Новую книгу донецкого богослова, публициста и священника Дмитрия Трибушного можно назвать Книгой неудобных для школьного богословия вопросов, или – Апологией взыскующего христианского разума, или – Критикой схоластического разума, или – Апологией невыносимой тайны и безответных вопросов. В любом случае остается одно главное свойство этой книги – ее философический заряд.
Неслучайно название книги отсылает нас к Андрею Платонову – «В прекрасном и яростном мире». Отец Димитрий Трибушный не просто так заменяет «яростный» на «юродивый». Юродствовать – значит скрывать свою природу. Именно таков мир вокруг нас – он юродствует, т.е. скрывает от нас себя самого, свою сущность, свой подлинный облик. Человек, не чуждый философской оптике на мир, хорошо знает эту таинственность окружающего бытия. Мир – тайна, и человек – тайна. Философия как раз указывает на эту таинственность, как пишет русский философ Владимир Варава – на нераскрытость и нераскрываемость мира, его неразгаданность и неразгадываемость. Человеку не нравится такое положение вещей, ему не нравится ни юродивые люди, ни юродивые философы, ни юродивый мир. Мир должен быть понятным и понятым, стабильным, объясненным и, как следствие, комфортным. Но главное – разумным. А философия как раз, вопреки распространенному стереотипу о ней, ввергает человека к мир непонятный, таинственный, опасный, иррациональный, почти безумный. Как писал Лев Шестов (дух которого явно присутствует в книге священника Трибушного), если поэзия должна быть глуповата, то философия должна быть безумна.
Пафос подлинного философского «безумия» явно присутствует в книге отца Димитрия. Пафос того самого безумия для мира сего, пафос безумия для школьного богословия, замкнувшегося на заученных формулах и авторитетах. Этот философский пафос, конвертированный в религиозную среду, оживляет богословие, возвращает ему творческий заряд, напоминая, что богословие изначально ближе к философии (а через нее и к поэзии, и на это прямым текстом указывает отец Димитрий), а не к науке.
«Вопрошание – риск, но в самом вопрошании скрывается зачастую возможность ответа» - пишет отец Димитрий. И еще, важная констатация о вопрошании: «Иногда вопрос важнее ответа. Ответ сокрыт в самой напряженности вопрошания» (с.79). Именно к философскому вопрошанию следует отнести те вопросы, которые ставит автор. Вот некоторые из них:
«Можно ли без потерь выделить мистику из целого христианской жизни, отделить мистику от догматики?» (с.9)
«Вопрос о статусе исторического опыта в жизни Церкви» (с.14)
«Может ли мыслить современный христианин, оставаясь при этом православным?» (с.43)
«Возможно ли быть богословом как свидетелем неизбывной новизны христианства в XXI веке? Допустимо ли изменить девиз отца Георгия Флоровского «Вперед к отцам» на «Вперед вместе с отцами»?» (с.45).
«Возможно ли создать православную теорию догматического развития? Можно ли всерьез считать апостола Павла исихастом и иконопочитателем?» (с.45)
«Если муки вечны, то зло обретает свою со-вечность добру благодаря существованию ада, что приводит мир к дуализму. Как же «Егда же покорит ему всяческая, тогда и сам Сын покорится покоршему ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15:28)?» (с.46)
«Можно ли считать вечность ада творческой неудачей Бога? Если Бог Сам следует закону и справедливости, можно ли считать Его абсолютно свободным?» (с.50)
«Ад – не соединенный, вечно преломленный символ. Неужели бытие раскололось навечно и зло обретет свое бесконечное существование в обитателях ада?» (с.102)
«Может ли быть блаженным Тот, кто создал нас для Себя, пока вся тварь не успокоилась во Творце?» (с.103)
Таких и подобных им религиозно-философских вопросов много в книге. Читателю, знакомому с проблематикой русской религиозной философии, нетрудно будет заметить, что вопросы, которые ставит священник Трибушный, характерны для Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Павла Флоренского и других представителей русского религиозно-философского Ренессанса рубежа XIX – XX вв. Священник Трибушный оказывается совопросником русских мыслителей, и вместе с тем прекрасным специалистом по русской религиозной философии.
Книга имеет несколько частей. По сути дела – это сборник статей разных лет. Однако все статьи объединяются единым исследовательским и религиозно-философским интересом, а именно интересом к историческому Пути православия, к судьбам христианства и христиан в мире. Этой теме посвящены все разделы книги, которых всего 14: Праксис, Гнозис, Логос, Феория, Иустинология, Станилоаика, София, Лики, Анамнезис, Поэзис, Экзистемы и эпистемы, Междусловия, Чудо и Про-эпи-лог.
У каждого раздела есть или своя тема (например, раздел «Праксис» посвящен актуальным для современного Православия вопросам), или свой герой (как в разделе «Иустинология», главный герой которого – Преподобный Иустин Челийский; или раздел «Станилоаика», посвященный описанию жизни румынского мыслителя Думитру Станилоаэ; главным героем раздела «Гнозис» является ветхозаветный Иов, но незримо там присутствуют Лев Шестов и Серен Кьеркегор).
В книге есть замечательные пассажи (увы, издана она малым тиражом в городе-герое Донецке, и я боюсь, что немногие из большой России будут иметь возможность с ней ознакомиться, поэтому некоторые места из книги я приведу полностью, хотя это займет много места). Например:
«Книга Иова – книга деконструкции. Начнем с того, что именно в ней подвергается сомнению разумность, достоверность, убедительность богословия, стремящегося систематически изложить наши представления о Боге и мире. Подобное богословие говорит о 10 свойствах Бога, о 7 таинствах, абсолютной невозможности спасения вне Церкви. Кого-то восхищает его холодная рациональная красота. Кого-то подавляет масштаб проясненности и сила принудительного убеждения. В подобном богословии слишком мало вопросов и слишком много ответов» (с.32).
Отдельно считаю нужным отметить тему богословия после Донецка, которую отец Димитрий гениально обнаружил и эксплицировал (см., например, текст под заголовком «Богословие после Освенцима и Донецка». С.57). Вот, например, замечательное даже не рассуждение, а своего рода символ веры: «Бог, которому я верю, считает до одного. Поэтому локальных конфликтов у Него нет, и трагедия в Его глазах не начинается после первой тысячи пострадавших. И нет никакой разницы между скрытым от мира мученичеством Освенцима во время Второй Мировой и расстрелянным на глазах всего просвещенного мира в мирное время Донбассом» (с.341). В другом месте то же самое, но с иного ракурса: «И я не верю в равнодушного Христа, Который говорит «Какая разница – Бандера, Шухевич? Главное – покаяние. В конце концов, Пасха – воинская операция по разрушению ада. И конец концов – не примирение со злом, а его уничтожение» (с. 355).
А вот еще строки, претендующие на статус символа веры: «Донбасс» - понятие не географическое, не историческое, но духовное. Донбасс шире территории, окруженной блокпостами. Понятие, объединяющее тех, кто не готов смириться с новым мировым порядком. Пароль» (с. 329). Все так, нечего добавить. Это действительно рабочий пароль. Лично я по нему с 2014 года различаю своих и чужих.
От богословия после Донецка священник Трибушный непосредственно переходит к интерпретации войны на Донбассе. Эта война (Донбасская война, война на Донбассе, «конфликт на Юго-Востоке Украины» и тд. - общепринятого имени у этой нашей войны так и нет) – продолжение Великой Отечественной войны. Здесь еще одна замечательная интуиция у отца Димитрия, транскрибирую ее своими словами: все новые войны против России ведутся за ее старую (вечную!) Победу. Против Победы. Поэтому «Великая Отечественная продолжается на Донбассе» (с.352). Процитирую весь этот пассаж:
«Нет, признаюсь: «Можем повторить» отталкивает. И даже не наивным бахвальством. На самом деле Великая Отечественная не закончилась. Пора признать очевидное – мы еще не победили фашизм. Хватит обещать – пора повторять. Фашизм умен, он умеет приспосабливаться, у него много масок. Ныне Великая Отечественная продолжается на Донбассе. Когда отпеваешь двадцатилетних пацанов в камуфляже, понимаешь простое – они погибли не за российские пенсии. В двадцать лет нормальные юноши не думают о пенсии. Они погибли за то, чтобы натовские ракеты не смотрели на Питер, а Университетскую улицу в Донецке не назвали улицей Бандеры. Они погибли за свободу своего народа. Они повторили» (с.352-353).
При всей своей наукообразности, строгом категориальном и понятийном аппарате, сложности (а для человека, не посвященного одновременно и в церковно-богословский и в научно-философский дискурсы, скажем прямо – просто недоступности), при всей религиозно-философской напряженности и даже надрывности книга отца Димитрий глубоко личная, теплая. Раздел 13, который называется «Чудо», открывает фотография автора с котом, после чего идет текст, посвященный дочери отца Димитрия, которая «обретает речь» и в которой речь, как пишет автор, «творит свои спасительные пути». «Так говорит Елизавета» - так отец Димитрий открывает 13-ый раздел книги, в котором даны высказывания ребенка, его дочери Елизаветы. В.В. Бибихин неслучайно посвятил детскому лепетанию целую работу. В подобном же философском осмыслении нуждается и речь ребенка, который только-только начинает говорить, который, с одной стороны, уже начинает выражаться нашим, земным, языком, но который в то же время еще несет на себе печать инобытия, печать пребывания «по ту стороны добра и зла» (т.е. райского бытия, по Бердяеву), и потому с языком обходится наивно, несколько грубо, непривычно для нас – по-детски, одним словом. Такое детское и дикое, непривычное для нас обращение с языком можно найти, например, у Андрея Платонова (аллюзия на его «В прекрасном и яростном мире» в названии книги отца Димитрия неслучайна во многих смыслах).
На мой взгляд, после многомудрых и напряженных рассуждений и вопрошаний, которые представлены в книге, завершить книгу разделом «Чудо», посвященным философии детства, и даже больше того – предоставить слово самому Детству, было единственно верным решением. Ибо – будьте как дети. К тому же ведь и философия, как писал Иустин Философ – это не служанка (нинья вообще), но – детоводитель. Причем такой детоводитель, который сам стремится к детству как бытию.
На пути к этому бытию нас ждут боль и потери, Освенцим и Донецк, Великая Отечественная и Донбасская войны, ждут войны большие и малые, но если мы выбрали путь, надо по нему идти, сохраняя веру и надежду, сохраняя боль и страх, сохраняя даже ненависть к врагам и разочарование в друзьях, плача, смеясь и проклиная (вопреки Спинозе), и - уповая на Того, для кого возможно все, даже бывшее сделать никогда не бывшим.
PS: Презентация книги в программе "Тема" на Донецком телевилении.
