Юрий РЯБИНИН. История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины. — М.: РИПОЛ-Классик, 2015, 624 с.
Наверное, у этой книги в авторской редакции подзаголовок мог звучать несколько иначе: не "История московских кладбищ", а "Жизнь московских кладбищ", — поскольку Юрий Рябинин категорически отказывается считать смерть, человеческую смерть, чем-то противоположным и противостоящим человеческой жизни. "Кладбище — это жизнь", утверждает он в предисловии к своей книге, поясняя: "Верный христианин не исчезает бесследно, но лишь упокоевается на время. Поэтому он — верный — должен, как ценный клад, быть положен лежмя в специально отведенном месте ожидать весны воскресения". Отсюда — и сама этимология слова "кладбище", не имеющая ничего общего с "некрополем" как "городом мертвых" языческих культур.
Лежи себе, человече, полеживай, отдыхай до Страшного Суда — а там все атомы и молекулы твоего плотского тела, разобранные червями и цветочками, Господь наш Иисус Христос, снова соберет в лучшем виде и отправит кого по правую руку от себя, а кого — и по левую, в "тьму внешнюю", где будут плач и скрежет зубовный. Вот чего надо бояться, а не физической, плотской смерти. Всё — по Символу Веры: "Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века", — на новой земле под новым Небом…
А раз так, то и печаловаться не о чем: "Чаще всего, в печали люди бывают на кладбище лишь в день похорон кого-то из близких. А уже затем посещение дорогой могилы вызывает скорее чувство умиротворения, умиления". Да, прийти, убрать могилку, рассказать им, родным и близким, о том, что на душе, привести в порядок раздерганные обыденностью мысли и чувства, соразмерить их с Вечностью…
"Блажен, кто верует, — тепло ему на свете…" — писал по этому поводу Грибоедов. Но без такого мировоззренческого фундамента, конечно, книга Юрия Рябинина была бы не более чем добросовестной, хотя и весьма своеобразной, краеведческой работой "на любителя", а сам автор вызывал бы ассоциации с классическим образом из повести Джерома К. Джерома "Трое в одной лодке, не считая собаки":
"— Всё в порядке, сэр! Я иду, иду. Всё в порядке, сэр! Не спешите.
Я поднял глаза и увидел лысого старика, который ковылял по кладбищу, направляясь ко мне; в руках у него была огромная связка ключей, которые тряслись и гремели при каждом его шаге…
— Разве вы не хотите посмотреть могилы? — спросил он… — Гробницы, знаете, закопанные люди, памятники…"
Юрий Рябинин описывает не объекты, а субъекты, не внешние приметы, пусть даже запоминающиеся, а "характеры" кладбищ как настоящих героев своего повествования — причем кладбищ и старинных, дореволюционных, и советского периода (Новодевичье кладбище, например, рассматривается им как одна из высших государственных наград СССР — так же, например, считал и великий мыслитель Александр Зиновьев), и "национальных": немецкого, армянского, еврейского, мусульманского. А различные "байки", столь любимые автором как мастером художественного слова, служат не столько инкрустацией основного сюжета книги, сколько являются его "несущей конструкцией": "Владимир Максимов рассказывал, как во Франции старики из белой эмиграции всё досаждали ему первое время, чтобы "Континент" непременно занял активную изобличительную позицию против "евреев-большевиков", навеки запятнавших себя кровью святого царского семейства. Максимов заметил им тогда, что восстание высокородных дворян в декабре 1825-го, между прочим, ставило целью и уничтожение августейшей фамилии. А кто научил-то? — отвечал Владимир Емельянович потомкам декабристов, — вы и научили! Каховские с Трубецкими. Вы и научили, милые!" А уж про убиенного Павла I здесь и упоминать как-то некорректно — мало ли, какие "тайны мадридского (или лондонского, и не только?) двора" там вскроются, этого "царя-батюшку" наша церковь ни святым, ни мучеником не признала, во всяком случае…
Через описываемую им жизнь московских кладбищ Юрий Рябинин наглядно и убедительно показывает непрерывность отечественной истории, взаимосвязь и взаимозависимость различных периодов её, внешне отделенных друг от друга и даже, казалось бы, противостоящих между собой.
"Встреча Сталина с Матроной не представляется чем-то из ряда вон выходящим. Она вполне правдоподобна. Способная проникнуть в душу любого практически человека, матушка Матрона, возможно, распознала в Сталине личность, сформировавшуюся в значительной степени под влиянием православного вероучения, а значит — вовсе и не потерянную для Бога и для церкви. Политика, проводимая Сталиным с середины войны и до самой его смерти, кажется, вполне подтверждает такое представление: покровительство, которое Сталин оказывал в этот период Русской Церкви, сравнимо разве что с деятельностью величайших державных повелителей-апологетов христианства: Константина Великого, Юстиниана и др. Достаточно только вспомнить об учреждении Сталиным новой Московской Патриархии в конце 1943 года..."
Впрочем, по вдохновенному свыше слову Сергея Есенина: "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи..." И, наверное, чем больше это самое "большое", тем больше должно быть расстояние. В том числе — и расстояние во времени. Кстати, о кладбище у Кремлёвской стены Юрий Рябинин пока ничего не написал. Но, возможно, ещё напишет...
