24 сентября исполнилось 45 лет знаменитому фри-джазовому музыканту Сергею Летову. По этому поводу в Центре современного искусства имени Зверева прошел большой концерт, в котором приняли участие ряд наших известнейших музыкантов, представляющих собой совершенно разные жанры музыки. Сам Летов — блестящий саксофонист-импровизатор — уникальная фигура на отечественной сцене. Он сотрудничает с легендами авангардной музыки и записывается с нашими рок-музыкантами (его духовые звучат на альбомах "ДК", "Центра", "ДДТ"), принимает участие в театральных постановках, а в 1997 году основал проект "Новая русская альтернатива", в котором современная музыка соединяется с архаическим фольклором. С прошлого года выступает с "Гражданской Обороной" и братом Егором.
Однако разговор наш неизбежно начался с главной темы последнего времени — с событий в Америке. Тем более, что и музыкальная жизнь тоже оказалась затронута ими. (Например, на американских радиостанциях запрещены к эфиру песни со словами "Нью-Йорк, "Торговый Центр" и т. д. Среди пострадавших даже невинная битловская "Obladi-oblada".)
ЛЕТОВ. Я увидел происходящее в придорожной харчевне на трассе Тобольск—Тюмень. В Тюмени вместе с товарищами я дозвонился до местной радиостанции "Красная Армия" и пытался заказать песню "Гудбай, Америка". Но нам ответили, что в связи с терактами заказы не принимаются.
На события я смотрю достаточно традиционно. Америка бомбила Югославию, безнаказанно раздавала оплеухи Ливии, Ираку и прочим, не считаясь ни с кем. Жертв там было предостаточно. Пусть почувствуют себя в их шкуре. Наверное, это проявление высшей справедливости. С другой стороны, в Нью-Йорке у меня много знакомых музыкантов, и я за них, естественно, беспокоился. К счастью, никто из них не пострадал.
Что меня удивило, так это истерическая реакция в России. Насколько мне известно, когда два года назад в Москве происходили взрывы домов, никто в Штатах траур не объявлял и цветов к российскому посольству не приносил. У нас же кругом льют крокодиловы слезы.
ВОПРОС. События носят довольно апокалиптический характер. Какая музыка, на ваш взгляд, наиболее адекватно отражает такую мрачную реальность?
ЛЕТОВ. Мне трудно сказать, что сейчас наиболее актуально. Вследствие своей творческой деятельности я касаюсь разных слоев музыки. Например, участвую в мюзикле Театра на Таганке "Марат и Маркиз де Сад" (история о том, как Шарлотта Кордэ убивает Марата). Одновременно с этим играю с электронными музыкантами. В мае выступал вместе с "ДДТ". Я нахожу для себя много разных культурных ниш для того, чтобы реализовать свое представление о музыке. Интересно пробовать себя в разных жанрах — от новой джазовой музыки до панка. Вот уже год играю с "Гражданской Обороной".
ВОПРОС. Как возникла идея совместного проекта с Егором?
ЛЕТОВ. Идея появилась у меня достаточно давно. После смерти Курехина я подумал о создании своего большого проекта. Постепенно это выкристаллизовалось в "Новую русскую альтернативу", которая основана на электронной музыке. Ее делают Алексей Борисов и Роман Лебедев (бывший участник "Коррозии металла", известный как Костыль). Также участвует ансамбль Дмитрия Покровского. Получается совмещение современного звучания русского архаического фольклора и электронного авангарда. То есть на сцене происходит некое столкновение. Фолк, как правило, побеждает. За ним более серьезная, глубокая правда. Но само по себе это соревнование между разными течениями производит впечатление динамического действа, вовлекая туда слушателя. Я хотел бы привлечь и Егора, но не петь, а читать стихи. Пока не сложилось, но в то же время мы стали потихоньку поигрывать в рамках "Гражданской Обороны". Думаю, этим возможности нашего сотрудничества не исчерпываются. Надеюсь, это первый шаг.
ВОПРОС. Насколько успешным вам видится такое сотрудничество? Впечатления от концертов "Гражданской Обороны"?
ЛЕТОВ. Возможно, в какой-то степени сотрудничество не равноценно. Сейчас у группы точно такая же программа, какая была бы и без меня. Но, выступая с "Гражданской обороной", я реализую собственное видение в музыке, а не играю чисто функционально, как делал бы кто-нибудь на моем месте.
Конечно, я учитываю и то, что нужно брейки делать, и то, что нужно как-то сообразовываться с тональностью. В рамках "Обороны" пространство для маневра у меня очень широкое, никто не ограничивает.По сценической же энергетике концерты мне напоминают "Поп-механику" 80-х.
ВОПРОС. Вы сотрудничаете, с одной стороны, с авангардными исполнителями, а с другой — выступаете со вполне традиционными рокерами. Не возникает ли у вас какого-то внутреннего противоречия? Ведь, к примеру, в среде поклонников умной музыки — от Терри Райли до Джона Зорна, считается дурным вкусом интересоваться тем же русским роком. А многие апологеты отечественной рок-музыки и не подозревают о существовании вышеупомянутых музыкантов.
ЛЕТОВ. Я — импровизатор по натуре. Мне интересно оказаться в новой, неожиданной для себя ситуации и так или иначе вывернуться из нее. Практика, когда авангардные музыканты сотрудничают с рокерами, существует много лет. Тот же Курехин занимался фри-джазовой музыкой, потом стал играть с Гребенщиковым. А Курехин является для меня, если не образцом для подражания, то неким культурным примером. К тому же меня не устраивает игра для двадцати пяти человек в подвале, для каких-то специальных интеллектуалов. Если искусство настоящее (т. е. наделенное высокой внутренней энергией), то оно адресовано всем. Если тебя не слушают — это не значит, что люди тупые (хотя и такое возможно). Скорее всего, ты недостаточно ярок и убедителен.
На Западе ситуация несколько иная. Там музыканты, играющие авангард, больше, чем на двадцать-двадцать пять человек, рассчитывать не могут. Вообще западный мир в большей степени, если можно так сказать, попсовый. Я занимаюсь нонконформистской музыкой — авангард, фри-джаз, издаю ревущие, странные звуки. В США и Англии для моего собрата выступать перед десятью-пятнадцатью тысячами с такого рода хрюканьем на саксофоне нереально. А у меня бывает. И люди, приглашающие меня, знают, что я гладко играть не буду. Был концерт с "ДДТ". Исполнялась "Ночь-Людмила". Я всю песню молчу и в конце делаю ноту на полтона ниже, чем тоника, которую все ожидают, чтобы получился благозвучный финал. Он повисает, получается вопрос или диссонанс вместо успокоения. У нас просто иная ментальность. Она более склонна к компромиссу, с одной стороны, а с другой — к ортодоксальному поведению, неожиданному. Музыка на самом деле шире, чем наши представления.
Вот любопытный пример. Есть такой замечательный женский фольклорно-этнографический ансамбль "Народный праздник". Исполняет собранный по деревням уникальный материал — песни дохристианской поры, календарно-обрядовый цикл. Люди — проводники архаической русской национальной музыки. (Не эти ужасные ансамбли песни и пляски и пр.) Несколько лет назад "Народный праздник" стал чудесным образом выступать со мной и трубачом Юрием Парфеновым, солистом биг-бенда Лундстрема. А их поклонники — по большей части люди, воспринимающие любые эксперименты с фольклором негативно. Руководитель ансамбля, на их удивление, ответил, что для того, чтобы аутентичное русское пение было настоящим, а не музейным, оно должно существовать в современном контексте, иначе будет покрыто пылью и мертво. А находясь на одной сцене с моим визжащим саксофоном или с такой исламизированной трубой Парфенова, оно оказывается живым, потому что разговаривает.
ВОПРОС. Сейчас наблюдается возврат духовых. Модные группы используют их в своих композициях. А почему вы из всего спектра инструментов выбрали именно духовые?
ЛЕТОВ. Духовые более чувственные, чем струнные, хотя сейчас такой разницы в технике, которая была тысячу лет назад, нет (и струнные могут быть достаточно выразительны).
Духовые меня интересуют, потому что менее инструментальны, это своего рода продленный человеческий голос, речь. Струнные и клавишные этого лишены, они не дышат непосредственно, имитируют. Нет такой прочной связи с физиологией. Духовые проигрывают технически, но выигрывают в телесности. Здесь большая роль интонации. К тому же много случайного, незапрограммированного. Духовик не всегда знает, какой обертон у него получится. Это в полном смысле слова — игра.
ВОПРОС. Насколько сейчас существуют возможности творения нового? Есть мнение, что осталось пространство только для удачных компиляций.
ЛЕТОВ.В 40-е годы в Европе было распространено движение антигероизм. Все героическое подвергалось осмеянию. Это была болезненная реакция на войну. Ситуация постмодерна — некоторая реакция на приостановление того творческого духа, который существовал в 60-80-е гг. Никаких попыток революционных преобразований в искусстве. Невозможно делать ничего нового и т. д. На мой взгляд, глупость. Будучи отчасти математиком, могу сказать, что численная природа и возможность комбинаций велика до такой степени, что мы используем какие-то невидимые, незначащие доли процента. У многих людей просто не хватает энергии. Идеология давит, потребляй, потребляй — не производи.
У тех же, кто имеет в себе бунтарский характер, занимаются творчеством, — обязательно присутствует стремление найти отсылки к старому. Тоже довлеет мнение, что все было сказано. И свое новое познают как ремейк или продолжение. К примеру, русский концептуализм по названию напоминает Дюшана. Но в реальности московская романтическая школа концептуализма никакого отношения к западному концептуализму не имеет. Люди пытаются оправдать свое творчество тем, что существуют такой стиль, направление. Хотя я, вообще-то, не сторонник школы. Сами по себе они мне неинтересны. Одиночки интереснее, чем представители каких-либо школ.
ВОПРОС. А Большой стиль вас не привлекает?
ЛЕТОВ. Подобные идеи приходили в голову в начале 90-х. Постмодернизм как отсутствие всякого стиля заставлял подумать из оппозиционных соображений о Большом стиле. Сейчас подобные мысли прошли. Эстетически сталинский стиль мне очень приятен. Но я, наверное, в Большом стиле существовать не смог. Он в значительной мере требует подчинения индивидуальности, что для меня затруднительно. Хотя это гипотетический разговор. Окажись я в той ситуации, может, и не играл бы на саксофоне, слагал бы гимны морякам, полярникам.
ВОПРОС. Каким вы видите место художника в современной ситуации. Возможна ли социальная практика?
ЛЕТОВ. Новое (по времени, а не по качеству) искусство тяготеет к декоративности, к отказу от попытки осмысления реальности. Особенно показательна в этом смысле деятельность нашего пен-клуба. Они одной ногой в русской традиции, выраженной Некрасовым: "Поэтом можешь ты не быть...", а другой — в современности. В итоге — фарс. Вся эта непрерывная борьба с КГБ и прочее. Одним словом: последействие. Жизнь из этого ушла, люди не понимают, что им делать, как себя вести, но шуму, дабы прикрыть свою несостоятельность, создают много.
С другой стороны, некоторые деятели типа Солженицына обесценили всю свою деятельность учительством. А те, кто приходят на смену, выглядят крайне несерьезно. Я уважаю Гребенщикова как поэта и музыканта, но ряд дурацких публичных действий вызывают только недоумение. Некоторые интуитивно пытаются сохранить какой-то стержень направления. Устойчивого осознания своей роли, положения можно увидеть у немногих.
ВОПРОС. А Шевчук? Он производит двойственное впечатление. Вроде бы серьезный и взвешенный подход, но часто отдающий тем же солженицынским менторством.
ЛЕТОВ. Да у него и музыка такая. Он выбрал себе такую роль и ее неплохо выполняет. Его деятельность, конечно, не декоративна, содержательна. Другое дело, что в нынешней обстановке тяжело адекватно высказаться по каждому вопросу, тем более политическому. Неизбежны проколы. Особенно со стороны музыкантов.
У меня есть свои убеждения. Я около десяти лет поддерживаю на выборах КПРФ. Однако непосредственная политика меня не очень интересует. Реальность, которая стоит за этим, глубже, чем мы читаем в газетах. Манипулирование нашим сознанием осуществляется Комбинатом (загадочная инстанция власти из романа К. Кизи "Полет над гнездом кукушки" — А.С.) на более серьезном уровне, чем партии, законы и, может быть, даже войны. Наверное, лучше всего противостоять этому насилию может настоящее искусство.
