Андрей ФЕФЕЛОВ. Андрей Вячеславович, в рамках нашего проекта "Светочи", носящего некий мемориальный характер, мы говорим о людях, которые были с нами в тяжёлые, уже уходящие в сумрак истории 1990-е годы. О том ключевом, трагическом, страшном периоде, когда целая когорта русской патриотической интеллигенции совершила подвиг, перенеся нетленные свечения, вечные русские смыслы, русские ценности через огромное ядовитое либеральное болото на твёрдую почву, в следующий исторический эон. Некоторые из этих подвижников погибли, некоторые до сих пор здравствуют. Все они — наше достояние. И мы сейчас должны вспомнить этих людей, почтить, а может, даже составить небольшую энциклопедию русской патриотической мысли конца ХХ — начала XXI века.
Андрей СМИРНОВ. Я бы выделил несколько направлений. Прежде всего — зарождение в конце 1990 года газеты "День". Появился новый орган писателей, причём вначале он планировался идеологически конвергентным. Речь шла о том, что на этой площадке будут встречаться разные авторы, поскольку в то время общественный интерес к литературным спорам был настолько велик, что для публикаций не хватало изданий. "Литературная газета", "Литературная Россия" выходили огромными тиражами, так же как и книги.
Многие популярные фигуры эпохи перестройки сегодня, скорее, вызывают вопросы относительно их значимости. Сейчас трудно представить, к примеру, что в то время сотни тысяч людей читали публициста Черниченко и ему подобных…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Как тогда шутили: рой медведев и шмелёв…
Андрей СМИРНОВ. Имя Медведева хотя бы можно связать с политикой и историей, но были и совершенно ничтожные авторы, которые на волне перестроечного перегрева вызывали массовый интерес, несмотря на то что мыслей там было очень немного. В каком-то смысле линия, которая позже нашла своё отражение в газете "День", также зародилась на волне перестройки, хотя и с другим знаком.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Контрперестроечным…
Андрей СМИРНОВ. Или хотя бы скептически настроенным по отношению к ней. Конечно, главный редактор "Дня" (позже переименованного в "Завтра") Александр Проханов с самого начала выступал как оппонент перестройки. Но в любом случае я бы отделил сугубо консервативно-системный манифест Нины Андреевой "Не могу поступиться принципами" от того направления, которое могло оседлать перестроечную волну, пусть и на антиперестроечных тезисах. Оно, например, включало в себя писателей-деревенщиков, которые являлись популярной частью советского гуманитарного сообщества, но в значительной степени их мировоззрение уже не было советским. Некоторые критики сегодня даже начинают нападать на них за это…
Андрей ФЕФЕЛОВ. И проводить параллели между нашими деревенщиками и современным энвайронменталистским движением экологистов. Кстати, выступление китайских студентов на площади Тяньаньмэнь в 1989 году тоже имело экологические очертания: они протестовали против строительства электростанции "Три ущелья". Считается, что подавление протестов тогда предотвратило развал Китая и его движение по пути перестроечного Советского Союза. Тем не менее экологический компонент тогда был очень силён.
Андрей СМИРНОВ. Да, у нас в перестройку тоже могли вместе выступать, скажем, против строительства АЭС и почвенники, и так называемая демократическая, а в дальнейшем либеральная, общественность.
В те годы в газете "День" сформировалась редколлегия, состоявшая из целого соцветия имён. Здесь зародилось движение, которое потом будет материализовано в некую политическую составляющую, красно-белый синтез, к которому противники сразу приклеили красно-коричневый ярлык. По большому счёту это был бунт интеллигенции. Потому что советских политиков тогда уже толком не осталось, а политики радикальных движений, типа "Памяти", по факту являлись немногочисленными и невлиятельными организациями, пусть и мифологически очень заметными. А вот этот писательский и чуть шире — интеллигентский интеллектуальный круг и формировал значительную часть оппозиционного языка 1990-х годов, который стал привычным и который в значительной степени в XXI веке был взят на вооружение российской властью. Конечно, если мы станем говорить о таких светочах, как Валентин Распутин или Савва Ямщиков, то их политические проявления, публицистика — не самое ценное в их жизни и творчестве…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Дело не в том, что власть взяла на вооружение эту терминологию, этот дискурс. Имеет значение то, что она осуществляет курс, духовно проложенный той когортой. По сути, в России сейчас описывают окружающий мир в терминах патриотов, нашей духовной оппозиции 1990-х…
Андрей СМИРНОВ. Кстати, подзаголовком "Дня" и "Завтра" долгое время было выражение "Газета духовной оппозиции" (позже оно сменилось на "Газета Государства Российского"). Помню нападки на это со стороны представителей господствующего тогда либерального дискурса. А в 1990–1994 годах либеральный диктат в СМИ был очень серьёзным, высказываться особо не давали…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Вплоть до запрета упоминать название газеты "Завтра". Запрет был введён после 1993 года специальным распоряжением одной из зловещих фигур русской истории — прораба перестройки Александра Яковлева. Он считал, что власть в своё время совершила ошибку, постоянно критикуя газету "День". Это позволило газете раскрутиться и стать довольно влиятельной. Поэтому относительно "Завтра" выбрали стратегию замалчивания.
Помню, когда наши доблестные патриоты из ФАПСИ передали в редакцию тайные переговоры Ельцина и Клинтона, и я всю ночь корёжил слова, переделывая текст и пытаясь внести в него какие-то англицизмы, чтобы можно было написать о якобы утечке информации, которая через Запад пришла к нам. Когда вышла эта скандальнейшая публикация, поднялся вихрь, но в российском информационном поле всё время говорили: "В одной из российских газет…", "В российской прессе…", "В открытых источниках…" — не упоминая газету "Завтра", поскольку уже действовал прямой запрет на её название.
Андрей СМИРНОВ. Эта тематика, если брать политический контекст, укладывается в идеологическую борьбу за 1990-е. Я бы не осмелился сказать, что эти годы отыграны — не так много имеется исследующих их текстов, написанных книг. Но, не прорабатывая их постоянно, можно получить замещение, когда про 1990-е годы станут говорить другие люди. Например, сейчас, в условно либеральной молодой среде уже давно нет восторгов по поводу расстрела парламента. Наоборот, это как раз считается началом конца русской демократии. Или вопрос приватизации: почему, допустим, часть запрещённого в России экстремистского ФБК сейчас атакует знаковых олигархов 1990-х? Публикуя всякие разоблачения, они фактически говорят на языке оппозиции 1990-х годов и, может быть, в чём-то на языке сегодняшней не сильно радикальной по отношению к власти оппозиции левого толка.
Есть ещё аспект, связанный с тем, что в какой-то момент слово "интеллигенция" приобрело совершенно негативное звучание как нечто продажное, ничтожное.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Думаю, скепсис идёт ещё от "Вех", когда Струве и другие авторы сборника начали топтаться на этом слове.
Андрей СМИРНОВ. Согласен. Но в конце девяностых негатив дошёл до предела. Как произошло и со словом, к примеру, "демократ", которое с определённого времени перестало использоваться, поскольку его совершенно испоганили, и сейчас его практически не вспоминают.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Просто в то время было огромное количество перевёртышей, которые всё время крутились, мимикрировали…
Андрей СМИРНОВ. Надо подчеркнуть, что те люди, которые представлены в проекте "Светочи", никогда не крутились. Они могли меняться, уточнять какие-то представления, но у них всегда была своя позиция, которая могла приносить им проблемы — и в советское время, и в перестройку, и в 1990-е годы. Причём зачастую их оппонентами, если не гонителями, выступали одни и те же люди. Наши светочи, даже если находились в одном русле с властью, делали это не потому, что подстраивались под неё, а потому, что она была с ними согласна.
И конечно, они влияли на людей. Вспоминаю один забавный личный момент, связанный с переходом в новую школу, где учительница по литературе относительно быстро зафиксировала мой "правый уклон". А она придерживалась, скажем так, либерально-консервативных взглядов. То есть не чисто либеральных, потому что эстетически модернизм перестройки её не сильно вдохновлял. И как-то она не без ехидства спросила меня: "А таких поэтов, как Юрий Кузнецов и Николай Тряпкин, знаем?" Я говорю: "Знаем". Она констатировала: "Уже хорошо". Сиречь, моё чтение газет и журналов "красно-коричневой направленности" даёт культурные плоды. Для меня, подростка, газеты, книги были окном в мир, образовательным ресурсом. Телевизор тотально враждебен, каналов информации, из которых мы могли узнавать что-то важное для себя, было мало. И газета "Завтра" стала своего рода энциклопедией русской патриотики.
Кстати, недавно в Центре Вознесенского проходила выставка "Мир искусства Бориса Усова", на которой были представлены художественные работы, коллажи поэта, кинокритика, лидера андеграундной группы "Соломенные еноты" Бориса Усова. Он известен читателям "Завтра" как кинообозреватель Борис Белокуров, несколько лет писавший для нас прекрасные кинорецензии. Так вот, впервые про группу "Соломенные еноты" я узнал в конце 1993-го — начале 1994 года именно из рок-полосы газеты "Завтра". Тогда это был предельно важный ресурс узнавания. Любое маленькое объявление могло вызвать фантастический эффект!
Когда открытой информации стало много, она начала теряться. И сегодня наш проект "Светочи" как минимум может вновь заострить внимание, помочь вспомнить какие-то важные вехи, связанные с людьми, которые являют собой цвет русской культуры. Например, Сергей Бондарчук — фигура мирового масштаба. Помню его интервью лета 1993 года, где он говорил о желании принять предложение войти в редколлегию газеты "День". Правда, сделать этого не успел, потому что самой газеты не стало. Или писатель Леонид Леонов — тоже одна из масштабнейших фигур ХХ века. Весь список имён — весьма серьёзный.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Один из моих знакомых, этакий специфический патриот — полумонархист-полускептик, рассказывал, как покупал в переходе на Пушкинской площади выпуск "Завтра" у старушки-патриотки, адепта газеты. Он ей говорит: "Дайте-дайте мне эту ужасную, отвратительную газету!" И она очень ревниво спрашивает: "Почему же вы хотите её купить, если она такая ужасная?" И тут он не выдержал и стал кричать на весь переход: "А что ещё вы мне можете предложить?! Я хочу читать её, потому что там каждый раз находишь что-то важное!" В этом отношении "Завтра" всегда была газетой патриотической интеллигенции. Она порой читалась из-под полы, но обязательно читалась. Отголоски этого я ощущаю и сегодня: люди до сих пор предпочитают её другим изданиям. Как сказал один из светочей русского кинематографа, актёр Владимир Гостюхин: в "Завтра" всегда написано то, что есть на самом деле, а не то, что нам навязывают, к чему пытаются приучить.
Андрей СМИРНОВ. Да, в нашем пуле, конечно, костяк — это писатели…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Мы словоцентричны.
Андрей СМИРНОВ. Но к этому литературному костяку примыкает некоторое количество выдающихся актёров, режиссёров. Например, Василий Ливанов.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Василий Борисович — источник уникальной информации. С ним интересно говорить и о нём самом, и об эпохе, и, конечно, о его великом отце. Борис Ливанов остаётся одним из столпов театра Станиславского. Актёрская профессия очень подвижная, но в данном случае было сделано что-то сверх возможного.
Андрей СМИРНОВ. В нашем сегодняшнем разговоре, конечно, трудно не отойти от основной темы. Потому что материала слишком много, и он чрезвычайно разнообразен. За каждым произнесённым именем — целый ряд ассоциаций, множество историй, напрямую связанных с "Завтра" или вообще никак не связанных с газетой.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Всё это люди одной среды. Часто набор определённых фамилий современников не представляет собой некую единую сущность, но те люди, о которых мы вспоминаем, мало того что были друг с другом знакомы, у них была некая идейная, смысловая, духовная общность. И, соответственно, некая иерархия. Средотворение — это великая магия, и человек не может построить среду исключительно по каким-то методичкам, это не инженерный, а алхимический процесс. Она возникает вокруг тех или иных личностей, тех или иных явлений. И конечно, газету "День" ("Завтра") можно называть средотворительным фактором.
Андрей СМИРНОВ. Мне кажется, говорить, что все принадлежат к одной среде, можно с большой натяжкой. Потому что в списке наших светочей, например, присутствует Егор Летов, который вовсе не из среды писателей-почвенников…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Но он написал песню, посвящённую разгрому газеты "День", где он говорил: "Будет новый день! Будет светлый день!" И таким образом пролагал путь телеканалу "День". Кстати говоря, есть ещё песня из русского рока, посвящённая газете "Завтра", — у Глеба Самойлова, где есть слова: "Последняя заря, всё остальное — зря!"
Понятно, что Ямщиков с Бушиным находились немножко в разных идеологических полях и социальных средах, но при этом всё равно был объединяющий плацдарм — газета "Завтра". А с другой стороны, всех этих людей скрепляло то, что для них были важны и русская история, и русское государство. И несмотря на некое противостояние между "красными" и "белыми", которое до сих пор присутствует в нашем сообществе, тем не менее в те чёрные годы все они были людьми сопротивления. Тьма, пришедшая с Запада, накрыла нас, только светочи и светили.
Андрей СМИРНОВ. В этом смысле да. Хотя, на мой взгляд, нет проблемы в том, что было сформировано несколько сред или что какие-то люди начинали на площадке "Завтра", а дальше, как с космодрома, стартовали и образовывали уже свои миры. Это тоже нормально.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Кстати, "Завтра" — это не только средотворительная, но ещё и газетотворительная площадка. Потому что от неё отпочковались две другие газеты — "Дуэль" и "Лимонка", которые сегодня уже запрещены и закрыты. И обе, как только научились у нас создавать газету, сразу же свирепо накинулись на "Завтра".
Андрей СМИРНОВ. Конфликт отцов и детей. Это нормальное явление. Удивительно другое. Восьмиполосник в неделю — очень локальное явление, но в 1990–2000 годах он умудрялся быть флагманом. Один номер "Завтра" мог переходить из рук в руки — в семьях, среди единомышленников. Газету вывешивали на стендах. Это ещё один удивительный отголосок советского времени. Я, например, в первый раз прочитал вырезки из "Дня" на импровизированном стенде на улице Хачатуряна в Москве осенью 1991 года. Там висел материал, посвящённый событиям августа 1991-го, но факты, взгляд были отличны от всех известных мне тогда СМИ. А рядом расположилась статья Дмитрия Михайловича Балашова из цикла "Ещё раз о великой России", посвящённая Приднестровью. Балашова на тот момент я уже знал как исторического романиста и очень почитал. Соответственно, это дополнительно расположило меня к неизвестному изданию. И это было не единичное явление. Такой же стенд, я знаю, делала в Петербурге даже в начале двухтысячных годов одна из наших распространительниц, Людмила Петровна Мелихова. Такие неожиданные, я бы сказал, старорежимные форматы тоже работали.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Этот стенд был на Литейном, рядом с Домом офицеров. Людмила Петровна пожертвовала дверью собственной ванной комнаты в квартире на проспекте Чернышевского. И эту дверь в качестве щита она использовала для экспонирования газеты "Завтра". Это удивительная история! Низкий поклон Людмиле Петровне!
Андрей СМИРНОВ. Локальное по объёмам и возможностям издание оказывало большое влияние на общество. И светочи были в нём изумрудами. При этом они, как люди яркие и талантливые, по определению не могли быть удобными и нередко находились в разных пространствах и даже конфликтовали, как, к примеру, Савва Васильевич Ямщиков и Владимир Сергеевич Бушин.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Они могли конфликтовать не только между собой, но и с нами — с редакцией газеты.
Андрей СМИРНОВ. Да. При этом я не раз наблюдал ситуации, когда молодое и среднее поколения газеты с недоумением смотрели на потрясающую терпимость старших. Когда речь заходила о публикации материалов автора, который уже лет пять в газете не печатался да ещё ругательски нас ругал, а потом приносил статью, то Нефёдов или Проханов могли сказать: "Чего уж там, ладно, поставим в печать, не страшно…" Не было такого, что людей вычёркивали. Они могли сами себя сжечь и вычеркнуть, но редакционная любовь к людям допускала возможные их огрехи, полемические ситуации…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Здесь важнее, что работа, которая делалась и делается, гораздо шире всех самолюбий и честолюбий. Потому что сама идея русской цивилизации, которая сейчас даже принята в официоз, о чём раньше помыслить было нельзя, исключает всю эту мелкотравчатость, тем более в отношениях. Не говоря уже о том, что конкретные судьбы людей, их трагедии и триумфы меркнут в масштабе тех задач и явлений, которые рассматриваются.
Андрей СМИРНОВ. Это действительно снимает противоречия, особенно частного порядка. Есть, конечно, любители в них уткнуться, уйти в тотальную склоку. Но, с другой стороны, например, Владимир Григорьевич Бондаренко, по-моему, порой отчасти даже был доволен: мол, это же полемика, это хорошо и интересно! Это подразумевает некое движение, потому что просто обмениваться декларациями скучно. А так на небольшой площадке разворачивались баталии, которые потом в некотором смысле вышли из газеты на другие территории, разрослись. Они ведутся уже в общественном масштабе. Не исключено, что будущее Государство Российское должно содержать возможность разных взглядов. Непререкаемым будет основной фундамент, но в то же время могут иметь место разные воззрения на историю, настоящее и будущее.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Более того, будь я политтехнологом, то, наверное, специально усилил бы эти полюсы: условно говоря, пусть патриоты разного толка доказывают, что их патриотизм является наиболее ценным для нашей бессмертной империи будущего.
Андрей СМИРНОВ. Сегодня патриотический лагерь на политическом поле находится немного в аморфном состоянии. Как таковая активная политика ушла, и это даже до СВО произошло. Кремль очень многое забрал на себя. И мне кажется, как раз сейчас имеет смысл, в том числе идеологам, идти вглубь, разрабатывать что-то новое, потому что, если брать историю, здесь огромное количество вещей не раскрыто.
Наш человек обожает исторические споры. Художник Алексей Беляев-Гинтовт рассказывал: 3 октября 1993 года у Останкино, когда уже стрелял БТР, он наблюдал, как рядом с ним два персонажа продолжали вести "красно-белые" разборки. Но целиком уходить в историю тоже опасно, наш человек часто не может остановиться. Главное, что как раз сейчас есть куда копать: появляются новые источники, новые ценные исследования. Думаю, сегодня любой простой ответ надо усложнять. Все наши основные тезисы освоены не только властью, но и какими-то совсем уж ушлыми технологическими жуликами. Они играют на одних и тех же нотах, но пришла пора патриотам эти ноты выстраивать в аккорды и лады.
В начале беседы я говорил о том, что 1990-е годы ещё не представлены основательно, нет большого количества серьёзных работ, исторических и культурологических исследований. Вот недавно вышла книга нашего друга, автора газеты Евгения Фатеева "Феномены 90-х. Опыт человека, которому посчастливилось выжить", но это штучный проект. В этом смысле и наша энциклопедия "Светочи" — тоже борьба за 1990-е, которая вроде бы и выиграна, но обольщаться этой победой я бы не стал. Ведь приходит новая либеральная поросль и заявляет: "Да-да, мы согласны, что всё было неправильно сделано. Но сами идеи-то хорошие, только их реализация подвела".
Поэтому 1990-е надо продолжать отбивать, насыщать новыми смыслами. Чтобы конец 1980-х и начало 1990-х годов ассоциировались не с именами ложных властителей дум, а с выдающимися фигурами русской культуры, которые сегодня могут быть незаметны и неизвестны. В этом вопросе есть куда развиваться. Понятно, что какие-то имена неизбежно на слуху и без "Светочей", но и они здесь не станут лишними.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Тогда — с почином, Андрей Вячеславович! Здесь многое будет зависеть от тебя, поскольку твоя главная задача — искать тех людей, через кого можно будет ту или иную несправедливо забытую фигуру раскрыть.
Андрей СМИРНОВ. Или по-новому представить уже известного человека, которого в своё время подавали под определённым углом. Мы помним, как навешивались такие ярлыки, как "одиозный", "печально известный" и прочие.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Хочется ещё раз подчеркнуть, что патриотическая интеллигенция — под прессом, под дулами пушек, под огромной плитой замалчивания — стояла против мощного, финансово и информационно напитанного мирового либерального пула. Я бы не стал называть их либеральной интеллигенцией, поскольку там были и дельцы, и культуртрегеры определённого типа, хотя были и писатели того круга. Их жёлтая машина работала день и ночь, и до сих пор она ещё тарахтит, как ни странно.
Сейчас происходят вещи удивительные: я был недавно на праздновании юбилея художественного руководителя Государственного академического русского народного хора имени М.Е. Пятницкого, и патриотический формат концерта включал в себя выступления других народных хоров. В конце вышел певец Шаман с песней "Я русский". Я своими глазами видел, как Швыдкой стоял и подпевал Шаману.
В 1990-е мощнейшая либеральная махина создавала репутации и антирепутации, навешивала ярлыки, ставила клеймо фашиста, одиозной личности, нерукопожатного человека. С другой стороны, использовала самое большое и страшное их оружие — замалчивание. Сплошь и рядом мы видели, как на очень слабых площадках, вплоть до исчезающей величины, например, Союза писателей России, выступали интереснейшие представители русской интеллигенции, для которых другие двери были просто закрыты. Они попадали в некую…
Андрей СМИРНОВ. Резервацию…
Андрей ФЕФЕЛОВ. Именно так! Но сама русская история эту затею зачеркнула, когда ушла от того странного вывиха, загогулины, как говорил когда-то Ельцин, и вернулась в широкое русло своего космического движения.
На фото: Владислав Шурыгин, Владимир Антюфеев, Анатолий Афанасьев, Игорь Шафаревич, Александр Проханов, Дмитрий Балашов, Сергей Лыкошин среди русских добровольцев. Приднестровье, 1992 год.
