Мотивы рождественского рассказа Н.С. Лескова «На краю света»(1875) различимы в святочном рассказе В.Г. Короленко «Сон Макара» (1883).
Лесков рано разглядел дарование Короленко, называя его имя в числе талантливых молодых писателей,которые «тоже, в свою силу, возбуждают в читателях добрые чувства и честные мысли».
В некоторых вопросах веры и познания о Боге маститый писатель в чём-то совпадал с Короленко. «Думаю и верю, что “весь я не умру”, но какая-то духовная постать уйдёт из тела и будет продолжать “вечную жизнь”, но в каком роде это будет, об этом понятия себе составить нельзя здесь, и дальше это Бог весть когда уяснится.– писал Лесков за год до смерти.–Мне очень понравилась фантазия Короленки "Тени", присоединённая в конце к книжечке о Сократе. Я тоже так думаю, что определительного познания о Боге мы получить не можем при здешних условиях жизни, да и вдалеке ещё это не скоро откроется, и на это нечего досадовать, так как в этом, конечно, есть воля Бога».
«Вещи и явления, которых мы не можем постигать нашим рассудком, вовсе не невозможны от этого,– размышлял Лесков. – Я признаю священные тайны Завета и не подвергаю их бесплодной критике. К чему, когда инструмент наш плох и не берёт этого?» Идея о непознаваемости Бога человеческим разумом сочетается у писателя-христианина с богопознанием путём интуитивного открытия человеком Божественной премудрости: «Куда ни глянь – всё чудо: вода ходит в облаке, воздух землю держит, как пёрышко; – радуется «дивотворному» благоустроению мира «маленький монашек» отец Кириак в повести «На краю света», – вот мы с тобою прах и пепел, а движемся и мыслим, и то мне чудесно; а умрём, и прах рассыпется, а дух пойдёт к Тому, Кто его в нас заключил. И то мне чудно: как он наг безо всего пойдёт? Кто ему крыла даст, яко голубице, да полетит и почиет?»
Встреча героя рассказа Короленко – полудикого жителя якутской тайги – с Богом, «большим Тойоном»(по представлениям Макара)происходит, когда Макар замерзает в тайге в самый канун Рождества.
Этот художественный ход – смерть под Рождество – известен в святочной литературе («Девочка со спичками» Андерсена, «Ёлка сироты»Рюккерта, «Мальчик у Христа на ёлке» Достоевского). Но в отличие от героев названных произведений Макар у Короленко не сразу попадает в объятия Божественного милосердия. Сначала ему предстоит строгий суд Всевышнего, и приговор беспощаден: «Вижу, что ты обманщик, ленивец и пьяница<…> Отдать этого ленивца трапезнику в мерины, и пусть он возит на нём исправника, пока не заездит».
Здесь «Большой Тойон» напоминает скорее представления диких жителей «края света», «куда Макар телят не гонял», о «сильном божестве», гнева которого надо опасаться. Деревянная чаша весов с грехами Макара перетянула золотую чашу добродетелей. Ангелы – «молодые Божьи работники» в белоснежных одеждахне в силах помочь.
Но за грешника вступается Милосердный Сын сурового Бога. Согласно рождественской концепции «Христос рождается прежде падший восставити образ». Господь Бог не хочет вечных мук и смерти грешника, является в мир для искупления и очищения падшего человека. Сын Божий просветляет тёмное сознание забитого Макара, наделяет егорождественским даром. Здесь это дар слова, с тем, чтобы безропотный, бессловесный человек, загнанный угнетателями всех мастей, возродился, самовосстановился, смог бы оправдаться перед Богом, дать «ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься».
Короленко неслучайно выбирает форму не собственно прямой речи, проникнутой авторским пафосом, поскольку также полон сочувствия к страдальцу-бедняку: «Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и голод; гоняли морозы и жары, дожди и засуха; гоняла промёрзшая земля, злая тайга!»
Бесхитростным рассказом о своей мученической жизни Макар приводит «Большого Тойона» в замешательство. Это совершенно новый, непривычный ход в святочной беллетристике, когда не сразу срабатывает важнейшая мотивировка чуда рождественского спасения. Не только лесковский герой-архиерей в рассказе «На краю света», но и Всевидящий «Большой Тойон» в рассказе Короленко не сразу разглядели за грубой и неприглядной оболочкой чистую душу. «Большой Тойон» задумался: «Что же это, – сказал Он, – ведь есть же у Меня на земле настоящие праведники… Глаза их ясны, и лица светлы, и одежда без пятен… Сердца их мягки, как добрая почва<…> А ты посмотри на себя…»
В самом деле, внешность Макара мало чем отличается от портрета дикаря, каким увидел его вначале владыка в «На краю света»: «рожа обмылком – ничего не выражает; в гляделках, которые стыд глазами назвать, – ни в одном ни искры душевного света; самые звуки слов, выходящих из его гортани, какие-то мёртвые: в горе ли, в радости всё одно произношение, вялое и бесстрастное<…> Где ему с этими средствами искать отвлечённых истин, и что ему в них?» Также и в наружном облике Макара нет никакого благообразия: «глаза его мутны и лицо темно, волосы и борода всклокочены, и одежда изорвана».
«Не судите по наружности, но судите судом праведным», – эти евангельские слова как нельзя лучше подошли бы к рассказу Короленко.
Небесная «большая дверь, которую раньше скрывали туманы», для Макара открыта. Здесь снова перекличка с Лесковым, также не раз размышлявшим о том, кто достоин Царствия Небесного. В рождественском рассказе «На краю света» впервые появляется образ-символ «билета», развитый затем в «Братьях Карамазовых» Достоевским. «Ну а теперь мы видим, – пишет Лесков, – что рядом с нами туда же бредёт человечек без билета. Мы думаем: “Вот дурачок! Напрасно он идёт: не пустят его! Придёт, а его привратники вон выгонят”. А придём и увидим: привратники-то его погонят, что билета нет, а Хозяин увидит, да, может быть, и пустить велит, – скажет: “Ничего, что билета нет, – Я его и так знаю: пожалуй, входи”, – да и введёт, да ещё, гляди, лучше иного, который с билетом пришёл, станет чествовать».
В финале рассказа Короленко сглаживается наметившееся отступление от привычных святочных мотивировок. Преображение Макара, полнота его единения с Богом наступают, когда смягчилось сердце героя, хлынули очистительные слёзы. Это подлинно рождественский финал с торжеством высшей справедливости, с размягчением сердец и даром благодатных слёз умиления: «И Макар дрогнул, на сердце его пало сознание, что его жалеют, и оно смягчилось<…> И он заплакал. И Старый Тойон тоже плакал… И плакал попик Иван, и молодые Божьи работники лили слёзы, утирая их широкими белыми рукавами. А весы всё колыхались, и деревянная чашка подымалась всё выше и выше!»
Макар, всю жизнь страшившийся больших и малых начальников, не имеющих понятия о сострадании и жалости к простому человеку, почувствовал у небесных врат милосердное заступничество Божие, на которое и не смел надеяться. Так, в святочном рассказе явлена евангельская «сверх надежды надежда», «ибо мы спасены в надежде».
