Василий ШУЛЬГИН. Россия, Украина, Европа: избранные работы./ сост., авт. вступ. ст. и коммент. А.В. Репников. — М.: Содружество "Посев", 2015. — 416 с.
В нём нечто фантастическое: в нём
Художник, патриот, герой и лирик,
Царизму гимн и воле панегирик,
И, осторожный, шутит он с огнем...
Игорь Северянин
Говоря о Шульгине, невозможно избежать выхода на его внушительную биографию, свою жизнь Василий Витальевич не без претенциозности обозначил как casus Schulgini.
"Долгая жизнь Василия Шульгина" — так названо фундаментальное предисловие составителя, одного из ведущих знатоков русского консерватизма Александра Репникова — началась ещё при Александре Освободителе, а закончилась при позднем Брежневе. И началось его бессмертие как литератора — "Дни", "1920", "Три столицы" Шульгина читают и почитают даже люди, далёкие от его идеологических установок и политических дел. Русские политики прошлого были неизбежно литературоцентричны — ещё выступления и публицистика Шульгина были наполнены образами из русской классики. Известно, что нынешние думцы предпочитают философские лавры, обзаводясь сомнительными диссертациями. Хотя опыт литературы им бы явно не помешал.
Итак, Василий Шульгин, знаменитый политик начала ХХ века, депутат II-IV Государственных дум, один из лидеров русских националистов и идеологов Белого движения. Но при том — выдающееся собрание парадоксов. Монархист, ставший одним из видных могильщиков императорской России. (Кстати, видно, как меняется отношения к шульгинским выступлениям в парламентском театре. В нулевые строго: овации — справа, недовольные выкрики — слева. К революции — аплодисменты идут по всем левой части думского спектра, правые молчат или оппонируют). Помещик, избиравшийся крестьянскими голосами; "антисемит", выступавший в защиту Бейлиса, но написавший впоследствии книгу "Что нам в них не нравится"; антикоммунист, готовый быть защитником Ленина на Страшном суде; Шульгин фактически признал советскую власть, но гражданином СССР так и не стал.
У всех есть "свой" Шульгин — резонно замечает составитель. К Шульгину апеллируют и его развенчивают представители самых разных доктрин. И таким же удивительным образом отсутствуют "наследники": есть новые версии черносотенцев, есть адепты М.Меньшикова. А вот полноценного последователя Шульгина найти, наверное, невозможно. Хотя если воспринимать Шульгина, в первую очередь, как стиль, то из наших современников нечто шульгинское проглядывалось в Олесе Бузине.
В сборнике "Россия, Украина, Европа" перед нами предстаёт Шульгин — оратор, публицист и даже автор политико-фантастических утопий. Здесь есть выступления в Государственной думе, статьи в газете "Киевлянин", размышления о революциях, гражданской войне, будущем России и Европы. Сложно даже представить, что сегодня выдал бы Василий Витальевич: для него "украинский вопрос" — исключительно политический, искусственный и во многом инспирированный извне. "Разумеется, я отметаю все "украинские" россказни, как лживый вздор, который в свое время будет ликвидирован проснувшейся гордостью южнорусского населения. Оно не позволит, чтобы его обманывали, как малого ребенка. Русским народом я считаю великороссов, малороссиян и белорусов, а также и всех тех иных кровей, российских граждан, которые подверглись процессу ассимиляции и считают себя русскими". Так что Шульгин — весомое слово иным нынешним "белым", что в затянувшемся приступе антисоветизма изменили уже и принципам исторической России. Впрочем, и нельзя сказать, что чеканность этих шульгинских формул способна сегодня весомо работать по ту сторону Новороссии. Возможно, именно в необычных произведениях, венчающих настоящий сборник: "Нечто фантастическое" и "Нечто без окончания" — Василий Витальевич выходит на сюжеты, являющие собой действенные "инвестиции" в проекты русского будущего с сильной властью, всевозможными техническими новшествами и преображённым человеком.
«Мир живёт инициативой. Мир живёт не "фантазиями", но фантазией, изобретательностью, талантом, энергией отдельных людей. Порывы человеческого духа часто безумны. Мятежную человеческую волю надо взять в рамки, но в рамки настолько широкие, чтобы они, укротив безумие, не задушили творчества, чтобы эти рамки не были ни пелёнками, ни тюрьмой, ни расслабляющей золотой клеткой».
