Сообщество «Салон» 00:00 14 мая 2015

Апостроф

На всём протяжении авторского повествования в голове читателя всплывает один и тот же интернет-мем "Что, и так можно было"? Можно — как угодно, Ролан Барт — разрешает. Он же, впрочем, и ограничивает. Погружения в выси или вознесения в глубины, шаги в будущее или провалы в прошлое — не всё ли нам равно? Параллельные кривые тоже могут не пересекаться, Зощенко и Кафка — близнецы-братья.

Андрей БЫЧКОВ. "На золотых дождях". Москва: Эксмо, 2015, — 224 с. (Index Librorum: интеллектуальная проза для избранных)

Когда постмодерн считается главными духовными скрепами России не кем-нибудь, а потенциальными союзниками обновлённого "кровавого режима" — сложно сказать что-то новое. Можно либо углублять пропасть отчуждения между реальностью и фикциями, либо изобретать свой, отдельный анти- (или мета-) язык, в традиционных формах — уже ничего оригинального не напишешь. Роман Андрея Бычкова "На золотых дождях" совмещает множество функций, по-другому структурируя вымышленную действительность. Хотя, как знать? Дыр-Бул-Щир — это вполне себе модерн начала прошлого века, а древнерусские рукописи невозможно понять без перевода, такой подход — можно считать и возвратом к истокам. Смешным образом начинается игра со смыслами даже вне зависимости от изгибов авторского текста, а от самого дизайна обложки книги, на которой указано "страшное": "не моложе восемнадцати лет, содержит нецензурную брань" и эпиграф из Юрия Мамлеева.

"Уже все, кто могли уехать, уехали. Некоторые улетели. Стало чисто, светло. Глухонемая Нюра по-прежнему ходила на колодец с ведром. Цементный завод, стоящий в двух километрах от деревни, дымил по-прежнему. И если ветер дымил с его стороны, серая цементная пыль покрывала собой листья, цветы и траву".

Но первые несколько страниц не предвещают никакой "мамлеевщины" и могли бы быть написаны вполне себе деревенщиком, правда, сошедшим из произведений Ильфа и Петрова. Но чем дальше, тем больше псевдотрадиционная колея повествования об отношениях Вольдемара и его сестры Василисы скачкообразно рушится, действие — закручиваться, и тут уж провоцируемые — уже могут начинать провоцироваться. Смешным становится само слово "метафора". Изобретение Вольдемаром всемогущей "Машины любви" для воплощения в жизнь (или за её гранью) первичных фрейдистских позывов, с нагромождением непереводимых слов, смыслов и выражений (кто знает, может, эти звуки — тоже ненормативная лексика, но уже на другом языке?) — становится битвой "метафизического реализма" против самого себя. Конфликт бинарных оппозиций против всех.

На всём протяжении авторского повествования в голове читателя всплывает один и тот же интернет-мем "Что, и так можно было"? Можно — как угодно, Ролан Барт — разрешает. Он же, впрочем, и ограничивает. Погружения в выси или вознесения в глубины, шаги в будущее или провалы в прошлое — не всё ли нам равно? Параллельные кривые тоже могут не пересекаться, Зощенко и Кафка — близнецы-братья. Конечно, найдётся немало желающих рассказать, что роман "На золотых дождях" — не о жизни, а отображает комплексы и психические проблемы самого автора. Может быть, кто-то будет считать, что словом "псих" в наше время можно кого-то оскорбить. Так бывает, люди не заметили, что уже прошли шестидесятые прошлого века, и любой автор — отображает именно свои переживания и комплексы, в экономике столько же научности, сколько и в астрологии, а количество психических проблем в современном мире вряд ли меньше, чем во времена, когда жил Карл Густав Юнг.

"На золотых дождях", конечно, фрейдистский роман, но, как и полагается деструктивному и аморальному произведению, Вольдемар со своей Машиной любви — это ещё и ницшеанский Сверхчеловек, обуздавший субъективно понимаемую энергию. Хотя в физике Роман разбирается несказанно лучше, чем Фридрих, да и умножение сущностей метафизического Вольдемара со товарищи — нарочито затупляет бритву Оккама, увеличивая энтропию (законы термодинамики в приложении к пространству социального применяют только идиоты). Сверхчеловек — это ещё и кочевник, радостно созданный восторженными почитателями новых технологий, но в итоге оказавшийся всё тем же традиционным мигрантом. Мигранты, как Дедал, копают лабиринты, и они же, как Икар, летят к Солнцу, которое становится чёрной дырой.

Но если искать аналогии "На золотых дождях" в современном искусстве, то это, конечно же, не абстракции, а перформансы, единовременные акты с единством места и времени, то, что невозможно повесить на стену, и которые "не продаются". Видимо, поэтому Андрей Бычков любит устраивать именно перформансы, продолжая литературные произведения — другими арт-средствами.

"На золотых дождях" как представление, которое невозможно передать другими методами. Герметичный, не публичный, переполненный словами текст, и, как его продолжение — нацеленная вовне демонстрация без слов, — как гармония, которую нужно преодолеть для синтеза искусства. Или его отсутствия.

Cообщество
«Салон»
5 марта 2024
Cообщество
«Салон»
Cообщество
«Салон»
1.0x