"О дивной розе без шипов
Давно твердят в стихах и прозе;
Издревле молим мы богов
Открыть нам путь к чудесной розе".
Василий Жуковский
В одной из повестей Александра Бестужева-Марлинского есть замечательный диалог: "- Ты, я думаю, помнишь ту черноглазую даму, с золотыми колосьями на голове, которая свела с ума всю молодежь на бале у французского посланника три года тому назад, когда мы оба служили ещё в гвардии? — Я скорее забуду, с которой стороны садиться на лошадь, — вспыхнув, отвечал Стрелинский…". В литературе, светской переписке, альбомных стишках и пожеланиях того времени — постоянные упоминания о васильках и розах, о фруктах и мировых веточках. В каждой строчке — благоухание ландыша, пестрота анютиных глазок, торжество лилий. Дамская мода предлагала украсить свою причёску шёлковыми цветами или — как в повести Марлинского — золотыми колосьями… Популярными сделались так называемые mille fleurs — вытяжки из различных растений — взамен удушливых ароматов, замешенных на мускусе и амбре. Чарующие женщины — лёгкие, тонкие в талии, благоуханные должны были напоминать цветы. "Спешите в мой прохладный сад, / Поклонники прелестной Флоры! / Здесь всюду манит ваши взоры / Её блистающий наряд", — писал Пётр Вяземский…
В Государственном историческом музее работает выставка "Аrs botanica. Растительные мотивы в искусстве первой половины XIX века". Перед нами — вазы, расписанные розами, вышивка — в том числе бисерная, гербарии, картинки мод, книжная иллюстрация. Ещё в конце XVIII столетия, когда природу сделали предметом любования и эстетического восторга, возникла символика цветов. Безусловно, она существовала с древних времён, однако на излёте галантного столетия сие превратилось в придворную и светскую забаву. "Язык цветов" постепенно вытеснил "язык мушек" и манерный "язык веера", ибо модной становилась романтическая естественность — в том виде, как это понимали в XVIII веке. Мушки и жеманство смешны и — старомодны. Зато послать любезной даме цветок со значением или стихи о "нежном ландыше" — свежо и стильно. "Кроме известных языков мёртвых греческого и латинского, есть другие, также мёртвые, но с тою разницею, что люди, которые говорят ими, чувствуют на этот раз живее, нежели когда-нибудь: язык взоров и язык цветов", — говорилось в специальном пособии. Далее автор утверждал, что надобно читать роман "Сабина", дабы преуспеть в столь важном деле — точном и неукоснительном понимании языка цветов. Имеется в виду книга "Сабина Герфельд, или Опасности воображения" (1798) барона де Реверони Сен-Сира. Тягомотный эклектичный роман интересует нас постольку, поскольку в нём был дан "Алфавит Флоры", впоследствии использованный в русском журнале "Аглая" за 1808 год. Знакомясь с романом, читательница получала навыки владения цветочной почтой, запоминала, к чему — розмарин, а зачем — колокольчик. Сабина выражала свою приязнь с помощью фиалки, что понималось как "милая дружба". Вместе с тем появление рядом с фиалкой миртового листочка означало, что возможна любовная перспектива. Сентиментальная тайнопись вызывала закономерную иронию и даже насмешки — время от времени возникали пародии на "Алфавит Флоры". Посетитель выставки может прочесть статью из "Аглаи", оценив изыски старинного слога: "Ежели имеешь бальзамин, розовый лавр, мимозу, голубую сиренгу, персиковый цвет и скабиозу, если нет у тебя можжевельника, колокольчиков и жёлтого нарцисса, то будешь иметь розу, желтофиоли", что означало: "Ежели имеешь добродетель, приятности, чувствительность, разборчивость, постоянство, скромность, если нет у тебя пороков, нетерпеливости, вожделений, то будешь иметь другом женщину нежную и верную". Настоящий фурор производили книги многоизвестной госпожи де Жанлис: в её повести "Артур и Софрония, или Любовь и Тайна" заключены цветочные шифры и философия утончённого мировосприятия. В 1830-м году русский поэт Дмитрий Ознобишин создал свой "Селям, или Язык цветов" — название заимствовано у восточного учения "селям", посвящённого флористической семантике. Из книги Ознобишина можно было узнать, что азалия есть печаль, вызванная одиночеством, гардения — "ты прекрасна", а боярышник — "мне нравится, как ты поёшь". Пётр Вяземский в стихотворении "Цветы" даёт иные расшифровки: "Невинности даю лилею, / Мак сонный приторным мужьям…". Его фантазия скорее основана на литературно-мифологических значениях, нежели на запутанной и прихотливой "Азбуке Флоры". Так, "Душистый ландыш полевой / Друзьям смиренным Лизы бедной. / Нарцис несчастливый и бледный / Красавцам, занятым собой". И — финал: "В тени от взоров сокрываю / Для милой розу без шипов". Роза без шипов — излюбленный мотив поэзии, аллегория нежной и прекрасной девушки.
В пушкинских описаниях Ольги Лариной — неизбежность цветочных образов. Она — типичное дитя века. "В глуши, под сению смиренной, / Невинной прелести полна, / В глазах родителей, она / Цвела, как ландыш потаенный…". Когда же дело приобретает скверный оборот, в силу вступает иной образ: "Чтоб червь презренный, ядовитый / Точил лилеи стебелёк, / Чтобы двухутренний цветок / Увял ещё полураскрытый". Лилия здесь — символ святой Цецилии, римской девы, и этот цветок в христианской атрибутике — знак девственной чистоты.
Гость выставки непременно узнает, что в начале XIX века в Европе были в чести "александровские букеты". В честь Александра I — царя-победителя, красавца и героя. Писатель, мемуарист и театрал Степан Жихарев в "Записках современника" от 15 ноября 1805 года, описывает примечательный факт: "Так, в память пребывания его в Берлине, дамы ввели в моду носить букеты под названием Александровских, которые собраны из цветов, составляющих, по начальным буквам своих названий, имя Alexander. Без этих букетов ни одна порядочная женщина не смеет показаться в общество, ни в театр, ни на гулянье. Вот из каких цветов составляются букеты, которые разнятся только величиною и ценностью: большие носят на груди, а маленькие в волосах. Anemone (анемон), Lilie (лилия), Eicheln (жёлуди), Xeranthemum (амарант), Accazie (акация), Nelke (гвоздика), Dreifaltigreitsblume (весёлые глазки), Epheu (плющ) и Rose (роза). Мило и остроумно!".
Экспозиция интересна ещё и потому, что показаны не только произведения искусства, но и — главным образом — вышивка, рисунки, альбомные вензеля, созданные непрофессиональными мастерицами, представительницами русской аристократии. Это история дворянского быта и дивная страница в нашей коллективной биографии. Особое место занимают вещи, принадлежавшие Шарлотте Прусской — супруге Николая I. Это рукописный Blumensprache (язык цветов), дневники с цветочными зарисовками, гербарий, письма императрицы к отцу и листы из альбома "Описание праздника "Волшебство Белой Розы". Шарлотта Прусская (после крещения — Александра Фёдоровна) не обладала какими-то сверхъестественными способностями в области искусств, однако её рисунки выдают скрупулёзную, аккуратную натуру. Колокольчики, веточка шиповника, смешанные букеты. Из Blumensprache мы узнаём, что красная роза означает "ты покоряешь моё сердце", незабудка — "оставь мой образ в сердце своём" и так далее. Дамские альбомы — это отдельный предмет для изучения. Пушкин писал не без ехидства: "Тут непременно вы найдёте / Два сердца, факел и цветки; / Тут верно клятвы вы прочтёте / В любви до гробовой доски". Каждая столичная и особенно уездная барышня считала своим долгом завести подобный альбом, дабы помещать туда любимые стихи, засушенные цветы, рисованные эмблемы — сердечки, стрелы и беспременные розы-мимозы. Посетители выставки могут убедиться, сколь умелы были те рафинированные дамы и девицы — они не только рисовали, но и расшивали бисером кошелёчки и кисеты, чехлы для стаканов и чубуков.
Модные картинки составляют значительную часть экспозиции. В журналах тех лет читаем: "Вместе с тем возобновились старинные головные уборы и причёски. Давно забытая смесь эфирных материй и лент, известная под именем наколки, снова появилась на красавицах. К несчастию цветочницы испортили эту уборку: они осыпали её таким множеством цветов, семян, трав и даже плодов, что вместо лёгкого украшения она сделалась тяжёлым бременем. На щеголихах видели много тюрбанов, убранных дубовыми листьями и желудями всех оттенков зелени" и "эти ветки" спускались "лёгкими гроздьями по щекам". На иллюстрациях мы видим старинных щеголих — затянутых в корсеты, со взбитыми локонами и пышными рукавами, которые в те времена именовались á l`imbecile. Цветочный тканевый орнамент, розы — в причёсках, букетики — на корсаже. Среди полезных советов значится и такой: "Можно под видом самых простых цветов подарить на память самые драгоценные вещицы; тайна их скрывается под гвоздичкою, маргариткою, миртовую веткою. Особа, которой они подносятся, без сомнения, угадает тайну и улыбнётся…". То есть кавалеру было бы не вполне удобно преподнести даме драгоценность, однако завуалировать её цветком и уже в таком виде вручить… здесь светский тон оказывался соблюдённым.
На выставке представлены разнообразные изделия из фарфора, стекла и фаянса. Это декоративные вазы, расписанные розами и позолотой, чашки из сервизов, в том числе — царских, тарелки. Многие из этих предметов созданы в Российской империи — например, на заводе Алексея Попова. Разумеется, можно доказывать, что все эти мотивы — заимствованные, гарднеровские и вообще сугубо вторичные. Но русский фарфор имеет свою промышленную историю, а декор тогда по всей Европе был примерно одинаковым — букеты "со значением". Также мы можем увидеть бокалы, стаканы и чайные приборы, принадлежавшие императрице Александре. Поскольку все современные экспозиции несут на себе печать концептуальности, "Аrs botanica" представляет работы современного ювелирного дома "Anna Nova", опирающегося на традиции искусства XIX века.
Любая выставка — это расширение границ знаемого, новый взгляд на привычные литературно-художественные, культурные образы. "Аrs botanica" — своеобразная иллюстрация к многажды читанной русской классике. "И вот уже трещат морозы / И серебрятся средь полей… / (Читатель ждёт уж рифмы розы; На, вот возьми её скорей!)".
Илл. Модное дамское платье. Лист из журнала №12 «Новый живописец общества и литературы». Россия, Москва, 1830 г. Бумага; гравюра, раскрашенная акварель.
