3 октября исполняется 120 лет со дня рождения Сергея Есенина. Будущий великий поэт родился в селе Константиново Рязанской губернии, в крестьянской семье. Учился в местом земском училище и в церковно-приходской второклассной учительской школе. В 17 лет ушёл из дома и отправился в Москву, где поначалу работал в мясной лавке, однако менее чем через два года, в 1914 году, Есенин впервые начинает печататься. Затем переехал в Петроград, где скончался девять десятелетий назад в 1925 году.
К юбилею поэта по всей России и за её пределами приурочено множество торжественных мероприятий. Одно из самых значимых — 3 октября в Государственном музее С. Есенина на его родине, в Константиново. В этот день там пройдут юбилейные торжества — Всероссийский есенинский праздник поэзии «Звени, звени златая Русь…».
Экспертные оценки
Нынешний есенинский юбилей — не «круглый» и вроде бы совершенно незаметный на фоне различных политических и социально-экономических потрясений — тем не менее даёт нам повод задуматься, наверное, о самом сокровенном в нашей жизни, о том, что составляет суть русского человека и русского мира в целом. О том, кто мы такие, откуда мы и куда мы идём.
Не скажу, будто Есенин — «самый русский из всех русских поэтов». Эти лукавые благоглупости, «самый — не самый», за какой-то чертой вообще теряют всякий смысл. Что, Пушкин — «не настолько русский» по сравнению с Есениным? Или — Лермонтов? Или — Тютчев? Или — Некрасов? Или, если брать уже есенинских современников, — Блок, Хлебников и Маяковский? Любой, кто говорит или даже думает так, — вольно или невольно обедняет не только русскую поэзию, но и само понятие «русскости».
Тем не менее совершенно понятно и неоспоримо, что среди русских поэтов, в их вечном, вневременном кругу, у Есенина — уникальное, особенное место. И определяется оно, на мой взгляд, характером его любви к России. Эта любовь — не просто всепоглощающа, безо всяких «но» (сравните у Лермонтова: «Люблю Россию я, но странною любовью…»). Это — не любовь к ближнему своему (сравните у Блока: «О, Русь моя! Жена моя!») и даже не любовь к ней как некоей высшей сущности, ангелической или божественной. Это — любовь к самому себе: «Гой ты, Русь, моя родная! Хаты — в ризах образа…» — с финальным катреном: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» / Я скажу: «Не надо рая, Дайте родину мою!». Причём, что важно, это не Русь, не Россия «сжимается» до человеческого «я» поэта, а, наоборот, его «я» вбирает в себя всю Россию.
Вот потому, наверное, и ничьи больше, кроме есенинских, стихи не поются с таким сердечным участием в любом русском застолье: «Отговорила роща золотая…», «Клён ты мой опавший…», «Не жалею, не зову, не плачу…», — это уже не просто «народные», а всенародные песни.
В своей знаменитой «пушкинской» речи 1880 года Фёдор Михайлович Достоевский говорил о «всемирной отзывчивости», «всечеловечности» русского народа, о его способности «полнейшего перевоплощения в гении чужих наций». Есенин в этом смысле даёт нам образец не столько «всечеловечности», сколько «всерусскости» — и даже свои впечатления от поездки в Америку он назвал «Железный Миргород», с прямыми отсылками к Гоголю.
И эта «всерусскость» Есенина полностью определила и судьбу его творчества, и его личную человеческую судьбу.
Поэт Александр Блок, говоря языком того времени, был представителем класса дворян и русской интеллигенции. Он успел написать «Двенадцать» и «Скифов», но его «коллективный субъект» попросту растворился в грандиозной русской революции, как сахар в кипятке.
Поэт Владимир Маяковский, в тех же терминах, несмотря на формальное дворянство своё, по сути, был представителем «люмпен-пролетариата» — того «горящего» революционного меньшинства, которое должно было своим огнём расплавить (и расплавило) старую Россию.
А вот поэт Сергей Есенин, вышедший из самой гущи народной, рязанский крестьянин (в дореволюционной России доля крестьян составляла около 80% населения), — совсем другое дело. По его эволюции можно было с высочайшей долей вероятности судить о возможности эволюции русского крестьянства и страны в целом.
На мой взгляд, именно этим обстоятельством можно объяснить множество удивительных моментов есенинской биографии: от выступлений молодого поэта перед членами императорской фамилии (как пишут биографы, «благодаря хлопотам друзей, он получил назначение ("с высочайшего соизволения") санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд №143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны») до брака с Айседорой Дункан. В «друзьях» у Есенина в разные годы значились такие «знаковые» фигуры, как Николай Клюев и Леонид Каннегисер (убийца главы петроградского ЧК Моисея Урицкого), Анатолий Мариенгоф и Яков Блюмкин (убийца немецкого посла, рыцаря Мальтийского ордена графа Вильгельма фон Мирбах-Харффа).
Иными словами, Есенин, типично русский православный крестьянин, прошёл — случайно или неслучайно, хаотично или в определённом порядке — через все «искусы мира сего». И что же получилось в итоге?
В самом конце своей жизни, в 1924—1925 годах, Есенин написал такие произведения, как «Ленин», «Песнь о Великом походе», «Баллада о двадцати шести», «Поэма о 36», «Анна Снегина», «Капитан Земли», «Русь уходящая», где, по сути, поэтическими, художественными средствами был изложен и воспет будущий сталинский вариант ленинской программы «построения социализма сначала в одной, отдельно взятой стране», — вариант, который, возможно, не вызрел тогда ещё у самого будущего «отца народов».
«Я не знаю, что будет со мною…
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и всё же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь».
Стальною, слышите! И это не случайная игра слов.
Разумеется, такую есенинскую песню в условиях ожесточённой политической борьбы внутри советской России, внутри СССР не могли не оборвать. Потому что диагноз стал уже ясен, а поэт из «лакмусовой бумажки» превращался уже в субъекта политического процесса. И руку к этому — в каком конкретно качестве, неясно до сих пор, но несомненно — приложили сторонники другой политической линии, в которой России отводилась роль всего лишь «дров для костра мировой революции». В результате отечественная государственность подлежала скорейшему уничтожению, а российские природные ресурсы — «справедливому» дележу со стороны «лидеров мирового сообщества».
Есенинская — и народная — любовь к своей Родине, к России, не дала сжечь её дотла после революции. Да и сами красные победили в кровопролитной гражданской войне только потому, что на деле оказались куда большими патриотами, чем белые, открыто распродававшие Россию тогдашним «эффективным иностранным инвесторам» оптом и в розницу.
В заключение вернёмся к «пушкинской» речи Достоевского, где сказано про «отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего, Россию и себя самого (то есть своё же общество, свой же интеллигентный слой, возникший над родной почвой нашей), в конце концов, отрицающего, делать с другими не желающего и искренно страдающего». Так вот, Есенин воплощал собой прямо противоположный тип русского человека, в родную почву и родные силы её беспредельно верящего и готового работать, воевать и творить ради её счастья, которое неотделимо от счастья собственного.
«К чёрту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу —
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?»
Не сочтите за кощунство, но если в этих есенинских стихах вместо «памятью деревни» стояло бы, например, «судьбами России» — данная статья, возможно, была бы ненужной.
Есенин принадлежал к удивительной когорте, возникшей в России в ХХ веке. Это были люди откровения, создававшие новую русскую цивилизацию. В архитектуре — великий Мельников, в скульптуре — Цаплин, в музыке — Прокофьев, в живописи — Петров-Водкин, в прозе — Платонов, а в поэзии — Есенин. Это были люди, которые сложили свои таланты в период, когда православная церковь в России утихла, умолкла, заснула. Из её недр в русское общество перестали раздаваться огненные призывы. И тогда на место церкви пришла культура. И все перечисленные мною люди, каждый на своём месте, в своём волшебном деле пел псалом, создавал огромную общерусскую молитву, соединяющую русскую землю с русским небом. Это были таланты, которые черпали энергию из необъятного русского космоса. И каждый создавал свою стрелу, чтобы зарядить этот космос.
Есенин — это Гагарин русской поэзии, а Гагарин — Есенин русского космоса. Есенин создал такой язык, с помощью которого он мог отрываться от бренной земли, преодолевать гравитацию и уноситься туда, в лазурь, в эмпиреи, где черпал божественные смыслы и возвращался с ними на землю. Он как таинственная пчела уносился с земли в райские сады, собирал там медовые взятки и возвращался землю, наполняя нектаром ульи русской поэзии.
Есенин взлетел так высоко, что вдруг ударился о железное небо. Его Серебряный русский век столкнулся с Железным русским веком, и от этого удара Есенин разбился и упал на землю. И звуки удара не умолкают в наших душах по сей день.
«В пряже солнечных дней время выткало нить...
Мимо окон тебя понесли хоронить».
«Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щёк».
«Каждый труд благослови, удача!
Рыбаку — чтоб с рыбой невода,
Пахарю — чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года».
«Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость».
«Клён ты мой опавший, клён заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой?»
«Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать».
«До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди».
Всё это непрерывно звучит в русской поэзии, в нашей мучительной и чудесной русской жизни. И как ангел летит нам нами Сергей Есенин в серебряном русском небе.
Сергей Александрович Есенин — это тайна.
Его стихи абсолютно совершенны. Я знаю, что в наше время существует ряд людей, которые, исходя из каких-то идеологических, этнических и прочих побуждений, отказывают Сергею Александровичу в величии. Но даже они тайно признают удивительную, небывалую гениальность этого человека. Да и просто ли человека?
Подростковые, ранние юношеские стихи Есенина вовсе не были гениальными, а были почти графоманскими. Совершенно невозможно было представить себе, что из таких ученических виршей, не интересных ни по форме, ни по содержанию, вырастет величайший мастер, религиозный философ. Однако произошло преображение — кстати, так называется одна из есенинских поэм. Происходит оно безо всякого периода, в котором было бы видно ученичество: вот здесь Есенин писал ещё слабые стихи, а тут начал писать мощные. Просто в одночасье он стал гением. В религиозной традиции это называется снисхождением Святого Духа. Иногда такое чудо бывает явленно людям, и Есенин, безусловно, и есть такое чудо.
Мне представляется, что в нём помимо личности «просто человека» жила и некая великая духовная сущность. Собственно, для того чтобы разобраться в тайне Есенина, лучше всего обратиться к его поэзии и его словам о самом себе. Сам он себя называл «божья дудка», то есть чётко осознавал свою роль: он — транслятор некоего великого сверхчеловеческого знания и чувствования. Также Есенин мог назвать себя «небесный барабанщик». А Георгий Васильевич Свиридов одно из своих величайших сочинений, написанных на стихи Есенина, назвал «Светлый гость». Сам Есенин, конечно, в стихотворении «Светлый гость» имел в виду Христа. Но уже Свиридов и мы вслед за Георгием Васильевичем так называем самого Есенина.
Ещё одно свидетельство чудесного, неземного происхождения поэта Есенина — это то, что великие мира сего склонялись перед ним. Он был вхож и в царскую семью и на равных общался с высшими вельможами советской власти. То есть эти люди, облечённые властью земной, может быть, не отдавая сами себе в этом отчёта, признавали за Есениным некое небесное верховенство.
Некая особость, необычность, нездешность Есенина являет себя практически во всей его поэзии. Дело в том, что поэзия вообще и русская в частности очень часто позиционирует лирического героя как человека гордого. «Байронического». Порой даже демонического. И таковы многие произведения и Пушкина, и Лермонтова, и ряда других поэтов. А уж время Есенина, Серебряный век, сплошь был таким. Вместо достоевского «Смирись, гордый человек» повсюду аксиомой звучало «Восстань, гордый человек» — восстань против Бога, восстань против самой природы. А Есенин пишет:
Всё встречаю, всё приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришёл на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.
Это ранний Есенин, а в последнем году своей земной жизни Сергей Александрович написал:
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Это декларативно непафосное приятие мироздания. Это абсолютно нетипично для поэта.
А отношение Есенина к женщине… Ведь другие наши великие, наряду с проникновенными и тёплыми строками и строфами в адрес женщин, написали немало едкого, злого, а порой даже и грязного. Для Есенина это совершенно невозможно. Даже в «Москве кабацкой», в стихотворении, в котором есть такие достаточно жуткие строки:
Излюбили тебя, измызгали,
Невтерпёж!
Что ж ты смотришь так синими брызгами,
Иль в морду хошь?
Финальные слова таковы:
К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости... прости...
Думается, что недаром Есенин был послан нам в канун революции — события торжественного, великого, но и страшного. Такой гений должен был явиться, чтобы объяснить нам смысл эпохи. Потому что если бы мы остались только с «Окаянными днями» Бунина или агитационными стихами Маяковского, мы не узнали бы настоящего космического смысла революции. Есенин в революционных поэмах явил нам высший, вселенский смысл революции. Но он же и рассказал нам о том, как нужно относиться к разным и чисто политическим революционным течениям. В пьесе «Страна негодяев» он заклеймил интернационалистский подход к революции, подход Троцкого и его подельников, и воспел русский коммунизм.
Но главное, конечно, в творчестве Есенина то, что он явил нам удивительную красоту мира. Так это не сделал кроме него, пожалуй, никто. Этим он противоположен всем гностическим, манихейским и прочим сатанинским течениям, мир отрицающим. Понятно, что сейчас в мире торжествуют как раз такого рода философские и художественные течения, которые воспевают смерть, бессмысленность, хаос. И, соответственно, хаос они на земле и создают. Их цель — разрушение. Есенин же, восхищаясь красотой мира, тем самым становится воином на поле великой философской религиозной битвы. Кстати, он и был воином. В годы Великой Отечественной войны солдаты из рук в руки передавали томики Есенина, переписывали стихи в тетрадки. Есть десятки тысяч свидетельств бойцов Красной армии о том, что Есенин помог им выстоять и победить. Такова роль великого слова.
Хочется сказать ещё о Есенине в музыке. Несмотря на большое количество песен, которые поются иногда и в застолье на есенинские стихи, конгениально сочинять музыку на слова Сергея Александровича мог только Георгий Васильевич Свиридов, потому что он тоже «светлый гость». Свиридов — тоже тайна и чудо. Недаром их годовщины всегда идут рядом. Когда Есенину 120 лет, Свиридову — 100.
Свиридов совершил, опираясь именно на творческую мощь Есенина, переворот в русском искусстве. Случилось это в 1956 году, когда композитор обнародовал свою «Поэму памяти Сергея Есенина». Время было хрущёвское. Вновь модно было говорить об интернационализме, гремели псевдопоэты, воспевающие новое издание мировой революции. И вдруг является откровенно почвенное сочинение, где во главу угла ставится Русь. Отсюда, из этого сочинения пошли и Шукшин, и Астафьев, и Распутин, и Белов, и Носов, и Рубцов, и Кузнецов, и другие гении уже нового пост-есенинского времени. Все нынешние русские художники выросли из этого совместного сочинения двух гениев, двух «небесных дудок». И очень важно, как заканчивается «Поэма памяти Есенина». Предпоследняя часть называется «Я последний поэт деревни». Это трагическое отпевание Руси уходящей. Но Есенин не был бы Есениным, он не был бы мудрецом, если бы он не закончил всё-таки финалом на такие слова: «Небо — как колокол, месяц — язык, мать моя — родина, я — большевик».