Дорогой Станислав Юрьевич, любимый мой Стас! Какое диво дивное — тебе 90! Господь наградил тебя долголетием, поэта и забияку, философа и рыбака, утончённого мыслителя и гуляку, пророка и весёлого бражника. Какое для меня счастье и утешение — добрых четыре десятка лет, а то и более, быть рядом с тобой. Я был награждён твоей дружбой.
Помню, как в Доме литераторов ты явился в Дубовый зал, где я вкушал сладкие вина и яства, и поведал мне о битве, которую только что провёл, о знаменитом ристалище «Классика и мы». Ты был молодой, прекрасный, «могуч и радостен, как бой».
В Риме мы ходили с тобой вокруг ночного Колизея, философствовали о священных камнях Европы. В каргопольских лесах в студёную реку ты бросал свою удачливую блесну и ловил тайменей, а за лесами в воздух взлетали баллистические ракеты с космодрома Плесецк. Мы парились в гарнизонной бане и румяные, исхлёстанные вениками кидались на снег.
После проклятого 1991-го мы шли в демонстрации по Тверской, и на нас угрюмо двигалась колонна в шлемах, со стальными щитами. И ты, как белка, цепляясь за ветки, бежал по деревьям, стараясь по воздуху преодолеть солдатский заслон.
В твоих родных нижегородских лесах, на гранитных камушках, где молился Серафим Саровский, ты ставил свечу, и она гасла на ветру, а потом сама собой разгоралась. В сумерках к этой свече прилетела ночная синица, и мы решили, что это душа Преподобного Серафима.
В 1993-м с балкона Дома Советов, за день до кровавого расстрела, ты читал свои изумительные стихи.
Сколько всего случилось за эти лета — не перечесть, не исчислить. Ты — человек исторический для русской культуры. Ты ведёшь журнал «Наш современник» как ковчег русской словесности, проводя его сквозь мели и перекаты, торосы и ураганы. Ты собрал на нём удивительных русских людей — блистательных поэтов, многомудрых философов, яростных полемистов. Вместе с тобой на этом ковчеге плыли Белов и Распутин, Астафьев и Носов, Бондарев и Викулов. На нём привольно поселились русские песнопевцы Тряпкин и Кузнецов, Рубцов и Татьяна Глушкова, опекающий всех Вадим Кожинов, утончённый Ланчиков и неистовый голубоглазый новгородец Дмитрий Балашов. И все они были братья, были могучей духовной русской силой. И все они плыли на твоём корабле. А потом тихо, один за другим уходили, и палуба пустела. И на ней оставалось перо из тряпкинской «Гагары», гильза от бондаревской противотанковой пушки, золотой перстень кузнецовских «Маркитантов».
Благодарен тебе, что ты пустил меня на палубу своего ковчега с моими романами. Сегодня на этой палубе зазвучали другие голоса, толпятся молодые русские витии, и им невдомёк, на каком поле боя они оказались, какие смертельные схватки вершились кругом, как блистали победные шлемы у героев русской словесности.
Прекрасна эта бесконечная, длящаяся поныне русская жизнь, к которой мы были причастны. Какое счастье, что наша дружба длится поныне, и мы не одиноки с тобой.
Милый мой, свиданье было долгим,
Ни друзей вокруг и ни врагов.
Белый пароход плывёт по Волге,
А у Волги нету берегов.
Ну что ж, духовный брат, поплывём туда, где нету берегов.
