«Старинные розы
Несу, одинок,
В снега и в морозы,
И путь мой далёк».
Александр Блок.
Почему именно розы – в эпиграфе и даже в названии? Только ли потому, что при входе на выставку Александра Головина мы видим одну из самых красивых и знаковых его картин - «Умбрийская долина»? Гигантский розовый куст, напоминающий, скорее, декорацию к помпезной, эстетской пьесе, нежели фрагмент реальной живой природы. Манерная, печальная, пышная или, напротив, увядшая роза – это один из самых узнаваемых эстетических символов эпохи. Цветок минорных стихотворцев, мечтающих о несбыточной Красоте, и, вместе с тем, украшение кокетливой дамской причёски. Опавшие лепестки букета, вчера подаренного загадочной танцовщице, представлявшей Клеопатру или… Манон Леско. Какая, право, разница? Главное – это настроение, сердечная мука, бессонная ночь. Красная роза – страсть, белая – чистая любовь, а вот чёрная – увы, печаль и смерть. Гимназистки усердно отмечали в своих девичьих альбомах мистические смыслы цветов, а потом и сами рифмовали «розы – грёзы», мечтая не то о безумной страсти и красивой гибели, не то о мировой революции. Марсель Пруст, впоследствии тоскуя по утраченному времени, писал: «Лёгкие ткани и нежные тона в тогдашних жарко натопленных, отделенных портьерами гостиных, <…> придавали женщине такой же озябший вид, как розам, несмотря на зиму, красовавшимся возле неё, как будто на дворе стояла весна во всей румяной своей наготе…» Да. Красивую женщину тоже было принято сравнивать с розочкой, хотя, …многие считали это пошлым. Кого это останавливало? «Розой бледной, розой чайной воплоти меня, поэт», - писала Мирра Лохвицкая. Или же они, эти капризные цветы, могут быть… «старинными», как у Блока или как у Александра Головина, который постоянно возвращался к своей неизменной теме - «Розы и фарфор». А ещё - испанка с розой, маркиза с розой, супруга негоцианта Носова – тоже с розой в петлице. Театральный пафос композиции! Впрочем, зрелищность действительно играла большую роль в жизни художника и его современников.
…Итак, В Третьяковской Галерее (на Крымском валу) - очередной масштабный выставочный проект. На этот раз он посвящён творчеству Александра Яковлевича Головина (1863–1930), одного из самых интересных мастеров русского Серебряного века. Пожалуй, никакой другой миг истории так не занимает умы образованной части публики, как этот – в СССР ещё с конца 1960-х годов сделалось хорошим тоном тосковать по временам, когда рифмы были изысканны, а «…тальма - лазорева», ложи рукоплескали дягилевским танцорам, да и поэтичные незнакомки непременно дышали «духами и туманами». Впрочем, это не только у нас в России. Рубеж веков идеализируют, любят, …ненавидят, даже называют по-разному – Belle époque, Серебряный Век, Модерн (Ар Нуво), …Эдвардианская эра и даже «эра ‘Титаника’».
Александр Головин – это художник-эпоха, ибо в его творчестве воплотились все актуальные тенденции – от поисков нового русского стиля, до эстетизации фарфоровых маркиз XVIII столетия. Есть художники, опережающие время - они иной раз создают гениальные вещи, непонятные и – бесполезные для окружающих. Таких – если повезёт - оценят благодарные потомки. Есть мастера, остро чувствующие настоящее, но, при этом, всегда идущие на полшага впереди толпы, диктуя миру свои вкусы. Их называют гениями или хотя бы первооткрывателями. А есть таланты, которые шагают в ногу с веком – их высоко ценят при жизни, а впоследствии по их работам изучают суть времени. Поэтому остановимся поподробнее на «портрете» самой Belle époque, чтобы лучше понять душу и смыслы художника Александра Головина.
…Двойственность, капризность натуры, как известно, придаёт шарм не только хорошеньким женщинам, но и …временам. Серебряный век – обаятельная эра контрастов, парадоксов, оксюморонов. Одни исследователи связывают эту удивительную пору с рисунками «Мира Искусства», с громкими театральными премьерами, с развитием технической мысли. Другие – с падением нравов и с декадентским, уводящим в тупик, образом мышления. Для одних это – «Россия, которую мы потеряли», для других – стагнация паразитизма, творческое бессилие и торжество кафешантанной пошлости. Многие современники, надо сказать, были не в восторге от той эпохи, которую они же впоследствии и назовут «Прекрасной». Они, собираясь под сенью дачных вишен, рассуждали о балете и революции, о народе и последнем сборнике Северянина. В конечном итоге, они находили, что балет – умер, а революция - неизбежна. Что народ – бедствует, а Северянин – пошл. И вообще – так жить нельзя.
«Я трагедию жизни превращу в грёзофарс», - обещал всё тот же Игорь Северянин. Грёза и фарс. Да и нет. Но вот, когда люди всеми силами цеплялись за прошлое и боялись грядущего, появился причудливый стиль под названием Модерн, Ар Нуво. В самом названии – свежесть новизны. Но посмотрите! Это - лестницы, будто оплетённые каменными лианами, виньетки в виде пожухлых ирисов, причудливые изгибы и закруглённые углы. Это, как раз, бегство от агрессивного-нового, от наступающей эстетики XX века, от напрашивающихся прямых углов и простых решений. О, нет! Это было время уютных кресел, очаровательных безделушек, невероятно красивых дамских шляп. Но! Тут же на контрасте… Семимильными шагами шло развитие автомобилизма, воздухоплавания, телефонной связи; ежегодно выдавались тысячи патентов на самые разные изобретения – нужные и не очень. Эпоха двойственности и сомнений.
Поиски утраченной гармонии накануне жестоких потрясений – это попытки укрыться, «спрятаться» в прошлом от наступающего столетия. Рубеж веков – обострённость чувств, экзальтация. Постоянные мысли то о конце света, то о счастье народном, то о сломе старого мира, то о возрождении былой духовности. Интеллигенция ведёт споры о Боге и церкви. Именно тогда поиски нового выражения национальной идеи привели к возникновению неорусского стиля. Его можно назвать одной из наиболее интересных «ветвей» общеевропейского Модерна. Александр Головин – сын священника – как никто чувствует потребность в сохранении народного стиля и – народной души.
Старославянские языческие мотивы Николая Рериха, православная Русь Михаила Нестерова, красочный мир московитов Андрея Рябушкина и таинственная сказка Виктора Васнецова. Декоративность, роскошь, некоторая вычурность, впрочем, не исключавшая хорошего вкуса – всё это оказалось присуще неорусскому стилю. Не надо никакой борьбы за суровую историческую правду, за «скучную» аутентичность! Напротив, московские терема должны были напоминать дворцы Василисы Прекрасной, а славянская древность рисовалась яростно-сочными красками.
На этой волне Александр Головин создаёт декорации к «Псковитянке» Николая Римского-Корсакова и к «Борису Годунову» Модеста Мусоргского. Дружба с великим Шаляпиным – ещё один важный штрих. Александр Головин пишет его портрет в образе кровавого Бориса. Современникам этот портрет показался пугающим и потому – вдвойне интересным. Говорили так: получилось лицо не сценического царя, но дьявола. При этом – дьявола испуганного, а потому готового на всё. Впрочем, сам Фёдор Иванович остался доволен этим изображением, как, впрочем, и другими работами Головина, вроде образа царя Олоферна.
Грань веков! Повышенный интерес к греческой античности, но не к приглаженной и всем надоевшей с гимназических лет, классике, а к архаическим образцам, к запредельной, почти нечитаемой древности. Не привычная Венера, которая украшала тогда все помещичьи усадьбы и общественные парки, но статичная Кора со странной застывшей улыбкой. Всем интересна загадочность, а не привычная явность. Громадной популярностью пользуется композиция «Послеполуденный отдых фавна» Клода Дебюсси, костюмы Леона Бакста, экстатические танцы Айседоры Дункан, которые преподносились публике в качестве реконструированных плясок доклассической эры. В дамскую моду входят «пеплосы» от Поля Пуаре и Мариано Фортуни.
Вместе с тем, возникает и другая линия – нарочитая эстетизация античного наследия, как это уже было в XVIII столетии. Утончённая, манерная пастораль. Александр Головин создаёт роскошные костюмы и причудливые декорации к «Орфею и Эвридике» Кристофа Глюка. Здесь всё изящно, тонко, нервно. Будуарный розовый и мягкий зелёный - цвета старинного рококо. И – потоки торжествующего яркого света! Публика в восторге и от костюмов, созданных Головиным – изысканная прелесть старины сочеталась в них с нервным ритмом наступавшего века.
Модерн – это ещё и повышенный интерес, нет… даже – светлая печаль о куртуазном дворе Марии-Антуанетты. Воздушно-стройные принцессы в пышных платьях, капризные виконты, Версали и боскеты. Картины Сомова - Бенуа – Лансере на эту тему гораздо более известны, чем две маркизы Александра Головина. Для нашего героя – это не генеральная линия, а всего лишь проба кисти в модном направлении. Впрочем, имеется и серьёзная работа - портрет певца-тенора Дмитрия Смирнова в образе галантного, расфранченного кавалера де Гриё – белый парик с буклями, расшитый цветочным орнаментом камзол, белоснежные чулки и непременные туфли на красных каблуках, каковые были обязательны для французского дворянина.
Belle époque – страсть к любой экзотике, ко всякой нездешней красоте. К турецким подушкам в интерьере и к японским хризантемам на декоративных панно. Неудивительно, что среди красавиц лидируют белокожие брюнетки с тёмными, как омуты, глазами. Интересный момент – Испания в те годы тоже считалась экзотической страной: в ходу были картинки и новеллы из жизни средневековых грандов, лёгкие песенки о страстной черноокой красавице Розите-Карменсите, …стихи поэтессы-мистификатора Черубины де Габриак: «Я прибежала из улиц шумных,/ Где бьют во мраке слепые крылья, / Где ждут безумных / Соблазны мира и вся Севилья». Неудивительно, что Александр Головин заинтересовался испанской темой - он не просто был художником-постановщиком оперы «Кармен» в Мариинском театре, он создаёт целый ряд чарующих женских образов, связанных с Испанией. Чёрные кудри, горящие глаза, непременная роза и – страсть. Не просто женщина, а – символ. Как это видели, точнее – хотели видеть зрители.
Ещё один знак Серебряного века – зеркало! «Друг друга они повторяли /Друг друга они отражали...» Всегда этот предмет обихода вызывал вопросы, будил воображение и даже порождал мистический ужас. Зазеркалье – фантастический, дивный, но жутковатый мир. Что там, за гранью? Недаром множество народных примет, сказок и поверий, так или иначе, связано с зеркалом или же с его осколками. Я - и зеркало, я - и моё запредельное отражение – любимая тема «серебряного» времени. Экзальтированные, пресыщенные богачки требуют декорировать свои апартаменты сплошь зеркалами от пола до потолка. Традиционные гадания и - попытка разглядеть будущее, колдовство, модная чертовщинка и рядом с этим – как бы научные опусы о странных свойствах зеркальных поверхностей. Бессчётные стихи – красивые или же пошлые - и, разумеется, портреты. Александр Головин пишет своего друга – Всеволода Мейерхольда у зеркала, но, в отличие от большинства персонажей подобных картин, режиссёр повёрнут, скорее, к зрителю, он как бы говорит с нами. Отражение ничуть не занимает его - «двойной» эффект интересен художнику, но не модели.
Как и все популярные и востребованные мастера, Александр Головин не избегал дорогих заказов, поступавших от знаменитейших негоциантов. «Не продаётся вдохновенье, но…» В конце-то концов, купеческая элита предреволюционной России – это не только внешний блеск, но и превеликий разум. Евфимия Павловна Носова, урождённая Рябушинская – красавица, меценатка, страстная коллекционерка русской живописи заказывает Головину свой портрет. На громадном полотне изображена стройная всадница – Евфимия Носова была ещё и отменной наездницей. Хотя, эта работа кажется нам слишком громоздкой, чрезмерной, как будто художнику на этот раз изменил его хороший вкус… Поэтому в большинстве искусствоведческих книг нам покажут только часть картины - фигуру самой Носовой в чёрной амазонке, …с розой в петлице.
Ар Нуво – Модерн – время, когда дизайн интерьеров стал восприниматься, как искусство. «Декораторы комнат», как их тогда называли, сделались уважаемыми и богатыми людьми, их всё больше приравнивали к художникам. Более того, некоторые мастера живописи были не чужды экспериментов с дизайном помещений. Делая чудесные декорации для театра, Александр Головин прославился и как создатель великолепных интерьеров. У него было превосходное чувство ритма – он живо ощущал потребности своего времени и воплощал их в творчестве.
После Революции 1917 года Александр Яковлевич остался в России и даже продолжил работу – что ж, настоящим мастерам никогда не мешали «комиссары в пыльных шлемах». Однако здоровье было уже не то – многое из задуманного так и не удалось воплотить. Головин умер в 1930 году - ему было 67 лет. А для нас он навсегда останется певцом Серебряного века – то возвышенно-пафосным, то ироничным, то печальным. Розы и грёзы… Как давно это было.
