ПАФНУТИЙ ЧЕБЫШЁВ – ЧИТАТЕЛЬ
«ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО» Н.М. КАРАМЗИНА
«…Бывал у нее, находясь в Москве, и Пафнутнй Львович. В одно из таких посещений Шервинская обратилась к нему с таким вопросом: «Скажи, пожалуйста, Пафнутнй, что бы дать Васе для чтения? Мальчик любознательный, охотно читает и все спрашивает, что бы ему почитать». Пафнутий Львович задумался, несколько озадаченный этим вопросом, и ответил: «Знаете что, сестрица, дайте ему почитать «Историю Государства Российского» Карамзина».
(из мемуарных источников)
«…Я люблю остатки древностей, люблю
знаки минувших столетий…»
Н.М. К а р а м з и н. «Письма русского
путешественника».
«Чистая, высокая слава Карамзина
принадлежит России…»
А. С. П у ш к и н.
Исторический подвиг Николая Михайловича Карамзина.
К 200-летию создания «Истории государства Российского»)
Бессмертен Карамзин! Его бытописанья Не позабудет русский мир, И памяти о нём не нужны струн бряцанья. Не нужен камень иль кумир: Она без них крепка в отчизне просвещенной… Но слава времени, когда И мирный гражданин, подвижник незабвенной
На поле книжного труда, Венчанный славою, и гордый воевода, Герой счастливый на войне.
Стоит торжественно перед лицом народа Уже на ровной вышине!
Николай Я з ы к о в.
«Расширение» Москвы… Новая старая Москва… Новые исторические, цивилизационно-культурологические горизонты и перспективы… Принципиально новые задачи возникают при этом в регионоведении, краеведении ( в частности, москво и москово – ведении).
Судьба распорядилась так, что в орбиту новой Москвы на добрую сотню вёрст оказались включенными территории, связанные с биографией Николая Михайловича Карамзина, где рождались замыслы его произведений, где создавалась его гениальная «История государства Российского».
Память о великом сыне Отечества… «Бессмертен Карамзин! Его бытописанья Не позабудет русский мир…», - строки из «Стихов на объявление памятника историографу Н.М. Карамзину» (1846), принадлежащих перу Николая Языкова, замечательного русского лирика.
Н.Языков уже первой строкой своих «Стихов» подчёркивает жанрово-стилевое, духовно-философское следование многовековой традиции ( «Памятники» Горация, Ломоносова, Державина, Пушкина): « Он памятник себе воздвиг чудесный, вечный…».
Языковские «Стихи на объявление памятника историографу Н.М. Карамзину» «посвящаются А.И. Тургеневу», одному из ближайших сподвижников автора «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы», «Истории государства Российского». Сам Языков (тоже Николай Михайлович, как и его тезка Карамзин) был земляком последнего (уроженцем Симбирского края). Кстати сказать, несколько «культурных гнёзд» Подмосковья и Московии связаны с личностями и биографиями Карамзина, Тургенева, Языкова.
Языковский «Памятник», мало известный читателям, вместе с тем весьма любопытен для истинного любителя отечественной словесности и культуры. Оценка карамзинского гения, карамзинского наследия, сделанная автором 1846 года, не лишена ныне исторической весомости и даже злободневности («Он памятник себе воздвиг чудесный, вечный, Достойный праведных похвал, И краше, чем кумир иль столб каменосечный, И тверже, чем литой металл! Тот славный памятник, отчизну украшая, О нём потомству говорит И будет говорить, покуда Русь святая Сама себе не изменит! Покуда внятны ей родимые преданья Давно скончавшихся веков Про светлые дела, про лютые страданья, Про жизнь и веру праотцов; Покуда наш язык, могучий и прекрасной, Их вещий, их заветный глас, Певучий и живой, звучит нам сладкогласно, И есть отечество у нас!»).
Уроки Карамзина… Его философско-духовные заветы… - «Любя отечество душою просвещенной, И славу русскую любя, Труду высокому обрёк он неизменно Все дни свои, всего себя; И полон им одним и с ним позабывая Призыв блистательных честей, И множество сует, какими жизнь мирская Манит к себе, влечет людей В свои объятия, и силу, и отвагу, И жажду чистого труда, И пылкую любовь к отечеству и благу, Мертвит и душит навсегда, В тиши работал он, почтенный собеседник Простосердечной старины, И ей сочувствуя, и правды проповедник, И не наёмник новизны! Сказанья праотцов судил он нелукаво, Он прямодушно понимал Родную нашу Русь, - и совершил со славой Великий подвиг: написал Для нас он книгу книг: - и ясною картиной В ней обновилась старина…».
Заветное преданье поколений… Карамзинские заветы и уроки («…обновилась старина…»). Уроки истории… Воспитание историей… За алтари и очаги ( Pro aris et focis)… Автобиографический повествователь «Стихов на объявление памятника…» поэтически суммирует свои читательские впечатления от «Истории государства Российского» («Вот первые князья с варяжскою дружиной, И веют наши знамена У цареградских стен! Вот Русь преображает Владимир – солнце древних лет, И с киевских высот сияет Креста животворящий свет! Вот Ярослав, вот век усобицы кровавой, Раздор и трата бодрых сил; Вот благодушные и смелые Мстиславы, И Мономах, и Даниил! Вот страшный Божий гнев: по всей земле тревога И шумны полчища татар; Им степь широкая, как торная дорога; Везде война, везде пожар, И русские князья с поникшими главами Идут в безбожную орду!..»).
…Двести лет назад появились первые тома карамзинской «Истории государства Российского».
Россия читала первые главы великого исторического эпоса… В Москве, Петербурге, Подмосковье, во многих «культурных гнёздах» со всё возрастающим интересом знакомились с гениальным текстом…
Николай Языков передаёт своё читательское восхищение как бы воочию увиденными картинами минувшего («Вот рыцарство меча с железными полками И их побоище на льду; Великий Новгород с своею бурной волей, И Псков, Новугороду брат; Москва, святитель Пётр, и Куликово поле; Вот уничтоженный Ахмат; Великий Иоанн, всей Руси повелитель, - И влот наш Грозный , внук его, Трёх мусульманских царств счастливый покоритель – И кровопийца своего! Неслыханный тиран, мучитель непреклонный, Природы ужас и позор! В Москве за казнью казнь; у плахи беззаконной Весь день мясничиет топор. По земским городам толпа кромешных бродит, Неся грабёж, губя людей, И бешено-свиреп, сам царь её предводит, Глава усердных палачей!»). Публицистически заострено обращение лирического героя к страждущему Отечеству («И ты, в страданиях смертельных цепенея, Ты все кровавые дела, Весь дикий произвол державного злодея, Спокойно ты перенесла, Святая Русь!»).
Уроки истории… Воспитание историей… За алтари и очаги… Заветное преданье поколений… Великое и подлое…
Гениальный историограф мужественно, с предельной объективностью исследует, анализирует, комментирует, воплощает в чеканно-афористические строки «могучее клубление сил», трагически-противоречивую диалектику былых событий («Но суд истории свободно Свой приговор ему изрек; Царя мучителя он проклял всенародно Из рода в род, из века в век!»).
Автор «Стихов на объявление памятника историографу Н.М. Карамзину» прослеживает
«движущуюся панораму» отечественной истории в последующие периоды («Вот сын тирана, =- царь-смиренник молчаливый. Молитва, пост и тишина, И отдохнул народ под властью незлобивой, И царству слава отдана. Правитель Годунов; вот сам он на престоле; Но тень из гроба восстаёт И гибнет царь Борис: его не любит боле, Его не хочет свой народ!»).
Зигзаги истории… Смерчи противоречий… («Бродяга царствует, воспитанник латинства, Он презирает наш закон, В Кремле он поселил соблазны и бесчинства Ночных скитаний шум и звон, И песни буйные, и струнное гуденье… Но чу! Набат и грозен крик! И бурно в Кремль идёт народное волненье… Долой венчанный еретик! Вот Шуйский, мятежи – и самозванец новый, Клевреп строптивых поляков; Вот Михаил Скопин и братья Ляпуновы! Вот сотня доблих чернецов, Противу тьмя врагов громадная твердыня. В Москве знамена короля… В плену священный Кремль… поругана святыня. Мужайся, Русская земля!»).
Великий подвиг свой он совершил со славой! О! сколько дум рождает в нас,
И задушевных дум, текущий величаво Его пленительный рассказ, И ясный и живой, как волны голубые, Реки, царицы русских вод, Между холмов и гор, откуда он впервые
Увидел солнечный восход! Он будит в нас огонь прекрасный и высокий, Огонь чистейший и святой, Уме недвижный в нас, заглохший в нас глубоко От жизни блудной и пустой,
Любовь к своей земле. Нас, преданных чужбине, Красноречиво учит он Не рабствовать её презрительной гордыне, Хранить в душе родной закон, Надёжно уважать свои родные силы,
Спасенья чаять только в них, В себе, - и не плевать на честные могилы Могучих прадедов своих! Бессмертен Карамзин! Его бытописанья Не позабудет русский мир, И памяти о нём не нужны струн бряцанья. Не нужен камень иль кумир: Она без них крепка в отчизне просвещенной…Но слава времени, когда И мирный гражданин, подвижник незабвенной
На поле книжного труда, Венчанный славою, и гордый воевода, Герой счастливый на войне,
Стоят торжественно перед лицом народа Уже на ровной вышине!
Вороново и Воронцово помнят Карамзина.
Ростопчины и Карамзины.
Библиографический и архивный поиск открывает новые возможности исторического анализа, источниковедческого синтеза.
Было бы необъективностью констатировать, что историко-культурологическая тема «Карамзин – Ростопчин» не привлекала должного внимания исследователей. Можно назвать несколько солидных публикаций разных авторов. Среди них – оригинальную работу Виктора Ж и в о в а «Чувствительный национализм: Карамзин и Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности».- Лице свое скрывает день; Поля покрыла мрачна ночь; Взошла на горы черна тень; Лучи от нас склонились прочь; Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна…- прочувствованно декламировал Карамзин. Собеседник , с воодушевлением, рефренно возгласил две ломоносовские строки: Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна…
- Каков Михайла Василич! Талантище на века!… - удовлетворенно заговорил Ростопчин.-
Каков философ! Каков художник! – И продолжил затеянное Карамзиным краснословие: Песчинка как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я, в сей бездне углублен, Теряюсь, мысльми утомлен…
Думалось, говорилось, спорилось, взывало к истине, объединяло и разъединяло, вновь устремляло к диспуту, полемике… Диапазон словопрений – обширнейший… Тут и
сапфическое стопосложение Сумарокова, тут и тяжеловатая эпическая поступь Тредиаковского… Древняя повесть в вольных стихах «Душенька» Богдановича… Могучие державинские строфы… Логика и пафос словесной «дуэли» устремляли то к Руссо, то к Феофану Прокоповичу и Антиоху Кантемиру, то к Гёте и Шиллеру…
Хозяин вороновского имения спохватился:
- А теперь, лошадушки, – поближе к ночлегу! Добрый ужин и вам, и нам не помешает…
В «Старой записной книжке» П.А. Вяземского содержатся мемуарно-достоверные зарисовки контактов Ростопчина и Карамзина, жившего тогда на ростопчинской «даче»
и глубоко сочувствовавшего «патриотическим убеждениям» своего приятеля.
Ростопчин и Карамзин - в трагической круговерти вражеского нашествия. Государственный муж, которому высочайшей волей доверена Москва, тревожно ожидающая смертоносную волну вторжения… Талантливейший историограф, который воочию наблюдал грандиозные события, так остро, так живо напоминающие о былых болях, былых ранах, былой концентрации сил и возможностей народных… Пожары и пожарища России… Пожар Москвы…
Эмоционально-психологическим фоном тех дней могут послужить художественно-документальные сочинения, в которых выплеснулись неизбывное горе, безутешное страдание,смятенное чувствование очевидцев и участников кроваво-неумолимых и гибельных событий. Вот, к примеру, «Русский среди пылающей Москвы» (1812)
А л е к с е я Т и м о ф е е в а: Гори, родная! – Бог с тобою. Я сам, перекрестясь, с мольбою,
Своею грешною рукою Тябя зажег. Гори со мною! Пусть я избитый, изожженный, Весь в ранах, в струпьях, изможденный, Умру в огне, в тоске, в страданьи: Тебя не дам на поруганье! О Кремль святой, святые храмы, Свидетели побед и славы! Рассыпьтесь над Москвой горою, Родную скройте под тобою! В слезах, с померкшими очами, Стою с молитвой я пред вами: Рассыпьтесь над Москвой горою! Пылай, родная! – Бог с тобою. Враги в Москве. Москва в неволе: Прощай мой дом, родное поле… Свирепствуй, ангел разрушенья! Россия гибнет, нет спасенья. Пусть гибнет все! Своей рукою Свой дом зажег… Гори со мною! Москва пылает за отчизну: Кровавую готовьте тризну!
«Пострижение Карамзина в историографы»
В отечественную историографию Николай Михайлович Карамзин пришёл уже довольно известным литератором, незаурядным культурологом, романтически настроенным любителем и знатоком мировой классики. Он – автор привлекших внимание российской творческой элиты сентиментально-философических «Писем русского путешественника». Он – издатель альманахов «Аглая» и «Аониды». Имел авторитет крупного издателя: издавал Державина, Муравьева, Дмитриева, «российские древности».
Процитируем авторитетное мнение И.И. Дмитриева: «Карамзин… давно занимался прохождением всемирной истории, с прилежанием читал всех классических авторов, древних и новых, наконец, прилепился к отечественным летописям, а в то же время приступил и к легким опытам в историческом роде».
Во время пребывания в Париже Николай Карамзин посетил Академию надписей и словесности (центр историко-филологических исследований). Суммируя свои впечатления, размышляя об исторических судьбах цивилизационных процессов в России, Карамзин констатирует: «Больно… что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием… Нужен только вкус, ум, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. Могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев. Родословная князей, их ссоры, междуусобие, набеги половцев не очень любопытны, - соглашаюсь; но зачем наполнять ими целые тома? Что неважно, то сократить… но все черты, которые означают свойство народа русского, характер древних наших героев, отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно. У нас был свой Карл Великий – Владимир – свой Людовик Х1: царь Иоанн – свой Кромвель: Годунов и еще такой государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий. Время их правления составляет важнейшие эпохи в нашей истории и даже в истории человечества; его-то надобно представить в живописи, а прочее можно обрисовать, но так, как делал свои рисунки Рафаэль или Микеланджело».
Карамзин с романтическим энтузиазмом воплощает в реальность свои замыслы
(«Московский журнал», 8 книг (1792-1793), «Вестник Европы», 12 книг (1802-1803).Просветительская его деятельность – в русле пробуждения самосознания соотечественников, формирования патриотической жизненной позиции («Должно приучить россиян к уважению собственного… Я не верю той любви к Отечеству, которая презирает его летописи и не занимается ими: надобно знать ч т о любишь, а чтобы знать настоящее, должно иметь сведения о прошедшем» («О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». 1802).
Уроки истории… Преемственность традиций… Нравственно-духовные заветы и уроки отчичей и дедичей… - «Я теперь живу в прошлом, и старина для меня всего любезнее…» (письмо брату В. М. из «достопамятного сердцу» Остафьева).
8 января 1804 года он вступил во второй брак ( Лиза-жена скончалась во время родов в апреле 1802 г.) с дочерью своего «старшого друга» князя А.И. Вяземского Екатериной Андреевной. Необыкновенный ум. Дивная красота. Душевная доброта. Античная богиня. «В 1804 году Карамзин надолго поселился в подмосковном имении Вяземских – Остафьеве…»
М.Н. Погодину принадлежит, пожалуй, наиболее впечатляющее изобразительно-выразительное описание остафьевского имения: «Огромный барский дом в несколько этажей возвышается на пригорке, внизу за луговиною блещет обширный проточный пруд; в стороне от него сельская церковь, осененная густыми липами. По другую сторону дома обширный тенистый сад. Кабинет Карамзина помещался в верхнем этаже в углу, с окнами, обращенными к сду; ход был к нему по особенной лестнице… В этом святилище русской истории, в этом славном затворе… 12 лет с утра до вечера сидел один-одинехонек знаменитый наш труженик… углубленный в мысли о великом своем предприятии, с твердым намерением совершить его во что бы то ни стало, - где он в тишине уединения читал, писал, тосковал, радовался, утешался своими открытиями!.. Голые штукатуренные стены, широкий сосновый стол, простой деревянный стул, несколько козлов с наложенными досками, на которых раскладены рукописи, книги, тетради; не было ни одного шкафа, ни кресел, ни диванов, ни этажерок, ни пюпитров, ни ковров, ни подушек. Несколько ветхих стульев около стены». «Спартанская» обстановка.- «…Я делаю все, что могу, и совершенно почти отказался от света; даже обедаю с некоторого времени один, не ранее пятого часу…» (брату 20 декабря 1804 года).
Стафьево – Вороново… Остафьево – Верхние Станы… Остафьево – Троицкое… Остафьево – Воронцово…Остафьево – Знаменское… Остафьево – Москва…
«ноты» «нотицы» - примечания, комментарии (их 6538)
Москва и Подмосковье в судьбе и изысканиях КАЛАЙДОВИЧА.
… «Продолжайте ревностно заниматься нашими древностями, ищите, открывайте и будь всегда благосклонны к вашему покорнейшему слуге… продолжайте одалживать меня вашими замечаниями и сообщениями любопытных бумаг», - это обращенные к Калайдовичу С братом жестроки из карамзинского эпистолячрного наследия.
…Очередное письмо Калайдовичу… Николай Михайлович просил его дать самое что ни на есть подробное описание наружности, лица царя Федора Иоанновича, изображение которого имело место быть над гробницей в Архангельском соборе… Подобных просьб было немало за годы работы над «Историей государства Российского». Калайдович неизменно удовлетворял эти творческие запросы. В одном из писем Карамзин с глубокой признательностью благодарит адресата-друга «за описание Феодорова лица».
В другом послании Калайдович сообщал о кончине и месте захоронения
Андрея Рублева..Переросшие в творческую привязанность контакты высоко ценились Карамзиным, как-то заметившим, что для него обязанности дружбы так же святы, как гражданский долг перед Отечеством.
…Константин Фёдорович КАЛАЙДОВИЧ (1792-1832), крупный археограф, историограф, филолог, культуролог, палеограф, археолог. Член-корреспондент Академии Наук. Автор «Краткого начертания Российской истории в двух частях».
Сын врача из провинциального Ельца, обучался в Елецком народном и Киевской академии; с 1807 по 1810 годы – в Московском университете (по окончании получил звание кандидата словесных наук). Он живо интересовался ботаникой и минералогией; вместе с братом Петром собирал коллекцию монет, гербарий, участвовал в создании зоологического кабинета Московской губернии. С братом же Петром выпускал он рукописный журнал «Русская муза»; участвовал в альманахе К.Ф. Андреева «Весенний цветок». В 1808-м в Москве увидели свет «Плоды трудов моих, или сочинения и переводы К. Калайдовича». Службу начал учителем истории и географии в университетской гимназии и в университетском Благородном пансионе. С 1811-го читал в Университете лекции для чиновников.Был деятельнейшим сотрудником основанного в 1804 году московского Общества истории и древностей российских.. Уважительно встречены были подготовленные им рефераты: «О древностях славяно-русских», «Замечания на статью князя Щербатова об одной российской монете», «Розыскание о пришествии Рюрика в Ладогу», «Биографические сведения о жизни гр. А.П. Мусина-Пушкина». Сочувственно было встречено его предложение о выпуске журнала «Русские достопамятности». С 1811 года – член Комиссии печатания государственных грамот и договоров (работала при московском архиве министерства иностранных дел); с его активным участием разработаны научные приёмы издания документов, увидели свет четыре тома ценнейших источников отечественной истории (с 1265 по 1659 годы), включивших 936 уникальных документов. Совместно с П.М. Строевым Константин Фёдорович организует и осуществляет в 1817-1818 годах ответственные археографические экспедиции в Московской и Рязанской губерниях.
В ходе экспедиции обнаружены и затем введены в научный обиход важнейшие для историко-филологической науки памятники ( каковы «Изборник Святослава», 1073, сочинения известного автора Х11 века Кирилла Туровского, «Слово Даниила заточника и др.).
Николай Михайлович Карамзин, высоко ценивший дарование и исследовательское усердие Калайдовича, обращался к нему за советами, рекомендациями, помощью по конкретным вопросам. Архивные и библиографические источники свидетельствуют, что Карамзиным привлекались в круг чтения и творческой «переплавки» изданные Калайдовичем произведения и документы ( таковы «Древние российские стихотворения», собранные Киршею Даниловым (1818), «Законы» Ивана 111 и Ивана У1 (1819), «Памятники российской словесности Х11 века» (1821).
Переписка Карамзина и Калайдовича содержит в себе немало прелюбопытнейших фактов, коллизий, деталей. Николай Михайлович с интересом узнавал о кипучем изыскательстве современника-пассионария. Калайдовичу принадлежит открытие первых русских кладов. В 1822-ом он обследовал огромный клад золотых предметов на Старом Рязанском Городище. Он участвовал в раскопках на Воргольском, Липецком городищах. «Старые городища – это не святилища древних славян-язычников, а ограждения городов, селений и крепостей», - констатировал он.
«Не обнимая истории в целом, Калайдович был любителем, знатоком, искателем частностей: рукопись, книга, камень, крест, образ, монета одинаково привлекали к себе его внимание и подавали повод к самым тщательным и подробным исследованиям. Он живмя жил в библиотеках, рылся в рукописях с утра до вечера, посещал беспрестанно всех менял и Серебренников, справлялся, записывал, исследовал, читал, работал без устали, в беспрерывном движении, и открытия следовали у него одно за другим» (Погодин)
Карамзинская Москва. Адреса, связанные с биографией близкого к Карамзину Константина Калайдовича… «У Пимена в Ратниках», на Пятницкой улице в доме Матвеева, в казенной квартире Университетского благородного пансиона на Тверской, «у Рождества в Палашах», на Мясницкой, в приюте Смоленской церкви, в Столовом переулке… В эпистолярном наследии Карамзина и Калайдовича – адреса и «тропы», восходящие к событиям на москово-рязанских, москово-калужских, москово-тульских, москово-тверских трактах, в имениях Подмосковья и Примосковья…
«Не оспариваю… что места славянских жертвоприношений и кумиры были на возвышенности, могли окружаться валами, что в числе городищ найдётся несколько таковых мольбищ, но решительно утверждаю, что большая часть оных составляют ограждения городов, селений и крепостей». Москва-река называлась ранее
С м о р о д и н к о й; Москва - К у ч к о в о.
