«Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!»
Владимир Маяковский «Левый марш».
Во всём мире понятие «авангардное искусство» тесно связано с Россией, а конструктивизм и вовсе считается сугубо русским направлением, ибо он не просто возник и сформировался в СССР, но был удачно экспортирован в качестве эталонной эстетической идеи XX столетия. Великий гений архитектуры Ле Корбюзье, посетив Советский Союз, объявил, что приехал не учить, но учиться. Интересно, что именно Василия Кандинского и Казимира Малевича считают основоположниками современного мирового искусства. Русский авангард время от времени становится источником вдохновения для дизайнеров, модельеров и театральных декораторов. Больше того – всё теперешнее фотоискусство, так или иначе, является наследием Александра Родченко – его динамичные и нетривиальные ракурсы сделались настоящим прорывом, а сейчас их использует всякий модный фотохудожник, возможно, уже не задумываясь о первоисточнике.
Итак, к 120-летию со дня рождения Варвары Фёдоровны Степановой в ГМИИ им. А.С. Пушкина, открылась выставка «В гостях у Родченко и Степановой». Экспозиция посвящена творчеству ведущих мастеров отечественного авангарда 1910-х–1920-х годов, их художественно-дизайнерской и преподавательской деятельности. Муж и жена. Соратники. Коллеги. Она часто выступала в качестве его прекрасной музы, позируя перед объективом. Они понимали друг друга с полуслова. Революционная эпоха – время беспрестанного горения и беспокойной динамики. Цвет времени – красный, который по мнению всё того же Василия Кандинского «...безгранично тёплый, живая, подвижная, беспокойная краска. В этом кипении и горении …наличествует так называемая мужская зрелость». Мужская зрелость - это воля к власти, энтузиазм и победительная сила. Огонь и бескомпромиссность. Коллажи, плакаты, реклама и журнальные обложки – всё полыхает алыми буквами. Это – жаркая свежесть дня и вечное, необоримое движение света. Экспозиция размещена таким образом, что мы знакомимся с творчеством Родченко-Степановой через их деятельность. Разделы так и обозначены - «Мастерская», «Конструктивизм», «Париж 1925», «Формулы авангарда» и так далее. Давайте попробуем рассмотреть это через призму самой эпохи, используя символы, знаки и ритмы того неистового, бешеного времени.
Итак, принципиальная, наступательная новизна. В понятие «старорежимный» вкладывается не только социально-политический смысл, но ещё и культурно-эстетический. Всерьёз обсуждаются тезисы о запрещении старых танцев и внедрении ритмической гимнастики. Пишутся программные статьи о замене классической оперы – коллективным хоровым пением. Архитекторы считают своими генеральными направлениями: дома-коммуны и фабрики-кухни. Модельеры спорят о практичной женской одежде, которая бы не имела ничего общего с оголяющей и унижающей французской модой. И, разумеется, очень часто пишется и говорится о современно-пролетарском осмыслении творчества. Многочисленные искусствоведы (что характерно, из старой профессуры!) доказывают в своих брошюрах, что у буржуя с рабочим – совершенно разное понимание прекрасного! Больше того – следует творить и внедрять наши передовые стандарты, дабы малосознательный пролетарий не смел скатываться в своё любимое мещанское болото – к салфеточкам и комодикам, к виньеткам и романсам. «Мы создали новые представления о красоте и расширили само понятие искусства», - говорит Александр Родченко. Наше искусство – это плакат, речёвка и фото-сюжеты, взятые из самой жизни.
Новая эстетика должна быть агрессивной и – понятной. Это не для жирного банкира и его измождённой фифы в мехах – мы им пока оставляем жеманные «стили разных Луёв», как тонко пошутил Владимир Маяковский. Красота по-пролетарски – это аскетизм, помноженный на лозунговую яркость. Искусство авангарда – сугубо экстравертно. Оно создано исключительно для открытых пространств и обращено к тотальной коллективности. Не зальчик салона, а – громадная площадь. Именно поэтому всё искусство 1920-х содержит в себе громкое обращение: «Слушайте! Читайте! Идите!» Взгляните на Моссельпромовскую рекламу, созданную Александром Родченко – везде будет агрессия красного шрифта и повелительное наклонение. Не нашёптывать, но орать. Не реформировать - ломать. Поэтому авангардный художник должен быть многоплановым и гибким – на него слишком многое возложено. Родченко и Степанова трудятся в самых разных отраслях и жанрах – пишут картины, разрабатывают образцы современной мебели и осветительных приборов, создают модели одежды, расписывают фарфор. На выставке вы сможете увидеть даже конфетные обёртки, автором которых выступил Александр Родченко. Кроме того, супруги сотрудничают сразу с несколькими журналами, среди которых, конечно же, выделяется «ЛЕФ». Подобная разносторонность диктовалась основным требованием времени – в кратчайшие сроки сотворить новую эстетику. Надо торопиться! Ещё одно популярное слово эпохи – эксперимент, ибо всё – внове, начиная с общественного устройства, заканчивая формой письменного стола и рисунком на кофейных чашечках.
Кроме того, становится востребованным синтез искусств и его наиболее зримое воплощение – коллаж, где фотография соединяется со шрифтовым дизайном, а рисунок – с рекламным плакатом. Совмещение всех линий и рифм в единое смысловое пространство – надо бить из всех орудий. Родченко и Степанова работают над коллажами для многочисленных изданий, и, разумеется, для рекламы. Тогда много писалось о психологии восприятия цвета, формы, буквы, а также – звуков и движений. Занятная деталь – в те годы была популярна так называемая эвритмия - сочетание особого гармонизирующего движения, одновременно напоминающего и танец, и пантомиму, но при этом – сопряжённого с поэтической речью. «Станцуйте мне эту фразу!» - говорил наставник, а танцор должен был изобразить …слова и ритм предложения. Коллажность, смешение жанров становится чем-то, вроде визитной карточки эпохи.
Победительная новизна диктовала свои законы бытия – размеренный, скучный ритм оставаётся в тёмном и грязном прошлом, а мы будем ударять автопробегами и обгонять само время. Быстрота и динамика. Любая из фотографий Родченко – это объект в состоянии движения. Автор просто ловит момент, микроскопическую долю мгновения между взмахами и прыжками. За секунду до взлёта. Или до приземления. Это кажется хаосом и столпотворением, если не понимать смысла 1920-х, а этот смысл называется «рацио». У человека эпохи авангарда появляется новый идол - машина, конструкция. Возникают учёные словечки, вроде «биомеханика» и «кинестезия».Они относятся к…искусству театрального жеста и к новым танцам, которые не имеют ничего общего с манерной грацией вальса. «Я – человек-машина. Не узнаешь ты меня. Я превратился в машину. Если еще не превратился, то хочу превратиться», - читаем у Юрия Олеши. Появляются такие направления сценической деятельности, как «танцы машин» Николая Фореггера в его творческой мастерской Мастфор. Танцовщики изображают локомотив или, например, стройно-осознанное движение агрегата.
Родченко с интересом наблюдает за производственными процессами и фиксирует на плёнку элементы станков и детали релейного оборудования связи. Его Шуховская башня устремляется ввысь и упирается в … мирозданье. Она не выглядит застывшей – она будто бы взлетает. Машина – не просто целесообразнее любого природного объекта – она воспринимается в качестве незыблемого эстетического эталона. «Да здравствует реконструкция человеческого материала, всеобъемлющая инженерия нового мира!», - восклицает всё тот же Юрий Олеша. Функциональность – излюбленный «конёк» того времени. Ле Корбюзье называет дом – «машиной для жилья», а Родченко с интересом разрабатывает мебель для домов-коммун и рабочих клубов. На выставке вы сможете увидеть не только материализованные реконструкции некоторых образцов, но и интересную видеопрограмму, где пошагово показано, как создавались компактные столы и целесообразные лампы, а также – …книжные киоски, автобусные остановки и машины-кинопередвижки. Главные требования – быстрота сборки, осмысленность сочленений и – современно-аскетичный вид. Безусловно, за этой внешней простотой стояла серьёзная инженерная работа. Однако ж новый художник обязан быть …инженером.
Теперь дело за одеждой! Дерзновенные конструктивисты утверждали, что свободный труженик, живущий в доме-коммуне со стеклянными экерами и спортплощадкой на крыше, не может ходить в крестьянской косоворотке или в модном клетчатом пиджаке. Люди-винтики (а в этом определении тогда не было ничего уничижительного) должны одеваться просто, рационально и по возможности – одинаково. Назрел вопрос о «правильной» одежде для сознательного пролетария. Варвара Степанова (под псевдонимом Варст) пишет в своей программной статье: «Мода, психологически отражавшая быт, привычки, эстетический вкус, уступает место одежде организованной для работы в различных отраслях труда, для определенного социального действия, одежде, которую можно показать только в процессе работы в ней, вне реальной жизни не представляющей из себя самодовлеющей ценности, особого вида «Произведений Искусства» <…> Витрины магазинов с выставленными в них моделями костюмов на восковых манекенах, становятся эстетическим пережитком. Сегодняшний костюм надо смотреть в действии, вне его нет костюма, так же, как бессмысленна машина вне работы ею производимой». (См. здесь и далее - Варст «Костюм сегодняшнего дня – прозодежда». / ««ЛЕФ». 1923 г. N 2).
Так возникла знаменитая прозодежда, под которой подразумевались разные виды профессиональных костюмов. Надо сказать, что прозодежда, хотя и не стала ведущим направлением в советской «моде», но до сих пор восхищает и вдохновляет на подвиги знаменитых модельеров Запада (к примеру, Андре Куррежа в 1960-е или Жана-Поля Готье в конце 1990-х). Кроме того, свои эскизы одежды предлагают мастера-конструктивисты Василий Татлин и Густав Клуцис, а также подруга Степановой – Любовь Попова. Не остаётся в стороне от этой проблемы и сам Александр Родченко. По своему назначению, идейному содержанию, формам и применяемым тканям созданные ими костюмы противопоставлялись, как бессмысленно-роскошной западной моде, так и старорежимным юбкам с оборками. Считалось, что одежда современного человека, как и рационалистическая архитектура дома или клуба, должна состоять из утилитарно-конструктивных элементов. Никаких потайных кармашков, никаких бесполезных хлястиков и тем более – рюшей! Большие накладные карманы, оптимальная, удобная для работы и отдыха ширина штанов и кожаные манжеты – для предотвращения быстрого износа. Именно в таком наряде предстаёт сам Родченко на одном из фотопортретов. Одежда обязана помогать человеку жить и работать, как помогают ему в этом машины – такова была концепция создателей прозодежды.
В 1920-е годы в СССР, как, впрочем, и во всём мире, уделялось особое внимание спорту и, соответственно, спортивной одежде. Варвара Степанова пишет: «Особенностью всякой спортивной одежды является обязательное наличие в ней резких отличительных признаков в костюмах одной команды от другой в виде знаков, эмблем или формы и цвета костюма. Цвет спорткостюма в данном случае один из самых действительных факторов, так как спортивные состязания происходят в большом пространстве, а показательные спортпраздники при огромном количестве зрителей». Если рабочая прозодежда отличалась неброскими расцветками, то в случае со спортивной формой всё обстояло с точностью до наоборот. Требовались яркие и контрастные цветовые сочетания, позволяющие зрителю тут же узнавать «свою» команду. На выставке вы сможете увидеть эскизы спорт-одежды, созданные именно для этой «ЛЕФ»-овской публикации.
Помимо новых форм одежды, разрабатывались и революционные образцы текстильного рисунка. Борьба с мещанскими «цветочками» и буржуазной «клеточкой» вызвали к жизни уникальные сюжеты – трактора, электрические лампочки, стилизованные фигурки спортсменов-гребцов, шестерёнки и радиомачты. Надо сказать, что большинство этих экспериментальных текстилей при всей нелепости самой концепции, выдают хороший вкус и прекрасное чувство художественного ритма. Однако же сама Варвара Степанова работала в ином – гораздо более интересном – направлении: её увлекали оптические иллюзии, создаваемые сочетанием простейших геометрических фигур и линий. Многие из её тканей имеют потрясающий эффект объёмного рисунка – нам кажется, что все эти концентрические круги и ромбы расположены в разных плоскостях. На выставке можно увидеть не только наброски, но и подлинный образец такой материи. Кстати, Степанова не просто рисовала эскизы и пыталась их внедрять в производство, но и сама носила платья из своих же тканей. Доказательством служат многочисленные фотопортреты, созданные Александром Родченко.
Кажется, мы забыли оглавном! О том, ради чего. «Будущее – единственная наша цель», – провозглашали Родченко и Степанова. С ними согласились бы все участники художественного процесса 1920-х. Футуристичность проектов, отбрасывание, игнорирование не только прошлого, но, иной раз, и настоящего – вот, что объединяет все эти дома-коммуны, прозодежду и всепобеждающую любовь к машине. Владимир Паперный в своей эпохальной «Культуре-2» проводит сравнение 1920-х и 1930-х годов, именуя цивилизацию эпохи авангарда – устремлённой в Грядущее, сжигающей мосты и крушащей все предыдущие наработки. Начало всех начал. Мы сегодня создаём то, что будет понято именно завтра. Красота на вырост. Мы творим для потомков, а не для Клима Чугункина с профессором Филипп-Филиппычем. Они – пережитки прошлого, как и мазурка, и салонная живопись, и будуар с пеньюаром, а также – грязные кабаки, уличные девки, ругань и клопы. Авангард потому так и называется – он впереди, тогда как подавляющее большинство всё ещё тянется в кабак (или в будуар – в зависимости от духовных запросов и материальных возможностей). Вся этико-эстетическая программа 1920-х – это бесконечный разговор о том, «как должно быть». Причём, активно шло создание новых норм, не имеющих ничего общего с традиционными нормами. Этого пока нет, но это непременно будет!
…Следует отметить, что выставка не ограничена исключительно постреволюционным периодом – вы сможете увидеть и фотографии Родченко, сделанные в 1930-1940-х годах, и его же картины позднего периода (к примеру, «Спортсменку» 1938 года), однако, у каждого мастера есть своё «звёздное мгновение» - для Родченко-Степановой это были, без сомнения, динамичные, бурные и – кричащие двадцатые годы.
Фото: А. Родченко. Фотопортрет В. Степановой. 1924 г
