«Я так теперь пригляделся ко всему, что тут делается, так помирился со многими заблуждениями французов, что мне кажется все это уже в порядке вещей, и я даже открываю и смысл и значение в вещах, казавшихся мне прежде бессмысленными и пустыми, и эта бессмысленность мне кажется уже самой сутью дела».
Из переписки Ильи Репина
Существует безосновательное утверждение, что отличники ничего не достигают в жизни и по итогам остаются в тени, а мимо них на сияющих кабриолетах мчатся креативные троечники, чей разум востёр, а извилины – тренированы. Мол, все учительские любимцы привыкают к затверженным формулировкам, зубрят от сих до сих, рьяно копают «от забора и до обеда», как в том анекдоте (правда, на другую тему!), и поэтому не чувствуют нюансов, боятся всего нового, тогда как середнячок выбирает главное, учит – нужное, приветствует - нестандартное.
Отсюда – успех. Эта мысль греет неуча, как печка в морозный день. Реальность – сложнее, и впрямь один из десятка лидеров будет троечником, а то и двоечником, но девять остальных – ревностными хорошистами и, что самое обидное для школьных и вузовских аутсайдеров, отличниками. Когда средь победителей обнаруживается некто, чей аттестат наполнен пузатыми тройками, это становится заметно – о том все кричат. Это же уникум! Если же годный выпускник добился признания - в чём волшебство? Так, скучноватая норма.
Как вы думаете, что связывает Василия Поленова, Илью Репина, Бориса Кустодиева, Николая Ге, кроме того, что они были русскими художниками, сверхпопулярными при жизни и - сейчас? Все они – отличники Императорской Академии художеств, так называемые «пенсионеры», получившие денежный пенсион (грант), и возможность пропутешествовать по Европе, отточить умения, посмотреть мир, а если получится - крикнуть о себе. Считалось, что мастер не может состояться, пока не узрит вечный город Рим, а заодно и Лютецию-Париж, не побродит по музеям, не прикоснётся к камням, не сделает сотню зарисовок с тосканскими или ещё какими-нибудь норманнскими видами.
Александр Бенуа в своём докладе на общем собрании Академии художеств 3-го января 1912 года, выразил эту мысль куда как более пышно: «Всем знакомо захватывающее чувство, которое испытываешь, когда стоишь на Форуме и перед глазами воображения вырастают ныне разрушенные громады цесарского Рима.
Кто из нас не мечтает иногда хоть одним глазком увидать великолепие Царьграда в эпоху государей македонской династии, когда столица тогдашнего мира стояла вся и целая, и цельная, торжественно однообразная, когда все ее монументальные формы служили одной идее: Царствию Божьему на земле. Кто не бредил, побывав в Версале, о той эпохе гигантов, живших таким размахом жизни, перед которой существование самых наших роскошных людей и проявление вовне самых грандиозных моментов нашей общественной жизни кажутся мещанским ничтожеством?»
Итак, в Музее русского импрессионизма проходит выставка с лаконичным названием «Отличники», где точкой сборки явились те самые пятёрки. Мы встречаем не только хрестоматийных мэтров, но и подзабытых авторов, чьи имена когда-то славились, а теперь их нужно вспоминать. Музей русского импрессионизма изначально взял на себя ещё и эту задачу – искать всё то, что было утрачено в ходе неумолимой истории.
Кроме того, знаковые художники предстают с нетривиальным багажом – заявлены малоизвестные работы, и потому вам не стоит искать «Бурлаков на Волге» и «Арест пропагандиста». Нам раскрывается «иной» Репин. Тот молодой человек, что в начале 1870-х, уже создавший «Бурлаков…», проехался по Италии, о чём свидетельствует пейзаж «Вид на Везувий»; затем посетил Францию, вторгся в неё и ненадолго сделался своим. Увидел Париж, не умер, но …поначалу разочаровался. «Жутко делается в таком городе. Является желание удрать поскорее, но совестно удрать из Парижа на другой день», - вздыхал гений.
Вскоре он сменил гнев на милость: «А между тем я ужасно заинтересован Парижем: его вкусом, грацией, легкостью, быстротой и этим глубоким изяществом в простоте. Особенно костюмы парижанок! Этого описать невозможно. Французы — бесподобный народ, почти идеал». Картины парижского периода – ироничны. Так «Продавец новостей» — это лёгкий шарж. Все путешественники замечали, что француз презанятно устроен, ибо алчет всякой новизны. На холсте – добродушный рыжий толстячок, предлагающий всем образцы парфюма (несмотря на то, что в атрибуции звучит слово «новости», это, скорее, новинки). Торговца окружает любопытная толпа – рабочий в синей блузе, недовольный кюре, стареющий франт, клерки, девочки, разносчик булочек. В общем, все парижские типы, создающие людской поток.
Василий Поленов получил Большую Золотую медаль Академии вместе с Репиным и неоднократно пересекался с ним в путешествиях, но любовью воспылал не к Монпарнасу, а к скромненькой, но такой свежей Нормандии. «Теперь я нахожусь в Нормандии, на берегу моря, в маленьком городке, называемом Veules (Вёль). Живу вместе с Репиным в домике, находящемся в лесу, на берегу быстрой и прозрачной, как кристалл, речки; она течёт не более как полторы версты, а на ней находится три фабрики и восемь мельниц, постоянно работающих», - скупо, но ярко констатировал Поленов.
«Старые ворота. Вёль» — это грустный и романтический рассказ о былом величии, а те ворота напоминают о лучших временах. Сероватое небо Нормандии передано максимально чётко – незабываемый цвет, по которому тоскуют нормандцы, покинувшие свои края. Выразительна и проста «Белая лошадка», дивен «Ливень» со всеми оттенками грозовых туч и, конечно же, внимание привлекает «Голова натурщицы Бланш Ормье», симпатичной девушки модного в ту пору типажа: завитки волос, тёмные брови, громадные, чуть навыкате глаза, маленький пухлый рот. Своеобразный натюрморт «Пёстрая шаль» — это ода шикарному и дорогостоящему аксессуару. Ещё с конца XVIII столетия шали, по преимуществу индийские или турецкие, сделались важнейшим атрибутом стильной женщины. Мы видим силуэт неизвестной дамы в платье с турнюром, но при том показана лишь её шаль, изящно драпированная.
Следующий отличник – из иной оперы, точнее – из античной пьесы. Генрих Семирадский, этот восторженный певец греко-римских эстетизированных декораций. Воспользовавшись «путёвкой» в мир искусств, Семирадский проехал через Мюнхен, слывший культурной столицей фатерланда, и затем нырнул в тёплый воздух Италии, которую обожал заочно. Александр Бенуа с прохладцей вещал, что «…целиком всё свое большое дарование Семирадскому удалось проявить только в пейзажах, в которых он сумел, как никто, выразить прелесть южной природы». В этом убеждаешься при взгляде на «Дорогу из Рима в Альбано». Изумляющая радость бытия, запахи трав и ласка солнца! Театрализованные «Две фигуры у статуи Сфинкса» — это уже привычный Генрих Семирадский с его эллинами, существовавшими в театрализованном пространстве.
Не оставляют равнодушными «Часовня на берегу моря» Ивана Айвазовского, «Итальянка» Николая Ге, «Танцовщица» Бориса Кустодиева. Представлены кустодиевские копии с картин старых мастеров, в частности, «Конный портрет Филиппа IV» Диего Веласкеса. Любой, даже состоявшийся художник обязывался копировать общепризнанные шедевры, чтобы знать «руку» предшественников.
Среди тех, кто блистал когда-то в салонах и на выставках, но оказался забыт, выделяется Александр Савинов – корифей русского Модерна, именовавшийся «умиротворённым Врубелем». Востребованный и до, и после Революции, деятельный, эрудированный, он упоенно ездил по дорогам Европы, но его страстью оставалась Италия. Тут можно увидеть его «Римский балкон, увитый цветами» - насыщенное мягким светом полотно, ставшее визитной карточкой Савинова. Умерший в разгар ленинградской Блокады, он словно потерялся в дальних закоулках коллективной памяти. Его активно продвигает Музей русского импрессионизма, и в 2022 году здесь была масштабная экспозиция «Миражи».
Впрочем, Александр Бенуа морщился: «Совсем отдельно стоят два художника - типичных академика новой формации - блестящие виртуозы, умелые на пять с крестом техники, но художники слишком лёгкие и поверхностные: Савинов и Бродский». Насчёт Савинова доля истины тут имеется, но, если, учесть, что Исаак Бродский – будущий родоначальник советской Ленининаны, утверждение звучит по меньшей мере ошибочным. Как вы уже поняли, Бродский был тоже отличником Академии.
Его «Портрет Максима Горького», созданный в начале 1910-х годов на Капри, говорит нам о том, что Бродский обладал филигранной техникой реалиста («пять с крестом» по Бенуа). А ещё? Его герой, буревестник и глашатай бунтов-революций, товарищ Горький всегда предпочитал сладкую жизнь вдали от «вихрей враждебных» да «бучи боевой-кипучей». Тёплые моря, белые брюки, плетёные кресла. Бродский отменно выписал красивую длань писателя, его скуластое лицо, умные глаза, в которых светился не единый разум, но и природная хитрость.
В экспозиции – целая палитра итальянских видов: Иван Вельц «Город в горах», Константин Вещилов «Рим, улица Систина», улицы и уголки Кьоджи Константина Горбатова, многочисленные зарисовки пейзан, часто в национальных костюмах. Из незаслуженно забытых также хорош Михаил Демьянов, способный ученик Исаака Левитана. В 1900-1910-х он жил во Франции и Голландии, о чём повествуют его работы – «На реке у Белого моста» в манере Поля Синьяка и ярчайшая «Фламандская женщина».
Особняком стоит Василий Смирнов, художник из «античной» когорты Семирадского, но никогда не примыкавший к нему. Смирнов очень тихо прожил свою недолгую жизнь, хотя, имел все данные, чтобы мелькать и быть на слуху. Он не просто побывал в Италии, но проникся духом древности, работая на помпейских раскопках. «Утренний выход византийской принцессы к гробницам своих предков» - последняя картина мастера, которую он писал, уже будучи тяжело больным, и даже италийский климат не смог излечить его от чахотки.
За каждым полотном на выставке – своя история, то печальная, то забавная, а порой и любовная. Это – рассказы о художниках, объединённых темой ученического первенства, и поэтому здесь нет ни одной плохо написанной вещи, и уже не так важно, значится ли автор в хрестоматиях или его предстоит заново «открыть».
двойной клик - редактировать галерею
