Время женщин

«Человек не может жить без чуда. По природе своей он живёт полной жизнью тогда, когда изобретает, открывает, производит опыты».

Варвара Степанова – дизайнер, художник, жена и муза

В 1910-1920-х годах в России появилась целая плеяда женщин-творцов, этаких дерзких амазонок в мире искусства. Они вовсе не были суфражистками, то есть не мотались с плакатами, повествующими о том, что «мужчины – угнетают» и не дают слово молвить. Они рисовали иные плакаты – для Красной Армии в годы Гражданской войны или же рекламу Центропечати, Моссельпрома, книжных ларьков и синематографа, когда наступила мирная жизнь.

Дамы пробовали себя в актуальных стилях, участвовали в проектах, а иной раз бывали музами для своих супругов или возлюбленных. Соединяя в себе нежность с храбростью, они всего добились, а историческая память оказалась к ним благосклонна – их помнят. В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина сейчас проходит выставка «Подруги», посвящённая Варваре Степановой, Любови Поповой, Ольге Розановой и Александре Экстер – авангардисткам эры перемен.

Разговор о подружках оказался бы неполон без упоминания других фигурантов – Давида Бурлюка, Веры Мухиной, Владимира Маяковского, Алексея Кручёных, Велемира Хлебникова. Это беседа о времени, когда возникали течения, движения, смыслы, и как иронически выдал Алексей Толстой в своём романе: «Новое, новое прёт! Наше, новое, жадное, смелое!» Экспозиция сконструирована таким образом, чтобы явить переплетения судеб и дорог.

Центральной фигурой выбрана именно Варвара Степанова, так как в этом году исполняется 130 лет со дня её рождения. Но и не только поэтому. Она оказалась наиболее яркой в этом шикарном цветнике, и это несмотря на то, что она всегда считала себя «вторым номером» после своего знаменитого мужа – Александра Родченко, дизайнера, художника и фотографа, чьи ракурсы по сию пору считаются прорывно-мощными.

На выставке – ряд изображений, которые сделал Родченко. Вот его супруга с папироской, а тут – в платье из выдуманной ею ткани. Не лишь творческий тандем, но любящая пара, что на фоне половой свободы в их среде (одни Брики плюс Маяковский чего стоили) считалось редкостью. А какие письма Родченко и Степанова писали, находясь в разлуке! Это не банальное супружество, это – история любви. Но обратимся к экспонатам и биографиям. Примечательно, что все четыре амазонки пролетарского авангарда – из так называемых «бывших».

Варвара Степанова – дочь небогатого, но высокообразованного чиновника, она училась в казанской гимназии и в тамошней художественной школе – весьма серьёзном учебном заведении. Не окончив курса, девушка рванула в Москву, где выбрала для себя мастерскую Константина Юона. Познакомилась с нонконформистами - всё казалось презанятным!

Юная провинциалка пробовала себя в разных направлениях – от сезаннизма до беспредметной живописи. Радостно приняла революцию, которая открыла дорогу новизне, а потому неслучайно, что Степанова стала культуртрегером и главой госкомиссий. Она – полыхала, не отдыхая - преподавала, делала обложки для прессы и сотрудничала с Первой ситценабивной фабрикой. На выставке – её рисунки для тканей – изумительно-чёткий ритм геометрических фигур.

Также можно увидеть резкий автопортрет и различные фигуры – в статике и движении, а ещё - обложки для прессы, которые Степанова создавала, широко используя шрифты и коллажи. Её основной идеей было создание синтетического искусства – на стыке рисунка и поэзии. Тогда активно вещалось о сплаве музыки, театра, массового действа, живописи. «Разрывая через живописную графику мертвую монотонность слитых печатных букв, иду к новому виду творчества», - грезила Степанова.

А тут – её фотография с Любовью Поповой – они счастливы и полны ясных надежд. Им покоряется мир! Любовь Попова родилась в имении Красновидово, и её отцом был негоциант. Балованная девочка ни в чём не знала отказа. Окончив московскую гимназию, она обучалась живописи, в том числе за границей; вышла замуж за видного искусствоведа Бориса фон Эддинга, который был и обеспечен, и знатен, и культурен. Чего ещё желать? Но Любочка увлеклась супрематизмом, а там и «левыми» идеями, став приятельницей всех возмутителей спокойствия. Революция? Прекрасно! Богачка ринулась в бой, отринув классовую суть и бросив свои фермуары с парохода современности.

Любовь Попова работала для театра в качестве декоратора. Вот – её сценография и костюмы к «Великодушному рогоносцу» (в оригинале тот рогоносец «великолепный») Фернана Кроммелинка. Это была популярная пьеска 1920-х годов, и Всеволод Мейерхольд не смог пройти мимо едкой фабулы: некий поэт мучится беспрестанной и – беспричинной ревностью к своей жене Стелле, далее следуют пикантные курьёзы, а в финале та Стелла уходит с простым волопасом. Оформление Поповой – типичное проявление сценического конструктивизма, востребованного в те годы: кубические пространства, колёса, лестницы, уходящие ввысь, плакатная ярость. Спектакль имел успех, благо того поэта сыграл Игорь Ильинский, а жену – Мария Бабанова, младые звёзды нарождающегося искусства.

Попова прожила недолго – в возрасте тридцати пяти лет угасла от скарлатины (её супруг скончался ещё раньше от тифа), однако за свою недлинную жизнь успела очень много – грандиозные проекты, обложки журналов, кипучие слоганы, эффектные образцы тканей. Всё это мы наблюдаем на выставке.

Третья из подруг - Александра Экстер тоже была поглощена театром. Перед нами её шикарные рисунки, в которых явственно ощущается манера буржуйского Ар деко. «Заслуга Александры Александровны в русском театре огромна — она первая ввела объемные декорации, - вспоминала Вера Мухина, - Её толкование античного мира чрезвычайно своеобразно. Парики синели — бархат с шелком. Кудри стояли, как у медузы-горгоны, как змеи…».

Экстер – дочь коллежского асессора. Она получила достойное образование - разумеется, гимназия, но уже киевская. Была не чужда живописи, знакомясь с местным творческим бомондом, и её дом сделался центром притяжения авангардистов. Брала уроки в Париже, разъезжала по Европам. Её картины – блестящи, правда, несколько вторичны. Она повторяла за Аристархом Лентуловым, но делала это красиво.

Экстер поучаствовала во всех знаковых экспозициях предреволюционного десятилетия, занималась декоративно-прикладным искусством, выходила замуж, да и вообще не сидела на месте, перебираясь из города в город, пока не осела в Москве. Как же не упомянуть кинематограф и один из главных советских шедевров «Аэлиту», где были использованы такие спецэффекты, что и Голливуду оказались бы под силу? Марсианские уборы – невероятны и пугающи. Вместе с Александрой Экстер над костюмами трудилась модельер Надежда Ламанова, шившая когда-то одеяния для императрицы и всего двора.

Экстер слыла непревзойдённой оформительницей выставочных пространств и 1924 году организовывала советский павильон на XIV Международной биеннале искусств в Венеции. Вояжи за рубеж стали для неё нормой, и в конечном итоге она избрала для себя Париж, а если быть точными, пригород Фонтенбло. Там она не бедовала, хорошо вписавшись в европейский быт – не все русские были таксистами и манекенщицами, некоторые – видными иллюстраторами. Впрочем, Экстер не сбегала из страны Советов – она попросту не вернулась.

И, наконец, четвёртая из подруг - Ольга Розанова, дочь уездного исправника из городка Меленки. Училась на отлично в гимназии, писала стихи, рисовала. В Москве, куда Розанова прибыла в надежде стать художницей, она штудировала живопись в частных заведениях, а вот в Строгановском училище получила отказ.

Это не смутило бойкую девушку – она поступила в мастерскую Константина Юона. Постепенно Розанова попала в круг неформальной молодёжи, кричавшей о том, что прошлое – убого, а настоящее – тесно. Футуризм – вот путь в грядущее! Общение с Алексеем Кручёных принесло достойные плоды – Ольга создала особый формат современно-футуристической книги. Больше того, Розанова едет в Рим – на родину футуризма, чтобы представить свои работы самому Филиппо Маринетти! То была Первая международная футуристическая выставка, где русские авторы оказались в числе явных лидеров.

Восхитительны её «Аэропланы над городом», выполненные в коллажной манере: на сером листе – светлые, интенсивные фигуры, словно разрывающие скудный фон. Представлены футуро-книги Алексея Кручёных, отрисованные Ольгой Розановой. Она умерла слишком рано – ей было едва за тридцать. Шёл 1918 год, и болезни косили всех и вся, без разбора.

Дабы не оканчивать рассказ на печальной ноте, обратимся к моде и …анти-моде, ибо три из четырёх подруг создавали эскизы одежды. В 1920-х годах велись жаркие дискуссии на тему: как должен одеваться сознательный пролетарий? Одни говорили, что надо ваять свои формы, но не противоречащие линиям, диктуемым в Париже; другие возглашали себя врагами любого франтовства, считая, что облачение – это нечто сугубо утилитарное; третьи думали, что внешность не должна заслонять сути, а фасонистая шляпка не всегда маркирует нэпманшу.

Варвара Степанова на страницах журнала «ЛЕФ» (левый фронт) высказывалась предельно чётко: «Мода, психологически отражавшая быт, привычки, эстетический вкус, уступает место одежде организованной для работы в различных отраслях труда, для определенного социального действия, одежде, которую можно показать только в процессе работы в ней, вне реальной жизни не представляющей из себя самодовлеющей ценности, особого вида произведений искусства. Витрины магазинов с выставленными в них моделями костюмов на восковых манекенах, становятся эстетическим пережитком. Сегодняшний костюм надо смотреть в действии, вне его нет костюма так же, как бессмысленна машина вне работы ею производимой». Степанова полагала, что украшательство и пижонство – бесполезны и где-то вредны, одеваясь скромно, а частенько небрежно. Прозодежда и спорт-одежда – вот всё, что нужно человеку-разумному. Это - веяние постреволюционного десятилетия, когда конструктивисты называли дом «машиной для жилья», приглашая всех питаться общественных столовых и на фабриках-кухнях.

Александра Экстер в статье для журнала «Красная Нива» утверждала не менее звонко, хотя, и не так радикально: «Темп современной жизни требует наименьшей затраты времени и энергии на производство. Современной моде, меняющейся по прихоти коммерсантов, мы должны противопоставить одежду целесообразную и красивую по своей простоте. Костюм широкого потребления должен состоять из простейших геометрических форм, как прямоугольник, квадрат, треугольник; ритм цвета, вложенный в них, вполне разнообразит содержание формы». То есть мода и красота имеют место быть, но пусть они будет целесообразными.

В 1923 году при содействии Анатолия Луначарского открылся «Центр по становлению нового советского костюма», переименованный затем в «Ателье мод» - подобная трансформация была явной уступкой нэповским вкусам. Советская мода должна была сочетать в себе несочетаемое: остроту линий – с массовостью, а коммунистический аскетизм – с европейским шиком. В «Ателье» приняла участие и Александра Экстер, выступив с громкой передовицей и с моделями суперсовременной одежды.

Среди экспонатов – реконструкции тех костюмов, сделанные в наши дни. Посетители выставки отмечают, что эти вещицы даже теперь выглядят свежо и броско. А в 1920-х это воспринималось, как головокружительные опыты для будущего, а простой обыватель (из рассказов Михаила Зощенко!) предпочитал «обычные» платья и жакеты!

Выставка «Подруги» многогранна и насыщенна, поэтому её сложно взять наскоком – тут содружество, созвучие, сотворчество четырёх не похожих людей. Но общее у них всё-таки было – горячий интерес ко всему, что их окружало.