Уметь жить

«Коллекционировать — значит уметь жить прошлым».

Альбер Камю

Коллекционирование произведений искусства, как и все прочие хобби, возникло не так уж и давно – в галантном осьмнадцатом столетии, когда миру был явлен богатый и слегка тоскующий интеллектуал с высокодуховными запросами. Сделалось модно раскатывать по Европам и скупать «итальянцев» да «голландцев», оценивающе разглядывать какую-нибудь Мадонну или грубовато-сочный, с виноградом и дичью, натюрморт, а потом, сказав: «Заверните», отсыпать горстку золотых.

Холодными зимними вечерами хвастаться коллекцией перед своими приятелями в пудреных париках и при лорнетах. C'est magnifique! Это же Тинторетто, а вон там – Рембрандт. Собрания картин и древностей показывали высокий материальный статус и рафинированность – коллекционированию оказались подвержены государи, мнящие себя просветителями отечества – Екатерина II, Фридрих под тем же номером и швед Густав III.

В XIX веке появился типаж – воротила-меценат, и наш Павел Третьяков – не исключение, но правило. Деньги, точнее их владельцы, решали всё – мы и считаем шедеврами именно то, что когда-то выбрали наши купчины – Щукин и братья Морозовы. Покупали, не торгуясь и делали имена художникам, частенько бедствовавшим и безвестным. И для кого секрет, что своей мировой славой импрессионисты и постимпрессионисты обязаны капризам русских негоциантов, увидевших в «мазне» - биение пульса времени?

XX век запомнился громкими похищениями и разграблениями коллекций – так, заядлый «искусствовед» Герман Геринг посылал своих эмиссаров на все оккупированные территории для пополнения галереи во дворце Каринхалле. Коллекционер – будь он альтруист или преступник – где-то маниакальная личность, что отразил Джон Фаулз в своём одноимённом романе. Там же он сказал, что коллекционирование – это имитация жизни и антижизнь, анти-искусство. Он не прав – это расцвечивание бытия. Но, во всяком случае, писатель уловил важнейшую особенность: предмет коллекционирования для собирателя – вожделенная прелесть.

Сегодня у нас есть возможность полюбоваться картинами из собрания Валерия Дудакова – художника, искусствоведа и – охотника за искусством. «Не сравнивай: живущий несравним» - так изящно, с отсылкой к мандельштамовским строчкам, назвали кураторы свою выставку в Музее Василия Тропинина. Совместный проект музея и коллекционера – это демонстрация работ, которые очень редко, а то и – никогда не экспонировались для широкой публики. Многие из них даже в Интернете невозможно отыскать. Поэтому, не откладывая, бегите!

Любопытна концепция – представлены картины, рисунки, эскизы 1890 – 1920-х годов, и, кроме того, есть несколько вещей начала 1930-х. Ар Нуво обычно не смешивают с «ревущими-двадцатыми», хотя они со всей логикой – продолжение и порождение Серебряного века. Всё, что было заложено в 1910-х, стало явью десятилетием позже, а некоторые художники и вовсе не изменили своим вкусам после Революции. Типичный пример – сиреневые феерии Петра Кончаловского. Мы говорим: «Кончаловский», подразумеваем «сирень». Пожалуй, ни один мастер не был так предан Цветку – в этой извечной любви есть что-то средневеково-французское или персидское. «Сирень в корзине» (1932) – одна из таких «кончаловских» сиреней.

Не то - Константин Сомов. Он свою энергию отдавал Belle Femme прошедших столетий – его женщины безличны и безымянны, это – влекущий образ. Певец галантности и фижм, он грезил маркизами Версаля, но проявлял неравнодушие и к пушкинской эпохе. «Дама с собачкой» (1903) – это некая стройная барыня средь боскетов осеннего парка. У ног её – левретка; позади – статуя Венеры. Сомовские картины – это не «романы», и, тем паче, не «повести», но утончённые четверостишья, где смысл – в игре словес, а не в сюжетной линии.

Тем интереснее наблюдать гуашь «Выезд на охоту» (1911) будущего соцреалиста Сергея Герасимова, автора «Колхозного праздника» и «Матери партизана». В 1910-х он искал почерк, попеременно заглядывая то к Мирискусникам, то к футуристам-кубистам. Здесь он выступает, как продолжатель форм Бенуа-Сомова-Лансере и переносится в XVIII столетие с его пудрой, камзолами и столь пышными экипажами, что они напоминали гигантские шкатулки с драгоценностями.

Ретро-эскапизм оставался в трендах не только в Серебряном веке, но и в 1920-х годах, разве что он звучал менее отчётливо. Парадоксально - многие «купчихи» Бориса Кустодиева написаны уже в первые годы Октябрьской Революции, включая знаменитую «Купчиху за чаем» (1918). На тропининской экспозиции тоже присутствует Кустодиев с наброском «Вечер на Волге» (1920). Мы видим богатый дом на берегу реки, фонарики, чаепитие, девиц в кринолинах – мастер любил погрузиться в утраченный мир богачей, веривших «честному купеческому слову» и гонявших по Волге пароходы.

Кустодиевская тема – это ещё и особость национального стиля, неорусское направление Ар Нуво, в котором находили себя художники – от традиционалистов до авангардистов. Наталья Гончарова довольно часто обращалась к лубку и народным росписям, полагая, что праистория и сияющее послезавтра связаны друг с другом незримыми нитями. Она была археофутуристом – неслучайно её картины легко переносятся на современные ткани и декоративные платки. Вот – рекламно-дизайнерская разработка для русскоязычного издательства (1921), когда художница уже пребывала в Париже. Две девушки в кокошниках нарисованы в иконописной манере, но с использованием тех стилистических приёмов, которые впоследствии назовут Ар деко.

Где Гончарова, там её муж – эффектный, но более слабый, чем жена – Михаил Ларионов, и, если Гончарова искала в себе русское, даже находясь в Европе, то Ларионов подражал французам и не особо рефлексировал. Однако в историю искусств они ворвались вместе – сплочённой парой. На экспозиции представлена его «Прогулка» (1908), и, если не знать, кто создал, можно подумать, что непременный галл с Монмартра.

Серебряный век и 1920-е годы – «дамское» время, когда юные особы, отринув кисейную благость, кидались учиться, воевать, писать сатирические рассказики или выспренние стихи, выходить замуж по любви, а потом - избираться в Советы. Это был расцвет женского творчества. На изысканной автолитографии «Недостижимое» (1895) – фигурка девушки в античном пеплосе; она пытается поймать ускользающую радугу. Автор – Мария Якунчикова, одна из первых россиянок, получивших профессиональное художественное образование. По матери она – из Мамонтовых, а в этом купеческом семействе уважали знания. Якунчикова не сделалась явлением, но была активной участницей процесса – вращалась в поленовском кругу, изучала народное искусство и археологию, жила в Швейцарии, но туберкулёз оборвал эту яркую биографию.

Начало века – эра творческого горения и попыток переустроить вселенную. Держался спрос на архитекторов – они, как никто, чувствовали изменения. На акварельном рисунке забытого (у нас!) виртуоза Константина Аладжалова – неизвестный зодчий (1918), и это видится портретом всех молодых архитекторов. Тогда, на излёте 1910-х, посреди войны и разрухи, велись дискуссии о грядущих городах- Солнцах. Какими быть им? Подобными Элладе и Риму или же – функциональными, как машины? Архитектор, позировавший Аладжалову, «ретроград», ибо вычерчивает античный фасад с ионическими завитками капителей. В 1920-х победили конструктивисты, но вот уже при Сталине понадобились колонны. Что же до самого Аладжалова, то его судьба – занимательна. Приняв Революцию и бойко проехав по России с одним из агитационных поездов, он разочаровался в «новой цивилизации» и в 1921 году покинул страну, чтобы вынырнуть в Америке и громко прославиться, как иллюстратор журналов ‘The New Yorker’, ’Life’ и ‘Vanity Fair’. В Америке он и теперь почитается, как величина, равная Кристиану Лейендекеру и Норману Рокуэллу.

Ещё одно позабытое имя - Модест Дурнов – архитектор, оформитель, талантливый рисовальщик, он входил в группы, возводившие Кустарный музей в Леонтьевском переулке, университетские клинике на Девичьем поле в Москве, вокзал в Муроме и торговые рядов в Томске, делал рисунки для изданий классики; после Революции участвовал в декорировании Москвы к первой годовщине Октября, а затем был включён в Комиссию по разработке плана Большой Москвы (1921−1925). Любопытный персонаж, отличная карьера. Но! Его акварель «Жанровая сцена с болванчиком» (1900) вызывает, скорее, ужас, чем восторг. Качественно прорисованные люди-уроды и кукла-монстр – точно какой-то страшный сон навалился на художника, и он вывалил это на бумагу. Впрочем, Серебряный век благоволил не только к красоте, как высшему проявлению Бога, но и к безобразию – творению Диавола. Этот союз/конфликт гармонии с мерзостью и оказался ведущим в культуре Ар нуво.

На контрасте - сказочный и тёплый «Натюрморт с вазой и чайной посудой на фоне окна» (1930-е гг). Павла Кузнецова – мирискусника и одного из организаторов «Голубой розы», а при Советской Власти – преподавателя Строгановки и Вхутемаса, деятеля МОСХа. Кузнецов любил цвет и буквально наслаждался сочными красками. Фрукты и розы на фоне кобальтовой сини – бывает ли интенсивнее?

В том стихотворении Мандельштама, что вынесено в название выставки, есть четверостишье: «Где больше неба мне — там я бродить готов, / И ясная тоска меня не отпускает / От молодых еще воронежских холмов / К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане». Это о всеохватной силе искусства и разнообразии источников вдохновения –Воронеж ли Тоскана, красота или бесчинство, прошлое или будущее. А ещё, большинство художников остались в памяти человечества потому, что кто-то – государство или частное лицо - догадался включить их картины в свои коллекции. Будем же благодарны коллекционерам. Альбер Камю выразил, что коллекционировать – это уметь жить прошлым. Всё – шире. Коллекционировать – это уметь жить.