«Прощай, Россия, – писал в своей книге известный итальянский общественный деятель Джульетто Кьеза более двадцати лет назад, – …уже не видно, за что можно зацепиться, чтобы устоять против течения… Иногда страны, нации, народы исчезают, уходят и не возвращаются… Третий Рим, вернее, страна, претендовавшая на этот титул, сворачивает свои знамёна… И без боя. Россия со своей хвалёной духовностью склоняется с приходом царства прагматизма, успеха и материализма… Прощай! Они добились своей цели и успели разбогатеть, сплотиться, стать частью прочной паутины, окутавшей мир в конце века… Олигархия… сосредоточила в своих руках настолько огромное богатство, что может теперь надолго удержаться у власти, выделяя малую его толику для тех, кто будет защищать её внутри страны». (Кьеза Джульетто. Прощай, Россия! М., 1998, с. 256-260).
…Кажется, прошедшие два десятилетия самой новейшей российской истории изменили российскую литературу. Вроде бы отболев и либеральненько-субъективистским прекраснодушным ковырянием, и постмодернистскими ядовитыми фантасмагориями, и псевдоинтеллектуальными «открытиями» по западным методичкам, и патриотической – часто – невнятицей и религиозным эскапизмом, редко – булатной точностью злости, – русская литература последних лет берёт на вооружение именно последнее: отточив булат горьким опытом и долгой мыслью. Пять лет я пишу о том, что неравнодушный русский интеллигент должен внимательнее присмотреться к творчеству псевдо-постмодерниста В. Пелевина. И, читая недавние «жёсткие» романы уже известных современных авторов, убеждаюсь, что была, да, была в таком моём мнении хорошая доля истины.
«Прощай, Россия!» – с сожалением проговорил два десятилетия назад Дж. Кьеза. И словно не было этой эпохи (славной эпохи «поднятия России с колен») – этими же словами можно резюмировать пульс романа Юрия Козлова «Новый вор». Казалось бы, многое изменилось, и изменилось, вроде бы, к лучшему в «нашей» стране. Но вот цитаты из первой главы:
«Понятие «вор» было растворено в «гуще жизни», присутствовало неуловимым элементом во всех кукольных образах, как в девятнадцатом, допустим, веке понятие «православный». Новый российский мир был новым (в смысле всеобщим и всеобъемлющим) вором. Все флаги, то есть куклы, точнее, все воры в гости к нам. Потом – не с пустыми руками – от нас. А мы – к ним с тем, что осталось. Навсегда. Когда здесь всё закончится. Так выглядел сюжет пьесы.
Истомлённые и по разным причинам не преуспевшие в воровстве зрители, которым предстояло доживать в освобождённой от природных и прочих, за исключением духовных, богатств России, ждали финального акта, но он беспощадно затягивался. Костюмы и занавес ветшали, кресла под зрителями скрипели, а куклы продолжали трястись на сцене, в сотый раз повторяя выученные роли…
Обобщённый невор (народ) устал терпеть торжествующего над ним обобщённого вора. Огненные буквы со стены вавилонского дворца Валтасара как бы размазывались по миллионам лиц, стягивая их в готовый к извержению, поплёвывающий лавой вулкан. (выдел. автора)».
Такова антреприза, таков авторский тезис. Дальнейший сюжет – мастерское интеллектуально-художественное развитие, исполненное средствами небольшого романа весомейшей (тяжкой) думы о прошлом, настоящем и будущем – не РФ, а исторической России и её народа. Действительно, «Новый вор» это новая проза: слово, сказанное тогда, когда у страны (да и у мира в целом) совсем не осталось времени для слов.
Новая проза, кажется мне, перестала быть сколько-нибудь сентиментальной. Того, что Белинский некогда превозносил под именем поэзии, в ней нет совсем. В ней нет птичьего пения, радующего душу пейзажа, нет росинки и лепестка для этой росинки, нет выткавшегося на озере алого света зари… Если в ней есть ямочки на щёчках, то они играют техническое значение метки, позволяющей отличать сексуальных партнёров: у этой были ямочки, а у той, кажется, татуировка. Новой прозе ни до чего перечисленного нет дела (и это само по себе говорит о многом) – новая проза похожа на следователя, она и есть – следователь, задача которого: допросить ту гибель, что крепко взяла нас за горло. В романе Юрия Козлова тут и там мы встречаем прекрасные, яркие, отточенные обороты-образы. Но они – это скорее дань литературного вкуса – галстук, запонки и одеколон ис-следователя, который, хоть и не без сожаления, но оставляет и Белинского, и поэзию за дверью. Новая проза – это когда от «души» остаётся только конфигурация и степень напряжения цинической мысли, только форма и степень подтянутости тела как сексуального агрегата. Но – ведь мы знаем, что, как правило, всё обстоит в жизни именно так?
Главный герой романа – яркий представитель второго поколения новорусской номенклатуры, «министр по развитию приграничных территорий» почти сорокалетний Перелесов. Правнуку номенклатурной сталинской партийки, сыну не весьма успешного позднесоветского театрального режиссёра, так и не принятого в постсоветские этажи, Перелесову мало, что светило. Но в жизни его матери (номенклатурной внучки с Кутузовского проспекта) явилось истинное светило: воспитанник гитлерюгенда, бывший новобранец армии Паулюса, а в 1990-е – пожилой, но ещё крепкий бизнесмен с большими тайными всемирными связями, победитель в Холодной войне, снисходительный духовно-экономический оккупант России – господин Герхард. Мать Перелесова делает правильный выбор, господин Герхард проявляет благосклонность, и Перелесову-юноше открывается Европа, весь мир и правильное элитное учебное заведение. Душа отдана в правильный заклад, начинается обеспеченная жизнь и путь наверх – как оказалось, по решению иностранных партнёров и друзей России, – путь в российское правительство.
Практически единственной лирической нотой в биографии будущего министра была и осталась (неожиданная?) привязанность подросшего на цивилизационных хлебах Перелесова к старой сталинистке-прабабушке. «Пра» – так коротко он называет её, ветхую упрямицу-нестяжательницу, и летит к её смертному одру в Москву из Европы. Неожиданная привязанность к этой – исторически уже чуждой, географически – уже далёкой Пра (праматери, Родине?) делает ещё очень молодого Перелесова нежным и прозорливым на регистре, так скажу, внутреннего голоса:
«Я бы сейчас объяснил… откуда берутся герои при коммунизме, подумал, глядя на истончившуюся, почти незаметную под одеялом Пра, Перелесов. Жизнь Пра – от засмотревшегося на её советское нижнее бельё пилота «Мессершмитта» до фотографии с прикалывающим ей на лацкан пиджака орден Брежневым – пронеслась перед его глазами длинным составом со слепыми, окутанными железным паровозным дымом вагонами. В окнах много чего было не разглядеть, но ведь это Пра вырастила внучку, мать Перелесова, вывела в люди. Не её вина, что, выйдя в люди, мать утонула в мягких шубах, сменила отца на господина Герхарда, покинула Россию. Это ведь Пра до самого отъезда Перелесова в Португалию заботилась о нём – ненужном, как коммунистические Эдипы, миру. Упёртая коммунистка Пра вытерла правнуку слёзы суровым платком, не дала пропасть, кормила, поила, стирала его джинсы и рубашки. Пра никогда не сдавалась, продолжил Перелесов мысленный диалог с председателем научного совета, потому что её жизнь была вечной борьбой за жизнь! Даже сейчас, в последнем больничном раунде, она думает не о себе, а о том, что будет с отвергающим её, как... (Эдип не годится, спохватился Перелесов, пусть будет как... коммунистическую Электру) миром. Когда жизнь как смерть – все герои!.. (выдел. автора)».
Свидетельствую: Юрию Козлову удалось очень существенно-точно, по-настоящему, выразить в своей книге то, что нам выразить-высказать было необходимо: верность, преданность и любовь семижильных советских стариков, проживших тяжелейшую довоенно-военно-послевоенную жизнь и за редким исключением не сумевших оставить всё, добытое их кровью и потом, своим наследникам – так грубо в 1990-е плод их жизни оказался с корнем выдран из «нашей» земли…
Поэтому хотелось бы сказать Юрию Козлову «спасибо» за эту Пра и хотелось бы – уже поздно, уже вослед – сказать бабушкам – с платочками-хохолками,
бабушкам – с иструженными руками,
бабушкам – с вечными пирожками,
бабушкам – с палочками-подожками,
бабушкам – с заплаканными щеками,
бабушкам – с конфетками да узелками –
нет, не «прощайте!», а всё-таки:
– До свидания, бабушки!..
Опытность автора сказывается в его безупречном умении переплести на небольшой, в общем-то, дистанции большое количество интеллектуально-политических, исторических, политологических, детективных и просто эротических картин в очень большое общее содержание романа. Романа, своей всеобъемлющей актуальностью, крайней серьёзностью и последней прямотой напоминающего то ли алебарду, то ли шпагу, то ли – железнодорожный костыль в крышку темы… А может быть, может быть – напоминающего факел. Который детям не игрушка…
Меж Перелесовым и Им Самим на федеральном политическом (экономическом) олимпе находится неприметный (?), непременный и неизбывный «экономический генерал-чекист» Грибов. По случайному (а как иначе?) стечению обстоятельств Грибов Перелесову и самая близкая душа, и куратор, и советчик и собеседник. Грибов очень упитан (лапа его – «маленькая, но хваткая подушка»), Грибов вхож к Самому, Грибов достаточно образован и сведущ. Поэтому беседы Перелесова с Грибовым достигают в небесах смысла тех высот, где задохнулись все простые смертные. Вот, ознакомьтесь с отрывком из одного их долгого разговора, трудного разговора генерала и министра, каковых разговоров (а значит, и мыслей, предшествующих размышлений), по-видимому, становится в последние годы всё больше на всех этажах стабильности:
«– Он, значит, по-твоему, этот… как его… любосрай, а Россия, значит, безмужняя баба, которую он дрючит глухими ночами во все дыры, да? Какой же ты… – взял горестную паузу Грибов… – Ты в основном резерве, – строго продолжил Грибов, – вот-вот сядешь губернатором на область с серьёзным бюджетом, а то и… И так, – огорчённо махнул рукой, – погано шутишь!
– Это ты шутишь! – возразил Перелесов. – Кто выменник? Кто держит Россию за нефтяное вымя? Точно не я!
…– Но ты прав, – спокойно продолжил Перелесов, – он будет дрючить Россию во все дыры до тех пор, пока она не очнётся или пока к ней не посватается нормальный крепкий мужик.
– Типа Ленина или Сталина, – понимающе ухмыльнулся Грибов.
– Друг мой, – напевно и почти ласково произнёс Перелесов, – ты просишь что-то из конспирологического, политологического, давно известного, но не усвоенного. Так получи: да, типа вождя! Только вождь, которого все обожают и боятся, при виде которого бабы визжат и кончают в трусы, способен проломить над отдельно взятой страной лёд назначенного ей порядка, чтобы народ высунул в полынью дыхательное рыло, прокашлялся, натворил бед... – Почему-то в образе то ли тюленя, то ли беззащитного и, кажется, уже истреблённого дюгоня увиделся Перелесову неназванный народ. – А потом – снова в полынью, только уже на большую глубину и под бронебойный лёд, откуда не выплыть!
– Тогда Гитлер, – сказал Грибов, – или всё-таки Сталин? Ты меня запутал.
– Гитлеру отвели двенадцать лет, чтобы он кончил Германию, – объяснил, вспомнив лекции в кёльнском колледже, Перелесов. – Сталину на СССР – тридцать, но только потому, что сначала он должен был кончить Гитлера. Ну, и ребятам после столько же – на демонтаж.
– Почему так много? Могли уже в пятидесятых всё решить.
– Вряд ли, надо было, чтобы подзабыли войну… (выдел. автора)».
Да, именно, таким образом – открыто и оптом – Юрий Козлов воздвигает перед оком (и нюхом) читателя истины, которые давно числятся по болотному (нечистому) ведомству конспирологии. Нелёгкая это работа – вытащить из этого болота здравый смысл и явную логику событий мировой истории нового и новейшего времени. Но кто-то должен делать и делать это, холодно щурясь в профанную бесконечность. А на это, друзья, нужна смелость, либо – отчаянье – как жирный знаменатель тому, что происходит (не внешне, но глубинно, по существу) с Россией в последние (последние!) тридцать лет.
Мне кажется, есть вопрос, который должен быть задан, но который у нас почему-то не любят задавать. Вопрос такой: а могло ли быть выстроено или сымитировано в РФ в эти десятилетия хоть что-то иное? Мы – обыватели, писатели – все, кто недостаточно информирован, вместо пессимизма сохраняем или сохраняли на этот счёт больше оптимизма, чем следовало.
Сначала давайте спросим себя: с кем, с кем мы, земля и население и власть, одна восьмая «мировой суши», на 60% состоящая из непригодных для человеческой жизни территорий (большая часть пригодных – оторвана в 1991-м!) и 2% мирового населения при 5% мирового ВВП имеем дело? Мы имеем дело с подавляющим людским, экономическим и технологическим превосходством Запада (а, впрочем, и Востока). Кроме этого, ещё раз: с кем мы имеем дело, мы – вчерашние советские, исторически православные всечеловеческие романтики? С акулами, тиграми, капитанами производства, волками и шакалами, викингами и мёртвыми головами, биржевиками, пиратами, рабовладельцами, колонизаторами, иезуитами, ростовщиками – и все они переплелись меж собой в тысячелетний миллиардный клубок, давно и прочно держащий весь этот мир за глотку…
Удивительно ли, что за всю эпоху развитого капитализма (после 1850 г.) Россия только однажды смогла относительно успешно вмешаться в глобальную борьбу – когда ею самой управляли… нелюди.
Хотел бы сегодняшний тридцатилетний человек в чистой рубашке, в той или иной мере обладающий теми или иными благами цивилизации (да элементарно – светом, водой, теплом, хлебом…) – хотел бы он оказаться на ударной стройке станкостроительного завода «Молот» (о смерти которого ярко пишет Козлов в «Новом воре») – стройке под открытым небом? Усугубим и спросим: хотел бы современный россиянин оказаться на новом Куликовом поле? А ведь вопрос восстановления субъектности и исторической перспективы для России стоит именно так глубоко и железобетонно. Комфортная смерть вдолгую или героическая смерть вбыструю – причём безо всяких гарантий, что смерть эта не окажется напрасной, более того – спровоцированной, как в первую и вторую мировые войны…
Получается, как ни странно, что главный вопрос, который должен быть нами сегодня самим себе задан – вопрос религиозный: чего ради? Ну не поднимет же современная, больная Россия над собой чёрное знамя Донского с ликом Иисуса Христа? Чего же мы хотим от неё, если она даже не в силах предать земле Ильича… Посему тот компромисс, пусть временный и тупиковый, на кромке которого пытается удерживать страну (внутреннее омертвление страны) её теперешнее правительство, является, возможно, единственным вариантом геополитико-исторической тактики и стратегии.
Правда, глубоко осмысливающий ситуацию Юрий Козлов – многозначительными устами генерала Грибова – констатирует: время обездвиженности, время всепродажного само-паралича прошло. Делать что-то придётся, делать что-то резкое, энергичное, необратимое… Вот отрывок из ещё одного перелесовско-грибовского философского диалога о дне сегодняшнем и подступающе-грядущем:
«Окна Овертона не просто захлопнулись, – обернулся Грибов, – а защемили яйца. Уже не вылезти. У него нет времени и выбора».
«А у вас?»
«Тебе ли не знать, – усмехнулся Грибов, – как это делается? Можно через революцию – пролетарскую, буржуазную, цветную, чёрно-белую, негативную, позитивную, какую угодно. Мне нравится позитивная, чистенькое, шустрое такое словечко, как змейка, подползла, ужалила и ищи-свищи. Или – ракетно-алтарное единство народа, власти и Церкви. Только... много канители. В сущности, ведь ни алтарей, ни ракет. Власть в золоте, Церковь в расколе, народ в нищете на макарошках. Одной пропагандой единство не слепить, хотя есть затейники, поют на дубу, как птицы Сирины, про фаворский свет, светоносный код, симфонию духа, красно-белую империю...
Ещё можно поиграть в мобилизацию, в великую столыпинскую Россию с могучей армией, не тонущим флотом, военными базами на Луне, «Газпромом», мостом от Москвы до Владивостока, «Силой Сибири», северными и южными потоками. Но тогда надо закрывать границы, чтобы не сравнивали, а это, сам знаешь, хлопотно. Ну, а на крайний случай – биоробот, хоть сейчас выпускай к народу. Кстати, американцы делали, странно, да? Делали-то Ельцина, но ничего, потом довели – фигурку уменьшили, приплюснули головку, походочку отрегулировали, словечек разных, типа мочить, тырить, борзота, чтобы, значит, ближе к народу, добавили. Будет править сколько надо, хоть сто лет, да только... – тяжело вздохнул Грибов, – где их взять, эти сто лет... одиночества? Самого-то, собственно, давно нет. Точнее, не важно, есть он или нет. Он – деталь механизма, который пошёл вразнос. Нужен ремонт. Механик посмотрит, – подмигнул Грибов, – и скажет, что заменить. Может, вообще, мотор накрылся. (выдел. автора)».
Думаю, в конечном счёте всё довольно просто. Попытка вывести из властной и бизнес вертикали воров (как грызунов из амбара, моль из шкафа, вшей из белья, жука с картофельного поля, тлю из малинника) будет воспринята врагом как объявление войны. Потому Россия имеет только две возможности развития событий: 1) сдача крепости и 2) укрепление крепости (см. выше).
И первое, и второе в пространстве «Нового вора» продумано, можно сказать, до конца, – и полезно, хоть мельком, взглянуть на эти авторские выводы.
Какая невидимая и непреодолимая сила влечёт развитую часть мира туда, куда она на наших глазах движется: к всевозрастающему политико-мировоззренческому хаосу и небытию? Запад (а за ним – остальной мир) ступил на какой-то роковой путь…
Анализируя ситуацию и доступные источники, писатель приходит к выводу: геронтократия глав корпораций и банков – мощью огромных коллективных денег и силой общей ненависти умирающих к миру, который продолжает цвести, – эти, как назвал их Юрий Козлов, «пилигримы», глубокие старики – «инвалиды-колясочники с пересаженными сердцами и почками» – пытаются любой ценой уйти от смерти. И плевать на мир – на прошлое его и будущее: «У них не было никакого плана переустройства мира. Они просто тянули его в могилу вместе с собой!». Здесь и можно вспомнить сильные строки Мандельштама:
Что весь соблазн и все богатства Креза
Пред лезвием твоей тоски, Господь!
Перелесов вспоминает о своём знакомстве с этими, как говорят сегодня, «рептилоидами», прислуживать которым его часто посылали. Вспоминает, как во время обучения в колледже он «…немало потаскался по разным – богатым и бедным – странам. Везде у людей становилось больше проблем. Везде они жили беднее и хуже. Везде спускаемый на них сверху идиотизм зашкаливал.
Пилигримы тупо играли народами, золотом, цифровыми технологиями, ядерным оружием, пытались редактировать ДНК, насиловали климат, лезли в Гольфстрим и Антарктиду. Они генерировали предсмертное безумие, гнали его через телевизионные и компьютерные экраны в мир, обрушивали на слабые головы правителей и обывателей, не предлагая взамен ничего».
Вот отчего и по чьей воле – ради чьих дополнительных средств и фантастических планов Россия в XXI веке должна перестать существовать. И после Крыма мы многое об этом услышали, сказали, прочитали и даже поняли. Но, говорит Козлов, по существу ничего не изменилось в России после Крыма…
Один из ярких образов, ярких спикеров в романе – вице-премьер по фамилии Линдон. Происхождение его - от иудео-саксонского лондонского барона – выше, чем у Перелесова, соответственно, выше «градус» в российской власти, выше уровень стратегической осведомлённости. Вице-премьер Линдон говорит о скором будущем России в потрясающем плане НТП – «новая территориальная политика». Он увенчает собой новейшую историю страны, вдохнёт в эту историю новую жизнь – тогда, когда заканчиваются российские природные ресурсы. Суть интернационального плана в постепенном управляемом и пропагандистски обеспеченном расчленении страны. Огласив перечень сырьевых и национальных окраин, которые может ждать новая судьба (то есть, скорее всего, окончательная человеконенавистническая утилизация), оставив для Великороссии почётное будущее «полигона с самым токсичным мусором», Линдон, обладатель глаз как бы состоящих из серо-чёрного льда, заходится в итоговом ресторанном монологе нового русского штокмана:
«…Россия чахнет от язв капитализма, либерализма и глобализма, не будучи ни капиталистической, ни либеральной по духу страной. Глобальной, в смысле мессианской, я имею в виду СССР, да, но не получилось. То, что сейчас у неё нет и уже никогда не будет собственного глобального проекта – полбеды. Хуже то, что она вообще не имеет понятия, как жить, к чему стремиться. Беда в том, что никто – ни мы, ни Запад, ни сами русские не знают, какой должна быть Россия. Знают Иисус Христос, Богородица и Илья Ильич Обломов, но они не говорят… Это не его вина, – кивнул на скромно висящий в галерее почётных посетителей портрет. – Он пришёл на развалины и ни в чём не виноват! Романовы, коммунисты, нынешняя власть преобразовали русский генотип, очистили от иллюзий Третьего Рима, славянского братства, державного величия и прочей чепухи. В сущности, умножили его на безнациональный и внеэкономический ноль. Тридцать миллионов мигрантов из Азии завершат дело. На очереди избавление от последней иллюзии – удержания оставшихся территорий любой ценой… Эти попытки бессмысленны и вредны. В этом корень русского несчастья и русской неустроенности, лютого пьянства и дощатых сортиров на ветру. Маленькая, как плевок, Исландия вся в тундре и под ледяным панцирем, но там покой, достаток и счастье. Россия – замёрзшая кровавая глыба. Единственный шанс сохранить хоть что-то – расколотить глыбу на тысячу Исландий. Разделить, чтобы сохранить!..».
Всё это мы, конечно, слышали сотню раз. Но почему (ведь необъяснимо, если исключить иностранные флюиды и волны!) в России по сей день Троцкий – живёт припеваючи?
Итак, отступление и сдача – подобны смерти с предшествующим периодом НТП. «В последнее время Перелесов всё чаще задавался вопросом: придётся ли переформатирование остаточной России на его век, или он вослед пилигримам и господину Герхарду успеет уйти за горизонт, а Россия так и останется скрипеть костями?».
Перелесову – даже ему, хотя богатство его – в Лиссабоне, у пережившей старого Герхарда матери – становится грустно. «По всем расчётам, русский народ должен уступить территории, раствориться в некой безнациональной сущности к 2050 году». Грустно.
Ну а если не космополиту Перелесову, если нам с вами – бессильным и угасающим россиянам – как же должно (?) быть грустно нам. Ну или хотя бы этим-то, этим – акционерам ЗАО РФ, им-то каково, поскольку врата рая – Запада – для них без капитуляции (а значит, без разорения!) закрыты…
Выше мы уже могли ознакомиться с прозрениями одного из серьёзных действующих лиц, генерала Грибова насчёт захлопнувшихся «окон Овертона» и т. д. Но Юрий Козлов продолжает свой обвинительный акт России фарса и абсурда, России людоедов, загнанных в политэкономический тупик. Русский писатель мог бы сказать им, что существует лишь один выход – к «собственному» народу, к настоящей русской истории… Но нет. Когда нежданно оборвались в накатанные докрымские времена пути «…точно по числовому лучу, или светоносному коду: власть – деньги – прощай, Россия!» тогда, в последние годы, «…правда, пунктирно высветился ещё один, пока не луч, но набирающий силу пульсирующий пучок: власть – деньги – Россия – крепостной правёж – концлагерь». То есть, либо-либо: либо-таки Троцкий, либо Сталин…
Юрий Козлов пишет свой роман в некое межеумочно-промежуточное время. Оно обогащено ещё третьим вариантом. Это уже Гоголь: можно сдать «пилигримам» транснациональные российские активы (ресурсы) и вернуться на двести лет назад, к крепостному праву, к почве, и как встарь обходиться без нефти и газа – одним народом:
«По кремлёвским кабинетам давно гулял (пока в виде развлекательного чтива) проект Россия — городская крепость. Речь в нём шла не о защищающих города системах противоракетной обороны, а... о закрепощении по месту регистрации городских жителей. В сельской местности по причине безлюдья и перевода пахотных земель в собственность иностранных агрохолдингов было не разгуляться. Новому дворянству предлагалось передавать в крепость (наследственное владение) многоэтажные и прочие жилые дома вместе с зарегистрированными в квартирах людьми. Особо отличившимся на государевой службе дворянам – улицы, кварталы и целые города. Гражданам, точнее городским крепостным, вменялась дополнительная (к налогам и услугам ЖКХ) финансовая повинность – откуп в пользу владетельных хозяев домов и улиц. Тем же, кто не имел возможности выплачивать назначенный барином откуп, устанавливалась градчина – часы и дни, которые неплательщик должен был отработать на принадлежащих барину предприятиях. (выдел. автора)».
Безусловно, в романе «Новый вор» есть – пусть не строго содержательное, но в самом душевном акте – совпадение с «Не могу молчать!» Льва Толстого. Правда, Толстой, отрицая, шёл в мир с положительной программой духовного (во всяком случае, сам он считал так) действия. Юрий Козлов (на данном этапе) – только отрицает. Будем справедливыми: минувшее после Льва Николаевича столетие не прошло для мира даром. Но правда ли, что нам теперь остаётся лишь горчайшая ирония (или даже издёвка a la В. Сорокин)?
Автор закладывает в своё произведение символ-иллюстрацию того, что, в принципе, уже могло бы происходить в России – сделай она ещё один шаг по направлению к… полной профанации сакрального в административных целях. Речь идёт о всероссийском молебне в честь очередной инаугурации Президента. Решено покрыть звуками гимнов, молитв и колокольного звона всю территорию России, все города и веси. Огромная работа, к которой по своему ведомству и по особому доверию Самого привлечён и министр Перелесов, завершена. Всё готово: «Православные инновационные дирижабли (колокольные яйценосцы), как доложил председателю правительства министр обороны, стояли на маршруте. Специальные метеорологические самолёты распылили вдоль границ от Мурманска до Владивостока тонны разгоняющего тучи технического серебра. Над всей Россией в день инаугурационного молебна ожидалось безоблачное небо. Спокойствие и тишина установились в неурочно согретом солнцем весеннем воздухе. Сама Россия как будто поднялась в ясное, как любящий взгляд Господа, небо огромным православным дирижаблем, ласково позванивая яйцами-колоколами, щедро рассыпая во все стороны духовно-нравственное серебро».
Кульминацией всероссийского благолепия в этот незабываемый день должно стать непосредственное участие тотемного животного России: бурая медведица Пятка, заслышав единящий народы перезвон колоколов, должна всероссийски кувыркнуться, опуститься на колени и наложить на себя когтистой лапою крестное знамение… Жаль, что не суждено ей вымолвить: аминь!
Российская интеллектуальная проза – «новая проза» – в последние годы становится, на мой взгляд, всё более радикальной. Она становится всё более вопрошающей. Вопросы тяжелейшие и вечные: как, куда, в каком составе идти миру? Ощущение, будто где-то под земной корой уже вовсю тикает бомба Апокалипсиса.
Вопросы, да, они всегда нелегки. Но есть ли, возможны ли ответы? Аналитика сурова: кажется, что лица серьёзных писателей сегодня похожи на лица полевых хирургов. Александр Леонидов в романе «Апологет», по сути, видит выход только в восстановлении советского проекта. Дошло до того, что Виктор Пелевин в книге «Непобедимое солнце» указывает на создание (воссоздание) новой мировой религии как на единственный возможный выход.
Что предлагает Юрий Козлов? По некоторым приметам можно подумать, что единственный выход для России так и остался ждать нашу страну в далёких, уже невозвратных 1930-х. В эпоху, когда консервативный вождизм в Европе готовился столкнуться с национал-большевистским вождизмом в СССР. Между этими Сциллой и Харибдой тогда пролегла линия фронта, на которой и задерживает свой внимательный взгляд Юрий Козлов…
