раблезианство, как философия бытия – сюда же можно отнести восторг перед мощной плотью. Тогда же появляются профессионально составленные поваренные книги.

Прекрасна вещь Бернардо Строцци «Женщина с овощами», при том, что овощи тут играют куда как большую роль, чем служанка. Аккуратные корнеплоды, листья, ботва. Скоро начнётся поварское таинство, дабы стол господина ломился от яств. Недурны и две работы Карло Маджини «Натюрморт с уткой» и Натюрморт с хлебом и ветчиной». К сожалению, автор не справился с композициями, а вся та дичь, колбасы и хлебы смотрятся, как ингредиенты в рецептах блюд. Этакое перечисление.

Ещё один аспект – мир кабинетов, акцент на письменные приборы и столешницы. В XVI – XVIII веках произошла настоящая революция в сознании – появилась целая прослойка образованных людей - аристократии, буржуазии, ремесленной элиты. Росли, развивались университеты. Чтение книг, активная переписка, ведение философских споров, понимание искусства и музыки – всё это сделалось важным и нужным. Вот – внятно рисованный «Натюрморт с письменными принадлежностями» Кристофоро Монари. Книги, бумаги, распечатанные письма, перья и перочинный ножичек, а ещё – маленькая песочница - до изобретения промокашек, написанное пером всегда присыпали мелким песочком. Надо всем главенствует большой сосуд, который написан для уравновешивания композиции.

XVII – XVIII века – звёздный час для производителей смычковых инструментов. Развитие, как церковной, так и светской музыки вызвало к жизни появление прославленных имён – Никола Амати, Антонио Страдивари, Андреа Гварнери. Заметим, что все они – итальянцы. Скрипки, альты, виолы сделались «персонажами» натюрмортов. Но одни ли смычковые? По-прежнему актуальна и лютня, воспетая славным Караваджо с его «Лютнистом». К слову, итальянские мастера барокко подражали именно Караваджо – его светотени, колористике, изыскам, линиям.

Вот – пышное творение Бонавентуры Беттеры «Натюрморт с музыкальными инструментами, нотами и глобусом». Нагромождение скрипок, лютней, географических карт, книг, на фоне которых буквально теряется небольшой глобус – этот символ географических открытий. Каждый интеллектуал считал своим долгом заказать себе модель земного шара. Это будило воображение – путешествия были дорогостоящи, опасны, долги. Лишь единицы отваживались поехать на восток или присоединиться к какой-нибудь кругосветке. Народ в своей массе вообще не покидал своих городов и местностей, а глобус позволял мечтать, думать о лазурно-жарких морях с золотыми рыбами и о туземцах с пёсьими головами. О, нет, не с пёсьими – в XVI – XVIII веках вовсю издавались отчёты путешественников, и все уже были в курсе, что аборигены – тоже сапиенс.

Кстати, о востоке! Ориентализм, в принципе, всегда был актуален – ещё с античных времён, и мода на восточные сказки никогда не заканчивалась. Персидские или турецкие ковры воспринимались, как наилучший декор. К тому же, они создавали уют, дарили тепло. На картине Франческо Нолетти «Натюрморт с восточным ковром, скрипкой и мужским портретом» мы видим все переплетения ало-синего, тонкого ковра.

Тему востока продолжает эффектный сюжетец «Павлин, индюк и кролики среди цветов мальвы» с картины Давида де Конинка, голландца, работавшего в Италии. Эту фабулу правильнее бы назвать пейзажем, а вовсе не натюрмортом, который в переводе означает «мертвая природа». Тут всё живое, а не приготовленное для рагу. Хотя, какое из павлина - рагу? Эти волшебные птицы привозились с востока, и поскольку их транспортировка была сложной, в Европе такое диво стоило дороже золота и драгоценных каменьев.