Захаров + Соколова = Любовь

«Художник не подсматриватель жизни,
а сам её творенье и творец».

Евгений Евтушенко

Тяжело и почётно быть спутницей творческого человека, допустим, художника-графика, и ещё труднее быть мужем дамы-скульптора. А что, если муж-график, а жена-скульптор? Слыть источником вдохновения – это полдела, а быть одновременно и автором, и музой –двойное сальто-мортале. Два таланта на одной кухне – или столкновение амбиций, или – дополнение, слияние. Здесь происходит либо взаимоуничтожение вплоть до разрыва, либо формируется сила-общность. Любовь – это не взгляд «глаза в глаза», но взгляд в одну сторону.

Новая Третьяковка предлагает порассуждать об этом на выставке "Вдвоём", посвящённой графику Гурию Захарову (1926–1994) и скульптору Татьяне Соколовой (1930-2010), крепкой советской семье, влюблённой паре, созидательному тандему. Их сюжеты – безыскусны и взяты целиком из жизни: городской пейзаж и уютный вечер, рябины и папоротники, материнство, детство, музыка, сон. Просто окно и – просто кухонная раковина. Однако эти работы создают настолько пронзительное ощущение времени-и-места, что их можно включать в исторические опусы и учебники. Всё узнаваемо и чётко.

Воспринимать «двойную» экспозицию легче, нежели писать о ней – хочется говорить о каждом по-отдельности. Захаров - из Кимр, Соколова – с Таганки. Он явный интроверт, она – экстравертна. Он – что называется «родом из народа», в юности вкалывал на лесозаготовках, а потом - слесарем, фрезеровщиком и нормовщиком; она – из семьи военных. Он пришёл в мир искусства, обладая громадным опытом; она – впорхнула в царство гармонии, будучи столичной девочкой, вчерашней школьницей. Примечательны их фотографии – он мужик с волевым подбородком, она – милая принцесса, тем не менее, выбравшая каторжный труд ваятеля, подобно тому, как богатая купеческая дочь Вера Мухина когда-то взялась за резец. Имея различный бэкграунд, Татьяна и Гурий поженились в 1954 году, чтобы никогда не расставаться.

Их интересно сопоставлять – он изображает её, она – его, но по факту они конструируют образы эпох. Он – при помощи линогравюр и офортов; она работает с деревом и металлом. Начало – Оттепель и воспоследовавшие за ней шестидесятые. Глядя на захаровские линогравюры, вспоминаются типажи и реплики из "Июльского дождя", "Я шагаю по Москве", "Заставы Ильича". Слышатся голоса Хиля и Кристалинской. Ощущается ветер. Нечто молодое и – смешливое. Журнал "Юность", стройки века, физики-лирики, «Я верю, друзья, караваны ракет…». И каждый из посетителей выставки это чувствует – всё, что было с нами и не с нами. Реальностью и – снами.

На тех линогравюрах всё буднично и никакой магии. Почти везде - жена Татьяна с её причёской-«бабеттой» и в туфельках на шпильках. Силуэт эффектной женщины тех лет. В ней узнаётся каждая, а, впрочем, она – единственная. Часто – склонённая над книгой. Актуально знание, а не только бабетта. "Телефонный разговор" - снова Татьяна, а у двери – лыжи, ещё один символ младых-шестидесятых. Рядом - лапидарные натюрморты с рябиной, занавеской и кувшином, с ландышами, зеркалом, карандашами, кисточками.

Гурий Захаров отображает реальность – мебель 1960-х, все эти тонконогие кресла и - абажур в виде стилизованного бутона. Парные линогравюры – "Московский завтрак" и "Московский вечер", где мы наблюдаем общение в кругу домочадцев. Страсть к воздуху и свежему дыханию дня – пейзажи "Проспекта мира", "Набережной Максима Горького", "Яузские ворота", где новизна врывается в московскую старину и… несётся куда-то в светлые дали, рассекая пространство.

Но центром вселенной для Захарова была Таганка – её он облазил вдоль и поперёк, фиксируя храмы и сталинские громады, сохранившиеся домишки и улочки-шкатулочки. Не будучи природным москвичом, Гурий сумел понять ритм столицы и сделаться не потребителем её возможностей, а – «певцом» её души. Рисует, в основном, по ночам, а поскольку район славился лихим населением, то интеллигент брал с собой… финку, о чём повествуют рассказы на ознакомительных стендах. В те времена было не принято гулять в темноте, но местная милиция знала художника.

Татьяна Соколова в эти годы увлечена «формализмом», как это называли ещё при Хрущёве, ненавидевшем абстракцию и считавшем её… половым извращением. Реализм же казался чем-то скучным – хотелось отрыва и непривычных линий. Волновали свойства материала, в частности, алюминия, умеющего быть статичным, как в статуе "Материнство" и – динамичным, как в "Музыкантах". Вместе с тем, Соколова не чужда соцреализма и его ветви – сурового стиля. Её портрет мужа – типичное выражение «суровых» ветров Оттепели, когда приглаженность равнялась безобразию.

В 1970-х наступила успокоенность, а тревожно-романтическая новь оказалась чем-то, вроде удаляющегося горизонта. Отныне популярно ретро и вообще любая древность, стародавность, антиквариат. "Большой интерьер" — это уже резные шкафы, портрет на стене, масса книг, самовар и доска с народной росписью. Если Оттепель и 1960-е – весенне-летний восторг, то 1970-е – начало 1980-х – октябрьская меланхолия. Это – мудрость и осознание. Захаров всё чаще изображает супругу полулежащей и отдыхающей.

Дочь Наташа – та в мини-юбочке по моде, с распущенными волосами и напоминает принцессу из мультфильма "Бременские музыканты". На одном из портретов Наташа и вовсе смахивает на средневеково-ренессансный силуэт, а домашняя обувь нарисована, как остроконечные башмаки XV столетия. В трендах – поэзия менестрелей и хит Давида Тухманова "Из вагантов". На телеэкранах – доктор Лукашин и учительница Шевелёва поэтически страдали в однообразных квартирах-клетках. Строился БАМ. Парни играли на гитарах песни "Машины времени". Болдинская осень советского режима!

Сопроводительные тексты вещают: Захаров в тот период обратился к офорту, что по сравнению с линогравюрами 1960-х, выглядело несколько более мрачно и «увесисто», что соответствовало настроениям эры Стабильности. Хотя, линогравюра не исчезла – мы видим всё ту же Таганку, однако, ушла стремительная динамика. У Захарова и в 1960-х было много деревенских сюжетов, но в 1970-х тема утраченной «сельской идиллии» оказалась мейнстримом, а потому в этом зале – панорама Кимр, Переславля, русской «натуры», и всё подано с эстетской печалью.

У Соколовой появляется реалистичность с «заходом» в греческую архаику и народное творчество. Отныне её любимый материал – дерево. Оно податливо, но капризно. По-прежнему пленяла тема женственности и материнства; она всё чаще ваяет свою дочь, превратившуюся в красивую, современную девушку, а одна из статуй «поведает» нам о том, что Наташа одевалась, как настоящая хиппи.

А следом грянула Перестройка, а журнал "Огонёк" принялся развенчивать и накручивать. На экран хлынули "Маленькие Веры" и большое хамство. Супруги продолжили свою деятельность, ни на минутку не выпадая из процесса созидания. Захаров пробует себя в коллажной технике, используя такую неожиданную фактуру, как обои. Работа "Осеннее солнце" — это линогравюра плюс расхожие обои «в цветочек», остроумно включённые в композицию. Здесь Татьяна уже не полулежит, как матрона, а дремлет. В руках - непременная книга, но сморил дневной сон. Вслед за умиротворением брежневского парадиза пришло утомление wind-ом of change.

Выразительный автопортрет Соколовой "Устала", созданный уже в 1980-х, говорит о скульпторе больше, чем любая информация в энциклопедии искусств. Татьяна обладала чувством юмора и явила себя откровенно полной и немного смешной, этакой обычной тёткой, заморившейся от вечной дилогии "Работа / Дом". Немолода, но впереди ещё масса открытий.

В 1990-х Захаров увлёкся цветом, его оттенками, хотя, его стихия – это чёрно-белые линии. "Здесь было великое государство…" - эта мощная акварель создана в 1991 году в «глазуновской» манере – совмещать людей, вещи, смыслы, атрибуты в пределах единого поля. Гурий как бы прощается с Империей-СССР, где была и Богоматерь, и Победа, и краюха, и бескрайность, и как сказал о России ещё Александр Блок: «Да плат узорный до бровей». Харьков, Алма-Ата, Петропавловск-Камчатский, в котором, как шутили москвичи «всегда полночь». Страшным пророчеством смотрится конверт с адресатом "Русским потомкам", что после 1990-х уж не узрят Великого Государства. Раздавалась стрельба, орали девки из группы "Комбинация", молодёжь учила американ-инглиш и вгрызалась в лакомые "Сникерсы". Мастер ненадолго переживёт свою родину и покинет мир в 1994 году.

Татьяна – сильная русская женщина - продолжит путь, и в начале 2000-х сотворит одно из лучших своих произведений – скульптуру английской королевы-матери, Элизабет Боулз-Лайон, прожившей 102 года и до самого финала не изменявшей затверженного стиля – быть the smiling queen. Бронзовая королева – гимн благородно-шикарной старости, выдержке, мудрости. В этом виделось и личное устремление – Соколова действительно оказалась долгожительницей, но не такой результативной, как улыбчивая Бесс Боулз-Лайон.

Гурий и Татьяна похоронены в Москве, на Донском кладбище. Они были талантливы, счастливы и созвучны мелодиям и поветриям. Захаров + Соколова = Любовь. История семьи, вплетённая в биографию общества, а что может быть значительнее?