По дороге в будущее

«Небесная телега набила им оскомину…»

Велимир Хлебников

Концептуальной изюминкой выступает крестьянская телега - она жизненна, как те дороги, по которым везли картины, дабы окультуривать массы в 1920 году. Мысль о телеге сопровождает посетителя выставки, и мы как бы усаживаемся на неё, пытаясь понять логику тех событий. Жестокая эпоха была до крайности милосердной и щедрой – по всей стране шла Гражданская война, ещё не романтизированная шестидесятниками, а Наркомпрос учреждал художественные школы и мастерские, где юноши в лаптях учились конструировать стоэтажную мечту из стекла, бетона и солнечных бликов.

Музей Русского Импрессионизма знакомит с очередным проектом - «Авангард: на телеге в XXI век», и архаичное средство передвижения тут не обычный символ «отсталой России», что вдруг заторопилась в коммунистическое Далеко. Телега – реальность, с которой столкнулись культуртрегеры Луначарского. Это почти детективная история! Пропавшие на сто лет картины Машкова, Фешина, Кандинского, Розановой. Мы привыкли к тому, что открытия и сенсационные находки в области искусствознания случались когда-то очень давно, в осьмнадцатом столетии, а здесь на наших глазах произошло чудо – выяснилось, что в провинциальном краеведческом музее целых сто лет хранились «никому не нужные» шедевры.

Итак, что же произошло? В октябре 1921 года на третью передвижную художественную выставку в город Советск (бывшую непрезентабельную Кукарку) Вятской губернии привезли более трёхсот произведений. Это была наивная и, вместе с тем, прорывная идея – показать простому люду суперсовременное искусство. В те годы искренне считали, что античность, ренессанс и барокко надо «сбросить с парохода современности», а шир-нар-массы должны впитывать пролетарский супрематизм безо всякой подготовки. С телеги – на планетолёт. «Довольно грошовых истин. Из сердца старое вытри», - писал Владимир Маяковский, но вытереть старое можно, если его досконально знать. Поэт-агитатор из обедневшей дворянской семьи преотлично разбирался в «старорежимном барахле», как и все его коллеги.

Чуть позже даже Лев Троцкий напишет: «Рабочему классу не нужно и невозможно порывать традицией, ибо он вовсе не в тисках её», и понимание абстрактной живописи Кандинского – это не начало, а итог. Старт – Венера и Джоконда, а не кубистические натюрморты. Что было дальше? Картины, гружёные на телеги, отправились в город Яранск, где из-за проблем с финансированием и позднеосенней распутицей, они были оставлены в местном музее и забыты на целую вечность. Минуло столетие. Сменились вожди и лозунги, русский авангард и сам сделался классикой, а Советская Власть канула в Лету.

Вот она, телега, на которой ехали въехать в блистающий мир. Что же хотели явить на той передвижной выставке? Чем удивить провинциалов, жаждавших новизны? Многие вопросы остаются без ответов. Несмотря на то, что экспозиционной основой являются картины, созданные в русле авангарда, тут есть импрессионистские работы Николая Фешина и его учеников из Казанской школы. Сейчас какая-то мода на Фешина. Его, эмигранта, недавно вспомнили и даже объявили гением, хотя, Фешин – один из целой плеяды. Безусловно, маститый, неординарный – в Америке ему позировали богачи и голливудские звёзды.

Он – мастер бойко-живых и, как теперь это называют, «атмосферных» картин. Представлены портреты Ольги Ясеневой ("За самоваром") и Марии Евлампиевой. Молодые женщины, ученицы мэтра, изображены в потоке света, они кажутся «пойманными» в момент движения – это особенность русского импрессионизма, ловить мгновение, а не останавливать его, как делали французы. Фешинский мир – это недосказанность; картины, похожие на многоточия. Таковы же его сельские пейзажи – дома и деревья в серовато-белёсой дымке, где всё – зыбко.

Рядом - штудии его учеников. Харизматичный педагог, он умел влюбить в себя аудиторию. Один из интереснейших персонажей – Василий Тимофеев, начавший как импрессионист и надежда Фешина, потом развернувшийся в сторону реализма. Тимофеев, помимо прочего, был функционером и главой Татарского филиала Ассоциации художников революционной России (АХРР). Глядя на полупрофиль эффектной брюнетки, легко заметить, что Тимофеев уже отказывается от фешинской манеры, а его "Зима" не имеет ничего общего с тем, чему его учили! Это – свой почерк и реалистические акценты. Огромный плюс экспозиции – сочетание популярных и малоизвестных имён. Впрочем, это нынешний тренд. Всем хочется видеть палитру в целом, эру, явление, а не лишь знаковые вещи, доведённые до статуса конвертных обёрток.

Далее – зал авангарда. Перед нами картины Ильи Машкова – одного из родоначальников "Бубнового валета". Неоновым фонтаном выглядит не то крымский, не то малороссийский пейзаж – безумные сполохи неба, жар земли, томная зелень лета. В тандеме выступает картина Алексея Кравченко "Радуга" - гротесковое созвучие природы и архитектуры. Всё – в ликующем настроении после дождя. В 1920-1930-х годах Кравченко прославит себя, как выдающийся иллюстратор. Но вернёмся к Машкову. "Портрет Евгении Киркальди" — это не любование натурой, но творческое препарирование. Диссонанс рыжих волос и свекольного румянца нестерпимо-губителен с точки зрения колористики, но "Бубновые валеты" предпочитали смеяться над условностями, делая цвет самодовлеющим резоном.

Остроугольные персоны с игральных карт Ольги Розановой – это игра внутри игры. Не то уродство, не то крайняя степень совершенства – в 1910-х «колода» вызывала нарекания и скепсис. Художница прожила короткую, но ярчайшую жизнь – пай-девочка из дворянско-разночинной среды, она ворвалась в мир авангарда, будто взрывая за собой мосты. Умерла в расцвете сил и возможностей. Ей было чуть за тридцать, и 3-я передвижная выставка проходила уже после её смерти.

Композицию Алексея Моргунова можно представить, как иллюстрацию к поэме Александра Блока "Двенадцать" - аптека, солдат, сапог, тектонические сдвиги. Всё в каком-то хаотическом и при том – верном ритме. Картины Моргунова, будучи агрессивными по содержанию, отлично выдержаны и смотрятся так, будто автор жонглирует «модными стилями». Что касается художника, то его биография – изумительна. Внебрачный сын Алексея Саврасова, он был ярым фовистом и кубофутуристом, отрицателем всего дряхлого, но в конечном итоге остепенился, а в сталинскую эпоху заделался неоклассиком. Как и его талантливейший отец, Моргунов страдал запоями, что и послужило причиной его безвременного ухода.

"Новь" Надежды Удальцовой – манифест. Дочь жандармского офицера и аристократки Чоглоковой (эта фамилия упоминается ещё Екатериной II в мемуарах!) Удальцова прошла все увлечения, искусы, эпатажи. "Новь" - резкий вызов. То, над чем слегка иронизировал Алексей Толстой: «Новое, новое прёт! Наше, новое, жадное, смелое!» Удальцова претворяла на холсте. Она была способным эпигоном, что не умаляет её достоинств.

Зал абстракций и - "Композиция" Василия Кандинского, жемчужина коллекции. Бури цвета – сродни музыке Игоря Стравинского. Громкое звучание синей краски – при этом внимание якобы сосредотачивается на красном и чёрном. Интенсивный кобальт «перекричит» любую алую зарю и чёрный морок. Глашатай цветовой теории, Кандинский знал, чувствовал нюансы – и тут мы наблюдаем феерию синего-праздничного.

На выставке – неожиданный Александр Родченко и его "Линии на зеленом, №92"; они похожи на провода, уводящие куда-то вдаль. Экспериментировавший с формой, дизайнер и фотограф писал и картины, однако, в качестве художника он не столь значителен. Есть и рисунки его жены – Варвары Степановой, которая вошла в историю, как автор «пролетарских ситцев». В её работах – скрытая или же явственная динамика, «машинная» радость наступившего XX века. «"Танцующая фигура" — это не человек, но робот, вернее улучшенный хомо-сапиенс, продукт «инженерии человеческого материала», если принять на веру слова Юрия Олеши.

Машина – вот железный идол зовущей «нови», да приходилось тащиться на телеге. Куда? Бог весть, но все тогда полагали, что в дивное Послезавтра. В XXI век. Небесная телега Велимира Хлебникова завязла в предзимней слякоти, чтобы вырулить в 2022 году. Лучше поздно, чем никогда.