Андрей Рублёв
Води рукой моей, творящий Боже!
Ни угля, ни набросков — ничего.
Ни с чем былым явле́нное не схоже.
Нет, это не искусство — естество.
Три ангела предвечного совета:
Рожденье и спасенье бытия.
Где Авраам? Где Сарра? Нет ответа.
Три ангела — пред ними только я.
Прозрение превыше прежних правил,
Изображенье внятнее речей.
Зачем ты, Авраам, меня оставил?
Я тайновидец? Хватит ли очей?
Трапе́зе ни начала, ни предела.
Взирай. Не рассуждай. Не празднословь.
Мгновенье — древо претворится в тело.
Мгновенье — краски претворятся в кровь.
Век наполняет жертвенную чашу
И дуб растит для тяжкого креста.
Я, как смогу, суровый век украшу.
Да будет неизбывной красота!
Иоанн Грозный
Мой Третий Рим — краса всея Державы.
С тобою вместе креп я и мужал.
Я не искал мимотекущей славы —
И Царь царей Державу удержал.
Да не затмят её святого солнца
Ни бунтовщик, ни разжигатель смут,
Ни ханский гнёт, ни спесь и гнусь ливонца,
Ни яд и сребролюбие иуд.
Но я иссяк. Не утолить печали.
В своих грехах смиряюсь до зела.
Я слышу, где-то ножницы упали.
Царю — обитель. Царствию — метла.
Мне, как на дыбе, на державном троне.
И эта мука Богу лишь видна.
Я так хочу прильнуть к одной иконе:
Испить из чаши ангельской до дна.
Не оскверню греховными очами:
Одену образ в золотой оклад.
Пройдут века — и Троицы лучами
Русь озарится, словно райский сад.
Павел Флоренский
Не ты ль ко мне взывала: "Павел! Павел!"?
Не ты ль ждала, когда я встрепенусь?
Очнулся я, стопы к тебе направил,
Мой тонкий сон, моя Святая Русь.
И я искал от пращуров наказа,
Вела к тебе от рода Кострома,
Я шёл к тебе вершинами Кавказа,
Я шёл к тебе низинами ума.
Мне ни к чему теперь земные лавры,
Моё пустое прежнее житьё,
Когда добрёл до Сергиевской лавры
И приложился к вечности её.
И отчего теперь дерзаю зреть я
Молитву в красках, что явил Рублёв?
Её сокрыли целые столетия,
А мы прорвали пелену слоёв.
Так сгинь же, тьма! Душа, ищи покоя!
Мы у безверья своего в плену.
Мы не искали авторского слоя —
Мы с глаз своих сдирали пелену.
Разобщены, черствы и горделивы,
Но преподобный всех собрал на пир
Постичь закон обратной перспективы:
Три ангела в себя вбирают мир.
Вот так когда-то воплотилось Слово.
Вот так раздался жизни первый вздох.
Поистине, есть Троица Рублёва,
А значит, без сомнения, есть Бог.
Евгений Кудрявцев
(художник, реставратор, руководивший эвакуацией Третьяковской галереи в Новосибирск в годы Великой Отечественной войны)
Народ вставал, стрелял, копал траншеи,
Но о душе не забывал народ:
Наследье Третьяковской галереи
Мы как военный вывезли завод.
Иванов вновь являл Христа народу,
И Васнецов скликал богатырей.
Народ смотрел — как пил живую воду,
Времён единство ощущал острей.
Мы на Оби держали оборону:
Спасти святыни, хлеб и сон — потом.
Мы привезли рублёвскую икону,
Была незримым Троица щитом.
Не раскрывали, берегли под спудом,
Но этот вечный свет неугасим.
Три ангела пришли победным чудом,
И каждый сибиряк молился им.
Молитва больше всех земных империй,
Молитва дольше всех земных веков,
Молитва крепче всех земных материй.
Не зря боялся враг сибиряков.
Юрий Гагарин
— Поехали!.. Какие перегрузки!
— Терпи, мой сын. Господь тебя хранит.
— Вселенная, ты говоришь по-русски?
Звезда с звездой по-русски говорит?
— Дерзай, мой сын. Всегда тебе я внемлю.
Ты голос всех времён и всех племён.
Подставь ладонь, держи родную Землю.
Качай её. Пусть видит мирный сон.
— Я думал, этот прах многострадальный
В руке моей удержится едва…
"Заря"! "Заря"! Я — "Кедр". Полёт нормальный.
В ладони — неземная синева,
Как синий цвет на "Троице" Рублёва.
И в этой синеве — душе приют…
От дуба тень, и трапеза готова.
"Заря"! "Заря"! Три ангела грядут.
Андрей Тарковский
Веленью Божию, о, муза, будь послушна,
Завесу тайны дерзко разорви.
Мой век, мой страж, пусти меня — мне душно.
Иное время спит в моей крови.
Отец для Сына царственную негу
Не уготовил. С духом соберусь —
Я вижу: Сын с крестом идёт по снегу
Омыть слезой языческую Русь.
Я вижу: плачет отрок вдохновенный,
Льёт по наитью колокол души.
Я вижу: шар… земля… полёт мгновенный…
Пари, душа — и больше не греши.
Мне с детства серый цвет туманит очи:
Мне пепла горсть отец принёс с войны.
Не посыпай главы, помилуй, отче!
Как жить, когда нам краски не видны.
"Как жить? Живи по Божьему закону", —
Сказал отец и потонул во мгле,
Оставив мне рублёвскую икону.
И вот я самый зрячий на земле.
Я вижу: стали трое на распутье.
Кому куда — а стол на всех один.
И не достоин ноги их разуть я:
Они сошли с неведомых вершин.
Александр Проханов
Россия! Нет тебя на свете краше,
Но велика красы твоей цена.
Мне говорил монах о горькой чаше,
Что в жизни должен я испить до дна.
Я молод был. Искал уединенья.
Томилось слово в сердце и в уме.
И мне однажды тонкое виденье
Ненастным днём явилось на холме.
Среди травы забытая икона:
Взирали, будто долгий путь пройдя,
Три ангела рублёвского канона.
Я их укрыл от ветра и дождя.
Я их укрыл от пуль Афганистана
И Карабах увещевал: "Остынь!"
Оберегал от едкого дурмана,
Что нёс Чернобыль, как звезда Полынь.
Казалось, по иконе били танки
В каком-то жутком, чёрном октябре.
Казалось, кто-то лютый, в вышиванке,
Как зверь, таился где-то на Днепре.
От грозных бед, маячащих в грядущем,
Икону предстояло охранять,
Но зло крепчало, было вездесущим,
Хотело зло трёх ангелов разъять.
А на столе залог единства — чаша,
Густым вином в ней русские века.
И я вкусил слезы и крови нашей.
О, чаша, чаша, ты была сладка!
И ангел, что сидел посередине,
Меня на миг вознёс на высоту,
Он мне открыл красоты и святыни,
Явил страну как чудо и мечту.
А на холме повыпрямились травы.
А на холме порасцвели цветы.
В себя вобрал он земли всей Державы.
Промолвил ангел: "Холм насыпал ты".
