БУДЁННОВСК

Это было двадцать лет назад. Жаркое лето 1995-го года. Утро.

…Я тогда снимал комнату в коммунальной квартире на Пушкинской улице. Коммуналка была старая, темная, неимоверно заставленная ветошью, со всеми теми старомосковскими атрибутами, которых уж не сыщешь в нынешних коммунальных квартирах. Стены моей комнаты были обклеены добрым десятком обоев, их можно было вскрывать как геологические слои – лепесток за лепестком, открывая безымянные страницы истории страны…

Утром в редакцию мне позвонил генерал Филатов. Это такой интересный, эксцентричный патриотический деятель, следы которого теряются сейчас где-то в Сербии. Бывший редактор «Военно-исторического журнала», начальник пресс-службы Владимира Жириновского. Политика, чья звезда только-только поднялась над горизонтом. Филатов сказал, что в стране очередное ЧП (а это была эпоха сплошных чрезвычайных происшествий, для которых понадобилось создавать целое министерство). Он сказал, что чеченскими террористами захвачен роддом в Будённовске и что на место происшествия собирается лететь делегация ЛДПР во главе с Владимиром Жириновским… Что он, Филатов, готов меня взять туда в качестве журналиста. Я, конечно, охотно согласился, но выяснилось, что в тот момент у меня не было на руках ни паспорта, ни денег.

Подготовиться к поездке времени не было. Через 20 минут мне следовало быть у приемного подъезда Государственной Думы. На тот момент этот подъезд выглядел необычно. Терпеть не могу слово «депутат» и все что связано с буржуазной фиктивной демократией. Но обстановка вокруг Госдумы была более чем занятная. …Сейчас это невозможно себе представить. Но тогда думский подъезд кипел и клокотал жизнью. Сама Государственная дума, напоминающая сейчас большой холодильник с окорочками, тогда скварчила и пузырилась. Помню, был такой депутат Марычев от ЛДПР. Он вечно устраивал какие-то буффонады, то прилеплял к себе искусственные груди, то запихивал либерально настроенным депутатам «Тампаксы» в рот во время очередной драки. И всё это ещё вдобавок в подробностях показывалось по телевидению. В России царила эдакая «Украина сегодня»… В Государственной думе была Общественная приёмная, которая действительно была общественной, и действительно - приёмной. Около Госдумы и в предбаннике её толпился народ – народные ходоки. Это были настоящие люди из глубинки, которые приезжали в Москву добиваться справедливости. У кого-то отняли машину, кому-то не дали квартиру, кого-то бросила жена, кого-то вообще ограбили, оставили бомжом. Это было время криминала, беспредела, жестокого дикого капитализма и беспредельного беззакония. Вся эта толпа, огромная, алчущая, жаждущая, страждущая, меняющая портянки прямо среди всего этого стеклянного блеска и плеска дверей государственной власти, галдела, ждала чего-то, чаяла и волновалась. И депутаты вынуждены были со злостью, с раздражением сходить вниз, в народ. Там их раздербанивали, хватали их за лацканы, тянули к ним заскорузлые и немытые руки. Такова была новенькая Госдума, напоминающая молодой зверинец. Теперь эти звери успокоились, отяжелели, перестали метаться по своим клеткам.

Итак, вокруг кипела московская жизнь, и при этом там, где-то далеко, на Ставрополье, жила, кровоточила, росла драма. Я помню, как мы от здания Государственной Думы двигались в аэропорт. Дрожала вокруг уже тогда перегруженная, страшная, раскаленная, пробочная Москва. Наша делегация с мигалками прорывалась сквозь пробки. Я помню, как охранники Жириновского немилосердно долбили по капотам, едущих на дачи, обывателей своими резиновыми палками.

Улетели мы не с первого раза. Сначала метнулись в Домодедово, потом на аэродром Чкаловский. В конце концов, удалось улететь и приземлиться на военный аэродром в Буденновске. Уже к вечеру мы приехали в штаб, где шло бессонное, бесконечное заседание. По коридорам ходили потные чиновники. У каждого на заднице болталась кобура с пистолетом Макарова. Чередой шли совещания с представителями силовых ведомств, коих тогда было три - МВД, ФСБ и армия. Следует помнить, что это было время жгучего, страшного, бесконечного ельцинизма. Время полного распада - морального, государственного, экономического. Все упомянутые силовые ведомства не могли друг с другом договориться. Даже я, молодой журналист, случайно оказавшийся в эпицентре драмы, видел, что у них нет единого командования и должной координации. На тот момент больница, захваченная Басаевым, была плотно окружена тремя кольцами оцепления. На вечернем заседании речь о том, что штурма не будет. Что принято политическое решение и дальше вести переговоры.

Делегация на постой остановилась в здании бывшей администрации, которое было частично уже разгромлено. Как нам сказали, басаевская группа, войдя в город, сразу открыла огонь по милиции, расстреляв несколько милицейских уазиков и разгромив участок. Затем они ворвавшись в здание администрации, пытаясь перебить местную власть, а потом уже направились в больницу. В этой слегка обгоревшей коробке, в этом стеклянном здании был закрытый актовый зал, куда и загрузили всю нашу обширную группу, а также журналистов других изданий, прибывших сюда накануне.

Жириновский меня сразу поразил двумя вещами. Во-первых, это был необыкновенно острый на язык, сверхэнергичный человек, с моментальной реакцией на происходящее. Во-вторых, вокруг него вилась настоящая дьявольская свита, которая постоянно ему подыгрывала и подмахивала опахалами. Он двигался среди своих странных однопартийцев, как карточный Джокер. В свите его были абсолютно несистемные, в чем-то асоциальные, весьма странные и ассиметричные всему и вся, люди. Люди, которые явились ниоткуда, и, видимо, ушли в никуда. Среди них был мой друг, «свадебный генерал» Филатов. Он тоже очень гармонично вписывался в этот фантастический кордебалет, поскольку носил на своей лысой и умной голове театральную, гротескно-огромную, похожую на взлетное поле, генеральскую фуражку.

Милейший Филатов расположился спать прямо на сцене. Вслед за ним лёг на какую-то циновку Жириновский. Рядом с ним появилась водка и конфеты «Трюфель». Он, полулежа, принялся всех угощать водкой и кормить с рук конфетами. Вокруг него снова возник какой то вихрь, галдеж и хохот. Но уже через час журналисты и думцы угомонились и прилегли среди кресел. У Жириновского, помимо его свиты, было два очень странных помощника – худощавых юноши, которые дико поводили своими воловьими очами в разные стороны, и видимо совершенно не понимали, куда они попали и что с ними происходит. Потом с этими виночерпиями Жириновского случился неприятный казус, о котором расскажу позднее.

То была жаркая летняя ночь. Ночь ожиданий и неопределённости. А рано-рано утром я услышал «родные» звуки – далекие удары крупнокалиберного пулемёта.. Очевидно наш ДШК работал по больнице… Значит начался штурм. Залп, и еще один залп… Сонный, тёмный актовый зал постепенно оживал. Все очумело просыпались, протирали глаза. Только один генерал Филатов храпел громогласно и безмятежно, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Жириновский вскочил и энергично стал делать какую-то свою еврейскую зарядку. Под звуки этих далеких ударов, этих страшных архангельских труб, он довольно разминался. А затем, обратившись ко мне, гениально пошутил: «Будите генерала. Доложите ему, что город взят!»…

В этот момент я быстро понял, что надо найти место обзора. Бегом пробежал на лестницу и взметнулся на крышу. Я думал, что первый сообразил это сделать. Но когда поднялся, то увидел на пустой крыше ещё одного человека. Значит, он поднялся быстрее меня. Значит, слух у него более чуткий, а ноги более быстрые… При том человек этот был не молодой, а скорее пожилой. Когда я подошёл, я вдруг увидел, что это правозащитник Сергей Ковалёв, который нервно смотрит на соседний дымящийся квартал. Туда, где уже чадила больница, где сквозь ноги, выставленных в окна, рожениц торчали стволы чеченских пулеметов. Где билась, как прибой о бетонный пирс, «Альфа». Возможно, уже убит был первый «альфовец»…

И в это время мы стояли вдвоём на крыше с Ковалёвым. У меня родилось какое-то сладко-тревожное чувство в душе – непреодолимое желание скинуть этого господина с крыши. Желание было настолько острое и настолько сильное, что больше походило на какой-то инстинкт. Работал аппарат распознавания «свой-чужой».. Я подошел к Ковалеву и увидел, что за вентиляционной будкой притаился наш какой-то спецназовец. Скорее всего, это был «краповый берет». При этом он был без берета. На нем была красная майка, камуфлированные штаны, шлепанцы и чёрные очки. Рядом стоял прислоненный к стене АК. Он что-то такое грыз типа зубочистки и флегматично посматривал на меня с Ковалёвым. Я тем временем принялся Ковалёва обзывать скверными словами: «Мол, посмотри, сука, на дело твоих рук!..»

Дело в том, что Ковалёв был человеком, который в своей «правозащитной» и прочей деятельности по сути обслуживал Басаева. Лето 1995 года – это был уже разгар первой Чеченской войны, и эта Чеченская война была ознаменована тем, что на стороне боевиков в Москве воевало целое войско. Например, тогдашнее НТВ – вотчина Гусинского - было практически информационным подразделением отряда Шамиля Басаева. Корреспонденты НТВ постоянно мотались к «чехам», брали интервью с полевыми командирами Ичкерии, называли боевиков повстанцами, демонстрировали русских пленных, деморализованных, разорванных и истерзанных… Отряды чеченских террористов поддерживала огромная когорта правозащитников и либеральных деятелей. Тогда эта Пятая колонна, собственно, была не колонной, а просто монолитом. Это был гигантский слой медиа и толстенная прослойка политиков. В стране царила атмосфера тотального предательства. И Ковалёв – эта ничтожная, распиаренная «совесть нации» - стоял внутри пула либеральных демонов.

Помню, через какое-то время наша делегация двинулась пешком по Будённовску в сторону больницы. Мы шли без прикрытия, хотя в городе работало несколько чеченских снайперов. Жириновский выглядел довольно браво. Я помню, что он по-прежнему ёрничал, по-прежнему шутил и в этих кошмарных обстоятельствах проявлял обычное свое молодцеватое безумие. Генерал Филатов бодро шагал за Жириновским. И все остальные члены делегации, хоть и чувствовали себя не в своей тарелке, тоже были вполне себе адекватны обстоятельствам. Только два юноши, которые носили за Жириновским его личные вещи, остались в Администрации. Было видно, что они очень довольны тем, что их не берут на эту сомнительную экскурсию, не ведут в это пекло. Потом оказалось, что им досталось больше всего. Чеченский снайпер, который, оказывается, сидел в противоположной 9-этажке, рассмотрел этих юношей в бинокль и устроил за ними охоту. Они сидели в стеклянном холле, и для него, очевидно, представляли очень вкусную добычу. Он впал в азарт. Они ползали среди стульев, приникая к полу, скрываясь от огня, безымянного и смертельного. Когда к вечеру мы вернулись, то на них не было лица, они пережили новый экзистенциальный, чудовищный, необычайный опыт. После этого опыта, возможно, они уволились от Жириновского, пошли в монахи, я уж не знаю, что с ними потом стало…. Но тогда на них было страшно смотреть.

Мы подошли вплотную к больнице, в место, где был импровизированный журналистский штаб и полевой госпиталь. Туда, мимо нас, относили раненых. Мимо пронесли тело еще одного убитого бойца «Альфы». Когда я поймал за окровавленный бронежилет одного из бойцов этого подразделения и спросил у него: "Чего ждать?" - он ответил: "Она не берётся, эта больница, н е б е р ё т с я!" Басаевцы были очень хорошо вооружены. Они приехали туда очень подготовленными. Это была, конечно, блестяще спланированная, сверхдерзкая акция. Это был первый в своем роде супер-террористический акт в России. Все остальное было уже после…

Внутри этого мрачного бульона, варилось и местное население. Местные жители, чьи жёны, сёстры, матери были там, - в больнице. Это создавало страшное, дикое напряжение. Вокруг ходили вопящие, обезумевшие люди. Часть из них напала на Жириновского с требованием прекратить штурм, остановить военных, которые лупят по их родственникам. Жириновский очень нагло и дерзко им отвечал, что мол штурм – это единственный выход в подобных ситуациях. Я помню, что именно та его страшная позиция без поправки на молящих его людей заставила меня его уважать в тот момент.

Со мной там же произошёл интересный казус, который говорит о природе современной информации, о её странной циркуляции в информационном поле. Обычно на Чеченскую войну и в другие горячие точки ездил мой друг Александр Бородай, с которым мы познакомились во время осады Дома Советов в 1993 году. Саша всегда был там, где что-то взрывалось и гремело… Он был и в охваченном войной Приднестровье, он участвовал в штурме Грозного, спускался в пылающую котловину, в этот ад. Тогда же он был ранен в живот куском отлетевшей трубы. Впрочем, в этот раз он оказался в Москве. Сидел дома и отслеживал все, что происходило в зоне теракта.

Тем временем к штабу журналистов подъехал на жигулях человек, стал диковато осматриваться вокруг. Мне удалось с ним разговориться и он сообщил мне «по секрету», что к Будённовску идёт большая толпа жителей соседних станиц. Люди двигаются небольшими группами, вооруженные кто-чем… «Оружия на руках у людей много еще со времен войны. Так что ждите гостей…» Эта информация была похожа на правду, поскольку нервозность царила вокруг страшная. Тем более это были казачьи территории… Итак, казаки двигаются к Будённовску. Значит, будет каша!

Я из штаба дозвонился до Саши Бородая и сказал, что, мол, есть такая информация. Информация непроверенная, мутная, мол, просто имей в виду, что если это случится, то мы будем иметь социальный взрыв внутри теракта. Александр так что-то покашлял, похмыкал в трубку и после этого разговор у нас прервался. А через минут двадцать или сорок я увидел свежий выпуск НТВ, где мадам Миткова сказала, что в сторону Будённовска движется группа казаков вооружённых обрезами. Я тут же стал снова звонить Бородаю и говорить: "Саша, сообщение, увы, подтвердилось, поскольку только что НТВ сообщило почти то же самое". На что Бородай сказал: «Ты знаешь, это я слил твою информацию в «РИА Новости», а НТВ почерпнуло ее из РИА.

Так я понял, что находясь внутри процесса, мы часто не понимаем, что на самом деле происходит. Слишком много факторов действует на нас. И нет времени и тишины, что бы обобщить эти факторы, проанализировать факты и нарисовать какую-то правдоподобную картину для самих себя. Но из далека, из тиши кабинетов и лабораторий тоже ничего понять нельзя. Ибо информация идет урывками, искаженная точкой зрения того, кто ее предоставляет. Единственное, что звучит «правдиво», это когда тебе быстро, грубо и умело все объяснят с экрана…

Я помню в какой-то момент, несколько изголодавшись, я стал бродить по окраине Будённовска, нюхать запах пороха и есть тутовник с деревьев. Я стал размышлять, как прекрасно, наверное, здесь жить, в этом месте. Какое тишайшее, райское южное место и как этот климат, тишина и безмятежность сопрягается с этим адом, который сейчас происходит в трех кварталах отсюда.

Я помню, что после этих своих переживаний, после этих прогулок, я вернулся в штаб и встретил тут же генерала Ачалова, который мне говорит: «Пошли к Басаеву, дружок…» Пока я гулял штурм больницы прервали. Наступила относительная тишина… Мы двинулись через цепи оцепления к Басаеву, вести с ним очередные переговоры. Там в оцеплении стоял ростовский ОМОН, печально знаменитый тем, что за два часа до этого по ошибке застрелил журналистку. При мне допрашивали вырвавшегося из больничного флигеля молодого пациента. Наши службисты почему то были уверены, что перед ними переодетый чеченец. Его серьезно прессовали и заставляли по многу раз отвечать на один и тот же вопрос. Потом мы прошли ещё одно оцепление и уже, нам входе в здание меня остановили чеченцы. Внутрь пустили одного Ачалова. Я успел генералу в лапы вложить включённый диктофон.

Басаев что-то тоже там вещал, сидя на каких-то подушках. Эту запись я расшифровал и поместил в газету, но судьба самой этой плёнки неизвестна. Вероятно, я на эту кассету записал ещё что-то более для меня ценное. Может быть, интервью с каким-то художником. Басаев ничего особенного не говорил, он говорил о своих условиях. Условия эти были глобальные: он просил остановить Чеченскую войну, он требовал вывести войска из республики.

После этого состоялся знаменитый разговор террориста Басаева и премьер-министра Черномырдина, после чего всех чеченцев и часть заложников отправили на автобусах в Хасавюрт. Чеченская война продолжиться. Закончится через год позорным миром. А еще через три года начнется «вторая серия»…

В этом буденновском теракте, как в матрешке были спрятаны все другие - подобные, включая «Норд-Ост» и Беслан…
Россия за минувшие двадцать лет прошла огромный путь, тяжёлый, страшный и, неизвестно, что ещё впереди… Но, такой тьмы, такого позора, такого мрака уже, наверное, не будет в моей стране на моём веку. Во всяком случае, я на это очень сильно надеюсь.