Михаила Афанасьевича Булгакова, день рождения которого мы отмечаем 15 мая, можно назвать последним великим русским писателем, завершающим плеяду русских классиков ХIХ века.
Заключение, возможно, спорное, но мы постараемся доказать, что – верное.
Прежде всего, почему последним русским? Потому что, живя в советское время, творя в СССР, Булгаков ни в одном моменте своего творчества не был советским, оставаясь целиком русским. Шолохов, начав как русский писатель, кончил советским писателем. Булгаков – нет.
Я не говорю, что быть советским писателем – плохо, но быть советским писателем – узко.
Советский писатель вынужден был вписывать себя в догму, точнее – заниматься более-менее добровольной обскурацией.
Даже советский Пушкин был обрезан до приемлемого, что уж говорить о других! Булгаков счастливо этой участи избежал, кончив истинно космистским и всечеловеческим по духу (как и полагается русскому классику) романом «Мастер и Маргарита».
Как и полагается истинному классику, Булгаков поднялся над парадигмами своего времени, над «правым» и «левым» лагерями, создав роман над временем – то есть всегда актуальный.
Вот еще два важнейших атрибута классика – способность быть вне идеологий своего времени и оставаться актуальным во всякое время.
Данте был убежденным гибеллином (сторонником власти императора) и вел яростную борьбу с гвельфами, сторонниками папской власти. Разумеется, и в «Божественной комедии», произведении очень личном, отражена эта борьба. Но смысл «Комедии» далеко поднимается над этой враждой.
Гоголь и Достоевский были убежденными консерваторами, но их художественные произведения и идеи превосходили их непосредственные политические взгляды.
Так же и Булгаков, с его более чем скептическим отношением к советской власти, в своём романе вышел совсем к иным берегам, хотя и современную ему реальность вывел в романе беспощадно.
Это первое. Другое – Булгаков остается не только одним из самых известных и популярных, но и одним из самых актуальных писателей нашего времени.
Более того, он создал жанр «мистического реализма», который стал фактически центральным стилем современной русской литературы: Пелевин, Сорокин, Елизаров, Владимир Орлов, Венедикт Ерофеев.
О ком ещё из писателей новейшего времени можно это сказать?
Наши «деревенщики», при всем к ним уважении, не поднялись выше идей, провозглашенных идеологической борьбой 60-х, их прекрасная проза стала прекрасным надгробием, эпитафией русской деревне, но – до нового возрождения – не поднялась.
Ещё менее в этом смысле можно сказать о либералах–«шестидесятниках»: проза Аксёнова или поэзия Вознесенского остались как курьёз времени, не более. О ничтожестве сегодняшней прозы а-ля Акунин, устаревающей по мере написания, или надувных «яхиных» не стоит и говорить.
Очевидно, что-то по-настоящему великое нас может ждать лишь на путях, намеченных Михаилом Булгаковым. И наш следующий большой классик (если Бог нам его пошлет) будет стоять на его плечах. Об этом же говорит нам популярность Венедикта Ерофеева, Пелевина, Сорокина.
Скажем еще об экранизациях Булгакова, среди которых есть как минимум два шедевра: «Собачье сердце» Бортко и «Морфий» Балабанова. Оба эти фильма – попадания в десятку, и оба – попадания говорящие.
Фильм Бортко стал культовым, всенародным, его разобрали на цитаты – и понятно, почему. Время, описанное Булгаковым, стало прямой рифмой нашего смутного времени, а цитаты Булгакова – его описанием. Наше время скользило по ним, как по льду, они создавали рамку нашему безвременью, становились его матрицей, основанием.
Ещё больше в этом смысле можно сказать о фильме Балабанова. Революция на фоне прогрессирующей наркомании героя, постепенно теряющего связи с реальностью – это ли не центральный сюжет 90-х?
Впрочем, всенародным фильм Балабанова не стал, в силу своей большей эзотеричности и более узкой поколенческой рамки. Однако всегдашняя актуальность – свойство гения – налицо.
Об экранизациях «Мастера и Маргариты» говорить много не будем. Они были не слишком удачны – и неудивительно. Самого киноязыка, который мог бы адекватно говорить на языке структурно сложнейшего «Мастера», просто не существует. Возможно, ещё не существует (однако попробуйте экранизировать «Божественную комедию» Данте!). Второе – и сам роман толком ещё не прочитан, он еще слишком молод по историческим меркам.
Достойно экранизировать «Мастера» мог бы только талант, конгениальный булгаковскому. Которому роман придется переписать заново. Сперва разобрав его многочисленные слои до самого его философско-художественного ядра. А затем – собрав всё заново на языке кино.
Ни сериалу Бортко (неплохому, но неглубокому), ни тем более многострадальному фильму Юрия Кары с его шикарным актёрским составом и полной сюжетной кашей, это не удалось (прочие попытки мирового кино оставим за скобками).
До сих пор идут споры на тему – о чем же главный роман Булгакова? Эта интрига десятилетий – тоже свойство гения. И, действительно, спорить можно бесконечно.
На мой взгляд, это прежде всего глубоко личный роман. Роман, в который поистине вложена душа автора (почти без метафор). И это, прежде всего, роман о власти. Писатель и власть – можно сказать и так.
А можно и по-другому: роман этот задаёт земному человеку последние вопросы и оставляет его с ними наедине – обнаженный человеческий дух, стоящий перед Сфинксом с его последней загадкой и возможным выбором: сказать правду или остаться в живых?
С этим непростым (и вечным, пока жив человек) выбором оставляет нас роман Булгакова, последний роман последнего классика русской литературы. И тому, кто придет вслед за ним, придётся ответить на вопрос Сфинкса.
