«Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца –
Самодержавном народе».
Велимир Хлебников
Я начинаю рассказ об экспозиции «Кустарь и революция», открывшейся в Музее декоративно-прикладного искусства, именно с Велимира Хлебникова. Почему? Его запредельный, архео-футуристический космос был обращён к будущему, но одномоментно – к праистории, или, как пишет современный философ и поэт Виталий Аверьянов: «Хлебников явился в отечественной культуре уникальным самородком стихийного русского традиционализма».
Протекало это в рамках сложнейшего и многомерного феномена, названного для краткости «русским авангардом». Ту же линию развивали и художники, трудившиеся над сохранением и приумножением народных промыслов после 1917 года.
Интереснейшая деталь: все мастера – интеллектуалы с великолепным образованием и тонким вкусом, позволявшим вписывать эстетику новорождённого большевизма в алгоритмы крестьянского миросозерцания. Владимир Голицын, Иван Овешков, Николай Тихонов — к ним мы ещё вернёмся.
Нынешняя выставка – это воспоминание о мероприятии 1924 года, которое так же и называлось – «Кустарь и революция» и по сути готовило экспонаты для грандиозной парижской Exposition 1925 года, где советский павильон оказался в числе самых посещаемых. Всех волновали социальные потрясения в заснеженной России! Но до этого события надо было ещё доехать, а потому «Кустарь и революция» стала отборочным турниром и, судя по воспоминаниям, битвой творческих амбиций.
Это «выставка о выставке» и нас погружают в атмосферу 1920-х, рассказывая истории, большую часть которых мы успели подзабыть. Согласитесь, что мало кто нынче знает о существовании Центрального кустарного музея ВСНХ – важного фигуранта художественной и социально-политической жизни тогдашней Москвы (с лёгкой руки Ильфа и Петрова мы запомнили только Музей мебельного мастерства, тогда как подобных арт-проектов в 1920-х учреждалось очень много и по любому поводу).
Но и это — не самое начало пути! На выставке мы узнаём о деятельности Кустарного музея, появившегося задолго до революции – в 1885 году, когда он значился, как Торгово-промышленный музей кустарных изделий Московского губернского земства. Его пестовал негоциант Сергей Морозов (младший брат Саввы) и его резон был не вполне коммерческим – на излёте XIX столетия во всём мире возникла тяга к народно-крестьянской и ремесленной тематике. Родился неорусский стиль, давший особенную ветвь Ар нуво. Тут смешалось «высокое» - византийское, царское и простонародно-сельское в той дивной пропорции, что восторгает и поныне.
Русский опыт не был единственным — вся Европа, увлечённая фольк-стилями, искала нетривиальные пути. В Германии процветал Deutscher Werkbund - объединение художников, архитекторов, мастеров и — предпринимателей, ставивших себе целью развитие немецких промыслов и встраивание их в индустриальный ритм XX столетия. Британское движение Arts & Crafts имело те же задачи, но с бОльшим уклоном в изящные искусства, ибо у истоков стояли прерафаэлиты.
Чем хороша эта выставка? У неё как бы два пласта восприятия — мы наблюдаем «русское» в качестве уникального и — общемирового явления. Дореволюционные экспонаты — вводная часть, предисловие и преддверие. Мы отслеживаем творческие направления и, как теперь говорят — тренды и бренды. Вот — предметы интерьера, украшенные резьбой: стол, стулья, секретер, полки. Сочетание Модерна с древнерусской манерой — парижские виньетки, перетекающие в славянскую вязь. Чего больше: ремесла или художества? Поровну!
Тут сотрудничали Аполинарий Васнецов и Сергей Малютин — адепты и подвижники неорусского стиля. На мониторах можно увидеть их эскизы и чертежи с пометками, размерами, дополнениями. Рядом - зеркало, созданное по рисунку Александра Головина. Фотография его же павильона «Теремок» - здесь переплетаются былина и быль, народное сказание и — мистицизм Серебряного века. Следом - узорчатые шкафы и полки из мастерских Сергиева Посада — одного из ремесленных центров.
Мы приближаемся к основной теме — к большевистской, авангардной эстетике 1920-х. Безумное и — ярое созвучие новаторства и древности. На выставочных витринах - ларцы, ковши и берестяные туески, орнаментированные серпом и молотом, звёздами, лозунгами и, если «пролетарский фарфор» широко известен, то шедевры Кустарного музея подзабыты, а зря — тут много изумляющей выдумки, талантов и — загубленных творческих судеб, как ни прискорбно это звучит.
Перед нами — вещи, созданные Владимиром Голицыным (1901-1943) — потомком княжеского рода, иллюстратором книг и — дерзновенным полярником. Всё в этом человеке было прекрасно — он верно служил обществу, хотя и без умиления от революций, отнявших у него всё, кроме доброго имени. Работал художником в одном из провинциальных отделений «Окон РОСТА», бывал в экспедициях на Кольском полуострове и Новой Земле, привезя оттуда целый альбом рисунков. Трудился в подростковых изданиях «Пионер» и «Всемирный следопыт». Разрабатывал настольные игры.
Голицына увлекало море, корабли, далёкие страны и, вместе с тем, он живо интересовался народными промыслами. Представлена шикарная перчаточница с изображением всадников — это воины Красной Армии. Всё подчинено древнему языческому ритму и быстроте наступившего дня. Эта коробочка, предназначенная для тоненьких дамских перчаток, поражает своей орнаментальной энергией.
Далее — шкатулка под названием «Красноармеец-отпускник лучший гость в деревне». Разворачивается настоящая мелодрама с участием фигуристых девчат, гармониста, селькора и главы избы-читальни, а в центре повествования — сам усач-красноармеец, на которого с удивлением смотрят босоногие пионеры. «Под наши радостные клики / Хвалой венчанный боевой, / Гроза всех шаек бело-диких, / Ты — величайший из великих, / Красноармеец рядовой!» - восклицал знаковый поэт эпохи — Демьян Бедный. В 1920-х были востребованы лубки, частушки, рассказики в народной манере - с новейшим краснофлотским и комсомольским содержанием. Тут была уместной простецкая наивность, переходящая в лёгкую иронию.
Блюдо «Красноармеец» - узнаваемый голицынский почерк: тот же воин, что и на шкатулке и всё те же схематичные всадники по краю. Статика и динамика в ограниченном пространстве круга. Несмотря на то, что Голицын честно пропагандировал большевизм, его несколько раз арестовывали в связи с «не пролетарским» выражением лица и в конечном итоге уморили в лагере. Одной из колоссальных и — роковых ошибок ранне-советской власти было третирование «попутчиков из бывших». Трагедия Голицына — обыденный пример жестокого и — бесполезного выкорчёвывания «господ».
Иначе сложилась жизнь Ивана Овешкова (1877–1942) — сибирского самородка из Тобольска. Начинал в 1-й сибирской косторезной мастерской, принадлежавшей его отцу. Затем оттачивал умения в Петербургском училище барона Штиглица, однако, вернулся домой, чтобы поступить в Тобольский театр. Овешков был и декоратором, и выдумщиком завлекательных афиш, и даже неплохим актёром. После революции он поселился в Москве, хотя не обделял вниманием и любимую Сибирь. Преподавал в техникуме кустарной промышленности при ВСНХ, потом работал в Сергиевом Посаде. Главной страстью Овешкова были игрушки, при том, что он смешивал разные стили, выдавая нечто поучительное, забавное и — всегда особое. Но и не только игрушки — тобольский умелец был горазд на «серьёзные» штуки. Экспозиция представляет ларец Ивана Овешкова — яркое, но не орущее звучание красного и жёлтого цветов — колосья, трудовая символика и аббревиатура СССР.
Диковинны ковши Николая Тихонова (1892-1988) с алыми звёздами и лозунгом «Кто не работает — тот не ест». Христианский постулат, сформулированный апостолом Павлом во Втором Послании к Фессалоникийцам: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (3:10) превратился в краеугольную идею Советской Власти. Что же касается автора, то Николай Тихонов прожил долгий век, находясь в эпицентре событий.
Сын и внук живописцев по фарфору (Гарднеровскому, что в Вербилках), он в детстве проявил себя, как способный рисовальщик и был отправлен на учёбу в Москву, где с золотой медалью закончил Императорское Центральное художественно-промышленное училище (ныне — Строгановка). Начал успешную карьеру, взлетел, а тут — война и офицерские погоны.
После революции ездил в составе агит-поездов и подвизался в качестве плакатиста. Отгремела Гражданская! Тихонов обосновался в Москве и занялся педагогической деятельностью в уже упоминавшемся Кустарном техникуме, успевая ещё и расписывать «древнерусские» ковши большевистскими воззваниями. В эру Сталина декорировал павильоны ВСХВ, не брезговал и рекламой для пудрово-помадной компании ТэЖэ. В годы Великой Отечественной Тихонов рвался на фронт, но оказался гораздо нужнее в тылу, да и возраст был уже не тот. Он ещё долго работал, пережив большинство ровесников и друзей, а роспись по дереву для Кустарного музея - одна из глав его роскошной биографии.
В отдельной витрине расположены берестяные туески Бориса Ланге (1888–1969) и Евгения Теляковского (1887-1976). Привычная форма, наполненная остро-идеологическим содержанием. Пионеры, матросы и будённовские конники украсили традиционную сельскую тару! Эти восхитительные вещи в 1925 году экспонировались на Exposition Internationale des Arts Décoratifs et Industriels Modernes в Париже, где произвели фурор, как и всё русское, попадавшее на Запад. Устремлённость в грядущее и — преклонение перед прошлым — вот, что увидели гости советского павильона. «Здесь красных лебедей заря / Сверкает новыми крылами», - изрёк сто лет назад Велимир Хлебников, и куда-то вновь поскакали богатыри в будённовках, так похожих на древнерусские шлемы.
двойной клик - редактировать галерею
