Всё творчество Достоевского в высшей степени пропитано духом эсхатологии, то есть размышлениями как самого автора, так и его героев о будущей судьбе каждого живущего в данный момент на этой земле, о судьбе каждого ушедшего из этой жизни (так называемая «малая эсхатология»), а также о судьбе народов (главным образом русского), всего человечества в целом (особенно в конце времен) и о судьбе всего видимого и невидимого мира («большая эсхатология»).
Как отмечает известный современный русский философ и богослов С.С. Хоружий, «эсхатология Достоевского… на редкость богата, ибо у Достоевского были с ней свои, особые отношения. Как издавна отмечали многие (Вл. Соловьёв, Д.С. Мережковский, Г.В. Флоровский), художник был наделён некой эсхатологической оптикой, способностью эсхатологического видения: способностью помещать явления реальности в горизонт „последних вещей“, видеть их в свете их завершения и конца, финального смыслового итога. Чаще эту его способность называли пророческой, но пророчество и эсхатология тесно связаны, и… в библейском духовном мире это одна стихия. Достоевский был лично вхож в неё, и поэтому данная тема — из числа главных и сердцевинных при обсуждении феномена Достоевского».
«Великий инквизитор» — пик творчества Достоевского
Пожалуй, пиком литературного творчества Фёдора Михайловича можно считать роман "Братья Карамазовы" — последний в так называемом Пятикнижии Достоевского (другие романы — "Преступление и наказание", "Идиот", "Бесы", "Подросток"). И наиболее яркой частью "Братьев Карамазовых" многие небезосновательно считают "Великого инквизитора" (часть вторая, книга пятая, глава пятая). Да и сам Фёдор Михайлович называл "Великого инквизитора" одним из своих главных литературных достижений.
В этом произведении очень лаконично и глубоко представлена метафизика мировой истории, которая вдумчивому читателю может помочь предугадывать будущее развитие человечества. Впрочем, эта метафизика истории не выдумана писателем, её корни уходят в Священное Писание и христианскую догматику. При этом герои романов Достоевского (да и сам писатель) — отнюдь не богословы, знающие тонкости христианской догматики. Большинство из них — ищущие люди, которые путём проб и ошибок, через горнило жизненных испытаний двигаются к постижению вечных истин. "Великий инквизитор" — произведение в высшей степени эсхатологичное, причём в нём просматриваются как «большая», так и «малая» эсхатологии.
Композиционно притча представляет собою рассказ в рассказе. Глава "Великий инквизитор" является непосредственным продолжением предыдущей главы "Бунт", где братья Карамазовы Иван и Алёша начали мировоззренческий спор о вере. Рассказ ведётся Иваном Карамазовым, который своему брату Алёше излагает в устной форме основные положения задуманной им поэмы. Алёша по ходу рассказа Ивана лишь изредка задаёт вопросы и даёт короткие комментарии. Естественно, что описание поэмы беглое, схематичное. Положить на бумагу свой замысел поэмы, как следует из последующих глав "Братьев Карамазовых", Ивану так и не удалось. Разговор о Великом инквизиторе лишь однажды ещё упоминается в романе: в ходе перепалки Ивана Карамазова с чёртом (часть четвёртая, книга одиннадцатая "Брат Иван Фёдорович", глава девятая "Чёрт. Кошмар Ивана Фёдоровича").
Многие биографы и исследователи творчества Достоевского полагают, что рассуждения Ивана Карамазова на тему Великого инквизитора передают непростые искания самого писателя в предыдущие годы, когда Фёдор Михайлович решал для самого себя «вечные вопросы». В 1840-е годы Достоевский, как известно, примкнул к петрашевцам, которые обличали недостатки и язвы тогдашней жизни в России и искали пути построения счастливого общества. Большинство из них были люди, которые находились под влиянием фурьеризма — одной из наиболее современных на тот момент социалистических идеологий. Но петрашевцы в своей массе были атеистами и в этом смысле пошли даже дальше самого Шарля Фурье (1772–1837), который с католицизмом не порывал. На петрашевцев сильно повлияла работа французского коммуниста-утописта Теодора Дезами "Иезуитизм, побеждённый и уничтоженный социализмом" (1845). Из самого названия видно, что француз «очистил» социалистическую идею Фурье от католических «предрассудков».
Достоевский в 1840-е годы, в отличие от большинства петрашевцев, видел будущее России как сочетание фурьеризма и христианства. Но гармоничного сочетания в его сознании никак не складывалось. И вот «Легенда» — как апогей размышлений писателя. И в ней он, рассуждая «от обратного» (через монолог Великого инквизитора), приходит к выводу, что сочетания социализма (а программа Великого инквизитора — это социализм) и христианства быть не может. Великий инквизитор сказал гневно Христу: «Ты нам мешаешь!»
Достоевский писал о "Легенде": «Здесь много меня и моего», «через большое горнило моя осанна прошла» ("Дневник писателя"). Слово «прошла» употреблено неслучайно: в период создания "Братьев Карамазовых" горнило сомнений и соблазнов было в основном уже позади. Как автор романа Достоевский — на стороне Христа, даже и в том случае, если бы, по его словам, «истина» оказалась «вне Христа».
В романе "Братья Карамазовы" "Великий инквизитор" именуется «поэмой», но это произведение чаще называли и называют «легендой», «притчей», «аллегорическим рассказом». Более того, ему дают титул «трагедии», причём "Великого инквизитора" многие критики и литературоведы называют самым трагическим произведением Достоевского. Оно имеет достаточно автономный статус, не связано напрямую с сюжетной линией романа "Братья Карамазовы" (хотя позволяет лучше понять внутренний мир Ивана и Алёши Карамазовых).
После смерти писателя «Великий инквизитор» неоднократно издавался в виде отдельной брошюры (или книги с комментариями, иллюстрациями и приложениями). Впрочем, случалось и обратное: при публикациях романа "Братья Карамазовы" на других языках зарубежные издатели иногда выбрасывали главу "Великий инквизитор". Мол, она не вписывается в сюжетную линию всего произведения, непонятна «среднему» читателю, является «инородным телом».
Роман "Братья Карамазовы", как известно, писался Достоевским на протяжении 1878–1880 годов, его первоначальная публикация осуществлялась отдельными частями, которые автор прямо со своего письменного стола передавал в журнал "Русский вестник". «Великий инквизитор» впервые увидел свет летом 1879 года в виде отдельной журнальной публикации (шестой номер). Работа по объёму небольшая — всего около 25 страниц…
Фёдор Михайлович сумел нащупать «болевые точки» («вечные вопросы»), которые не давали покоя людям ни в прошлом, ни в то время, когда писался "Великий инквизитор". От себя добавлю: они до сих пор не дают покоя и не будут его давать наиболее чутким людям до скончания веков. Действительно «вечные вопросы».
Три искушения Христа в пустыне как прообраз человеческой жизни и мировой истории
Любой грамотный человек помнит историю искушений Христа в пустыне. Дьявол явился после того, как Христос сорок дней бродил вдали от людей и не вкушал пищи. И по истечении этого срока Ему явился дьявол... Это одна из наиболее ярких и запоминающихся историй, изложенная у всех евангелистов, кроме Иоанна. Напомню читателю, в чём состояли три искушения.
Первое: «если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф. 4:3).
Второе: «если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнёшься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6).
Третье: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю её; итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твоё» (Лк. 4:6–7).
Святые отцы толкуют искушения следующим образом: первое — голодом и желанием богатства; второе — чудесами и желанием славы; третье — властолюбием. Известно, что Христос отверг все три искушения.
Вот Его ответ на первое искушение: «написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4).
На второе: «написано также: не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4:7).
На третье: «отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи» (Лк. 4:8).
В монологе Великого инквизитора нашли своё отражение взгляды католичества и всех «просвещённых» людей Нового времени на причины существовавших неустройств человеческого общества и пути построения «правильного» общества. В речи инквизитора всё вращается вокруг евангельской истории об искушениях Христа дьяволом в пустыне. Три искушения — основа легенды о Великом инквизиторе, расширенное продолжение Евангелия. «Искушения Христа — это сконцентрированный образ истории человечества, а история человечества — раскрытие и конкретное проявление этих трёх искушений в жизни. То, что происходило тогда в пустыне, происходит каждый день во всей истории человечества. В трёх искушениях скрыты противоречия человеческой природы, которые разрастаются и развиваются в истории. Три искушения словно зерно, которое постепенно прорастает и разрастается в широкое дерево истории» (А. Мацейна)…
«Преодоление трёх искушений — вот религиозный смысл будущей истории человечества: не поклониться хлебу земному, не вручить совести своей авторитету земному, не соединяться всемирно в абсолютном государстве земном, под человеческой властью „Кесаря“, кто бы ни скрывался под этим символом власти» (Н.А. Бердяев).
Уже в первые века христианства появлялись еретики, которые пытались скорректировать духовный смысл искушений. А ко времени Великого инквизитора отношение к упомянутым искушениям в католицизме изменилось на 180 градусов, иначе говоря, он встал на сторону дьявола-искусителя. Великий инквизитор предъявляет Христу обвинение в том, что Он в начале Своего земного служения с порога отверг три искушения. С точки зрения кардинала, это совсем и не искушения, а очень конструктивные и выгодные предложения. Выгодные не только для Того, кому они адресовались, но и для человечества. Великий инквизитор восхищается гениальностью того, кто сформулировал три важнейших пункта программы построения «правильного» общества на Земле (т. е. дьявола) и предложил Христу заняться устроением такого общества:
«Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, — продолжает старик, — великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы „искушал“ тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил тебе в трёх вопросах, и что ты отверг, и что в книгах названо „искушениями“? А между тем если было когда-нибудь на земле совершено настоящее громовое чудо, то это в тот день, в день этих трёх искушений. Именно в появлении этих трёх вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, учёных, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трёх словах, в трёх только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трём вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в этих трёх вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это не могло быть ещё так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что всё в этих трёх вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более».
Отказавшись от конструктивных предложений «страшного и умного духа», Христос, по мнению Великого инквизитора, обрёк человечество на страдания и несчастия.
Христос своим примером категорического отрицания всех искушений со стороны дьявола дал понять людям, как им реагировать на подобные «предложения» со стороны лукавого. Для этого Бог наделил человека свободой, понимаемой как возможность добровольного выбора между добром и злом, между правдой и кривдой, между светом и тьмой, между жизнью и смертью. А умственные и чувственные позывы в пользу выбора человеком зла и смерти Христос называет искушениями.
Комментируя рассуждения Великого инквизитора о трёх искушениях Христа, Н.А. Бердяев писал: «Вся история христианского мира есть непрерывная борьба Христа — начала свободы, смысла, высшей природы в человеке и вечной жизни с тремя искушениями дьявола. И теперь ещё, когда прошло уже не пятнадцать, а двадцать веков, все это ещё недостаточно видно, и потому Легенда о Великом Инквизиторе остаётся книгой пророческой. Антихрист у Вл. Соловьёва тоже соблазняет людей тремя старыми искушениями: он осуществляет мечту социалистической религии о превращении камней в хлеба, даёт людям равную сытость, он делает чудеса, порабощающие людей, и основывает вселенское царство земное».
Эти же искушения продолжают действовать и в XXI веке.
Католичество, социализм и христианство
Великий инквизитор гневно бросает Христу обвинение. Мало того, что Он сам отверг искушения «умного духа». Так Он ещё подал «дурной пример» людям: «А между тем то ли предлагалось тебе? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, — эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому»…
Вожди католицизма полностью приняли все три предложения дьявола, презрев подвиг Христа в пустыне: «Мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков». Далее Великий инквизитор делает следующее логическое заключение: коли нет свободы, то исчезает и понятие греха. «Преступления нет, а стало быть нет и греха, а есть лишь только голодные. „Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!“» А сломленное человечество заявит в отчаянии своим духовным вождям: «лучше поработите нас, но накормите нас». На первое место выходит вопрос «хлебов», а это уже идеология безбожного социализма.
Идея свободы, как сказал Великий инквизитор, была главной ошибкой Христа: «Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению своего же царства и не вини никого в этом более». И вот на протяжении нескольких веков католицизм исправляет эту ошибку: «Не ты ли так часто тогда говорил: „Хочу сделать вас свободными“. Но вот ты теперь увидел этих „свободных“ людей, — прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. — Да, это дело нам дорого стоило, — продолжает он, строго смотря на него, — но мы докончили наконец это дело во имя твоё».
Люди, как продолжил инквизитор, «пятнадцать веков мучились… с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили её к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?»
Итак, люди добровольно отказались от свободы, и полномочия определять, что есть добро, а что есть зло, и управление человеческим стадом взяли на себя вожди католицизма, в том числе иезуиты и инквизиторы…
Великий инквизитор говорит от имени католицизма почти словами Карла Маркса, что, мол, бытие определяет сознание. Что, мол, сначала надо изменить «социально-экономические условия» жизни людей, а уж после этого требовать от них нравственного поведения: «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели! — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня».
Правда, инквизитор не учёл того, что социалисты в деле построения башни могут обойтись и без католиков, перехватив у них знамя с надписью «Накорми!» Так оно и получилось: Достоевский был свидетелем того, как социалисты перехватывали это знамя у католиков.
У писателя во многих его романах и в "Дневнике писателя" красной нитью проходит мысль о том, что католицизм проложил дорогу идеологии социализма. Сначала это был социализм, который сохранял какую-то связь с христианством и церковью. Его в литературе времён Достоевского уже снисходительно называли «утопическим».
Пожалуй, последней версией такого утопического и формально «христианского» социализма был фурьеризм. Тот самый фурьеризм, которым в молодости увлекался Достоевский и который привёл его в кружок петрашевцев. Конечно, религиозность Шарля Фурье была очень условной. Его учение о Боге, промысле Божьем, посмертной судьбе человека, космогонии и прочих духовных вопросах просто фантастично, оно даже не подпадает под понятие ереси. Но риторика при этом христианская (точнее, псевдохристианская).
Ко времени написания "Братьев Карамазовых" на смену учениям французов Фурье, Сен-Симона и англичанина Оуэна (наиболее популярные версии утопического социализма первой половины XIX века) приходит «научный» социализм Карла Маркса. Эта версия социализма окончательно эмансипировалась от христианства. Более того, марксистский «научный» социализм уже рассматривал христианство как препятствие для строительства «светлого будущего».
Интересен комментарий к притче, сообщаемый со слов Достоевского писателем и публицистом В.Ф. Пуцыковичем: «Ф.М. Достоевский не только сделал мне некоторые разъяснения насчёт этой легенды, но и прямо поручил мне кое-что о ней написать… Относительно же самого содержания легенды он прямо объяснил, что она — против католичества и папства, и именно самого ужасного периода католичества, то есть инквизиционного его периода, имевшего столь ужасное действие на христианство и всё человечество. Он прямо говорил, что в инквизиционном католичестве действовали не Христос и даже не папы, а „просто злой дух, бес, чёрт»
Пожалуй, наиболее полный обзор и анализ отношения Достоевского и его героев к католицизму содержится в книге "Философия и религия Достоевского", принадлежащей перу преподобного Иустина Поповича, сербского святого. Вот выдержки из книги: «Сделав человека мерилом всего, обоготворив человека, возведя в догмат непогрешимость человека, католицизм вольно и невольно, непосредственно и опосредованно стал причиной и поводом атеизма, социализма, анархизма, науки, культуры и цивилизации по человеку. Европейский человеко-бог оттеснил Богочеловека; католицизм санкционировал человеко-божие; Европа взяла на себя обязанность это человеко-божие социализировать — отсюда весь ужас и всё мучение Европы… Римский католицизм сосредоточился на одном желании — создать всемирное государство любой ценой».
Впрочем, не хотел бы утверждать, что весь пафос Достоевского направлен исключительно против католичества. Сомнения и искушения типа тех, которые испытывал на протяжении своей длинной жизни Великий инквизитор, затрагивают в равной степени и протестантов, и агностиков, и даже православных…
Уже на излёте жизни, в последнем выпуске "Дневника писателя" Фёдор Михайлович неожиданно отходит от жёсткого неприятия социализма. Атеистическому социализму Маркса он противопоставляет «наш русский социализм»: «Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский „социализм“ теперь говорю (и это обратно противоположное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществлённая на земле, по колику земля может вместить её. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нём присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет ещё этого единения, если не созижделась ещё церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то всё-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда её, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасётся лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!»
К сожалению, целостной концепции русского социализма Ф.М. Достоевский нам не оставил. Что и по сей день даёт пищу для оживлённых дискуссий и непрекращающихся споров.
Илл. мозаичный портрет Ф.М. Достоевского работы заслуженного художника РФ Ивана Николаева (1940—2021) в подземном зале одноимённой станции московского метрополитена
