«Антенна упиралась в мирозданье…»
Евгений Евтушенко.
Тема соотношения «личного» и «общественного» стара, как мир, причём, как правило, копья ломаются в связи с важнейшим вопросом всех времён и народов: «Что важнее – своё-маленькое или общее-громадное? Персональный уют или большее коллективное Счастье с большой буквы ‘С’?» Получается интересно - микрокосм VS макрокосм... Но сегодня мы оставим эту полемику ретивым пропагандистам, в коих человечество никогда не испытывало дефицита, тогда как сами обратимся к иной грани этого дискурса. На всё есть мода (в широком смысле этого слова!), в том числе и на идеи, на смыслы. В иные времена было актуально выходить на площадь, чтобы прокричать свой очередной лозунг или набор зарифмованных фраз. А уже через десять лет возникала иная манера – читать стихи в закрытом салоне графини N или же …на прокуренной кухне авангардиста-нонконформиста V. И дело вовсе не в запретах и не в пресловутых «закрученных гайках», а в особом выборе человека. Человечества.
Что предпочтительнее? Личное, узкое, строго очерченное пространство или же – пространство залов, дворцов, площадей? Фабрика-кухня или многоуважаемый примус? Интроверсия или экстраверсия? Внутрь или вовне? Посмотрите: эра Людовика XIV – это беспрестанный придворный балет с вариациями, это входы-выходы, всё на виду. Версаль похож на гигантский дом-коммуну, где у людей нет, да и не может быть приватного бытия. Все – от короля до последнего пажа сосуществуют в едином порыве и без права на личный каприз и другие проявления индивидуализма. Такова же эпоха Петра I или, например, Золотой Век Екатерины. Центр притяжения – императорский двор, а человек, не желающий включаться в суетливую общественную жизнь, тут же объявляется неблагонадёжным, неправильным, бессмысленным. Если не врагом. А вот первая половина XIX века в России – это культ частного, личного, усадебного... Обратите внимание, какое количество классических сюжетов посвящено жизни в имениях! Разумеется, эта характеристика поверхностна, приблизительна и в большей степени условна. Это – взгляд на эпоху в целом. Поговорим о тонкостях? Вспомним о нашей недавней истории, которая до сих пор вызывает споры и даже склоки.
…Советский период принято огульно считать «эрой площадей», пионерских собраний, месткомов, когда всё частное затиралось и даже - забивалось в пользу коллективных дерзаний, а человек превращался в покорный винтик, только и ждущий, когда ему найдут социально-значимое применение. Ну, даже, если не пользоваться грубой антисоветской лексикой, то на первый взгляд рисуется картина общности, цельности и торжествующего единства. Всё это так. Вместе с тем, эпоха неоднородна и то, что считалось нормой в 1920-х годах, уже признавалось бессмыслицей в 1930-х.
Итак, 1920-е – первая половина 1930-х годов. Эталонным местом обитания признаётся дом-коммуна – виднейшие архитекторы представляют свои прожекты передового пролетарского жилища. Всё – вместе. Всё – по команде. Комнатки – аккуратные отсеки для сна. А бодрствованье – в спаянном коллективе. Поэтому - светлые эркеры залов для отдыха, просторные библиотеки, зимние сады, крыши-солярии – тут же занимаемся физзарядкой. Обедать? Идём на фабрику-кухню, этакую пищезаправочную (sic!) станцию. Актуальны площадные театры, вроде «Синей Блузы». Искусство должно быть не просто массовым, но – громким, яростным, наступательным. Лозунговым. Надо кричать, а не шептать, ибо настало время открытых пространств и шёпот никому не нужен.
Поэт = агитатор. «Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана - главаря. Заглуша поэзии потоки, я шагну через лирические томики, как живой с живыми говоря». Лирические томики – в топку, ибо лирика – это описание личного переживания. Из той же серии – пыльный фикус, манерная – жёлтенькая, декадентского окраса - канарейка, вышитые салфеточки и свинья-копилка. Частное = мещанское, то есть сугубо гнусное. Сознательный пролетарий – коллективист-общественник, а уж в Прекрасном Далёко не будет и семьи, этого последнего пережитка тёмных столетий. Женщину активно отучают, отлучают от роли домохозяйки – обед в столовке, детей – в ясли-сад-школу. А сама – на митинг или на диспут, посвящённый…женскому вопросу. Не сиди в углу – нынче время площадей и залов!
Итак, 1920-е годы – это «мода» на коллективное времяпрепровождение и агрессивную массовость. Зодчий, инженер, …романтик Георгий Крутиков представляет проект летающего, точнее – парящего над землёй города-коммуны. Крутиков предлагал оставить землю только для труда, активного отдыха и культурного досуга, а жилые помещения перенести в надземные поселения. Другой мечтатель – Виктор Калмыков создаёт свой «Сатурний» - план мегаполиса, расположенного в кольце, которое опоясывает собой всю планету. Разумеется, что и этот город-кольцо мыслился тоже коммуной.
Но уже во второй половине 1930-х наметился совершенно иной курс – околопланетные дома-ячейки и все эти коллективные хождения на фабрику-кухню были признаны несостоятельной утопией, а фантазии об «общих жёнах» стали, как и в старорежимные времена, именоваться попросту …развратом. Посмотрите любой фильм, снятый в предвоенную пору – везде вы увидите уютные, светлые и широкие квартиры. В них живут молодые строители Коммунизма. Могучие магистральные дома – мимо них бегут незадачливые персонажи «Подкидыша», а в одном из таких «дворцов» - с непременными дорическими колоннами и с идеологически-выверенной лепниной - обитают красавицы-сёстры Мурашовы – математик Галя да студенточка Шура, героини лирической комедии «Сердца четырёх».
Круглый обеденный стол, идеальная скатерть, белые занавески в кухне и, разумеется, эстетское фортепиано. Короче говоря, все атрибуты «мещанства», включая дачу, которую непременно снимают на лето. Вечер, неспешное чаепитие, шаль + гамак, оранжевого цвета абажур, напоминающий кринолинные юбки ушедших столетий. Шум поезда, который - о, безусловно! - несётся в «…далёкую страну Сибирь». Но!Общественный пафос не заслоняет тяги к персональному комфорту. Кстати, гайдаровские дети-воители живут в прекрасных условиях – у них большущие отдельные квартиры. «Я поехала с вещами, а ты приберешь квартиру. <…> К подругам не заходи, а отправляйся прямо на вокзал. <…> Затем садись в поезд и приезжай на дачу». Итак, в 1930-х годах и особенно - перед войной «победило» личное пространство, а пристрастие к бархатным шторам перестало трактоваться, как буржуазный пережиток.
Эта тенденция продолжилась и даже более того – усилилась после войны. 1950-е годы – эпоха уюта. Посмотрите на дизайн того времени! Мягкие, закруглённые формы буквиц в рекламе или в качественно изданных книгах (неважно - по домоводству или по астрономии), обтекаемые бока пылесосов и автомобилей, сладкие до приторности голоса певцов. Музыка - и та мягкая, приятная, безмятежная - все эти милейшие «Ландыши-ландыши» и заграничное «Besame, besame mucho… Que tengo miedo tenerte, y perderte despues…». В экране царит культ уверенности и спокойствия - жизнь прекрасна, круглолицые, с тонкими талиями, девушки носят юбки, похожие на раскрытые чашечки цветов или - на тугие бутоны. Листаем журналы тех лет. Например, «Советский Союз» за 1957 год. Перед нами – образцы передового советского жилища. Добротно обставленная квартира, непременный букет сирени в крутобокой вазе, богато сервированные столы, струящиеся ткани. Культ честной зажиточности!
Даже девочки в провинциальных общежитиях, и те, украшают свой немудрёный быт салфетками, слониками и флаконами парфюма – со сладким благоуханием нездешних вечеров и блистающими гранями. Вспомните фильм «Девчата»! Юные фемины работают на лесоповале, но, вместе с тем, у них имеются модные платья, модельные туфли, подушки – горкой, патефон, соленья про запас и так далее. В моде книги по ведению домашнего хозяйства – женщины активно учатся закрывать на зиму земляничное и абрикосовое варенье, подбирать себе нижнее бельё под вечерний наряд, грамотно сервировать стол. Но главное – это массовое переселение из коммунальных квартир в отдельные…ну, пусть клетушки-хрущобы. Зато у людей появлялась реальная возможность обставить свою жизнь – частную жизнь - по своему вкусу. Уютной эпохе – уютный символ. В самом названии Черёмушки – вкус к жизни и аромат счастья.
А ещё 1950-е годы – это время дачного бума. Тогда участки выделялись для конкретных крупных предприятий и раздавались лучшим работникам. Так вокруг каждого большого города возникли товарищества с характерными названиями, вроде «Энергетик», «Подшипник», «Мотор», что явно указывало на предприятие – основатель. Характерно, что всеэти садово-огородные «плантации», как юридически, так и фактически не были собственно дачами.Но стремление к уюту, ко всем этим гамакам-велосипедам-абажурам создавало искомый, невероятно приятный эффект. Хотя, то был эффект подмены. Выходит, что жизнь послевоенных 1950-х – это культивирование, обустройство личного пространства. Скоро всё изменится, причём кардинально…
Следующее десятилетие ассоциируется с дорогой и её «лучшей подругой» – романтикой. «Чтоувас, ребята, в рюкзаках?/ Знаю, что не очень вы богаты. / По земле и круглой, и покатой / Вы идёте в грубых башмаках». Классический романтик – сугубый интроверт, романтик 1960-х, напротив, был ярко, безудержно экстравертен. Выход советского человека в Космос, мечты о межпланетных путешествиях, о пресловутых «яблонях на Марсе» и «ветке сирени в Космосе». Разговор с небом. У Евтушенко есть знаковая строчка: «Антенна упиралась в мирозданье…». Страсть к открытым, громадным пространствам – стихи читаем на площади или в громадном зале Политехнического Музея, для всех.Песни поём у костра, чтобы слышали не только физики-походники и их верные подруги-скалолазки, но и то самое Мирозданье. Личное счастье, счастьице отдаёт пошлейшим барством. Уют – почти ругательное слово. В моде - активный, агрессивный отказ от барахла - от крепконогих комодов и тёмно-зелёного диванного плюша. Казалось, лёгкая и простенькая мебель 1960-х создаётся для временного пребывания, потому что главное – это не дом, а любимая работа, поход на Хибины, вечер стихов Андрея Вознесенского и посиделки в молодёжном кафе.
Горизонты, каравеллы, бригантины. Парня в горы тяни, рискни. Они ехали «…за туманом и за запахом тайги» и считали, что «ЛЭП-500 - не простая линия…» Сегодня ЛЭП, а завтра – «…на пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы». Культовый герой эпохи – физик Гусев из «Девяти дней одного года» на полном серьёзе спрашивал: «Зачем мне квартира?» Другой знаковый персонаж – Саша Привалов без особых колебаний менял стабильность и неплохую зарплату на весёлое горение и бесперебойное, почти маниакальное (sic!) созидание. Они покоряли не только пространство, но и …время.
«- Я в отпуске.
-Это неважно, сказал Роман. – Понедельник начинается в субботу, а август на этот раз начнётся в июле!»
Итак, 1960-е годы – это время общественного пространства, тогда как всё личное, персональное, частное – задвигалось, считалось малоценным и мещанским. Но уже в конце десятилетия произошли кардинальные сдвиги в сознании…
1970-е – эпоха так называемого Застоя. Мир вещей, как выяснилось, оказался интереснее мира идей. Вчерашние физики-лирики ушли на прокуренные кухни спорить о Булгакове и Кафке, а их растолстевшие жёны (бывшие скалолазочки) выстроились в очередь за импортными батниками. Теперь уже никто не задавался вопросом: «Зачем мне квартира?» Помимо квартиры, сделалась обязательной машина (только не «Запорожец», конечно же!) и дача (поближе к городу). У художницы Татьяны Назаренко есть интересная и даже, более того, обвораживающая картина – «Московский вечер» (1978). Изображён типичный «квартирник» эпохи Застоя – молодые люди музицируют, грезят о возвышенном и рассматривают антикварные иллюстрации. Фоном выступает старая Москва и романтический образ дамы Галантного Века с характерной для конца 1770-х годов высокой причёской. Перекличка эпох. 1970-е годы – время квартирников и посиделок в своём, проверенном кругу. Это были необязательно диссиденты, просто никого больше не пленяла заполошная массовость предыдущего десятилетия «Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,…Печалиться давайте, давайте, давайте».
1970-е – время «ухода» человека в свой мир - в свою квартиру, и, соответственно, окружение себя вещами, как коконом. Мебель фасона «стенка», ковёр,…два ковра, хрусталь, импортная мойка на кухне, …плетёные кресла и маленький телевизор «Шилялис» на даче. Книги! Повышенный интерес к учёной книжности, к начитанности, культ больших библиотек, но не общественных – они-то как раз тогда уже начали загибаться, а персональных, домашних. Модно не только «достать джинсы», но и «достать Цветаеву», и уже не так важно, понял ли ты её надрыв или просто выставил на полочку дефицитный томик – рядом с чешским хрусталём и ГДР-овским сервизом. Вместе с тем, это было время поиска своих корней – интеллигенция ехала в деревню, дабы постигать смысл бытия. «Но одиночество – прекрасней…», - как пел популярный бард 1970-х Александр Дольский. Время личного пространства и личного переживания. Потом это назовут обидным словом – застой.
…А в середине 1980-х началось и завертелось. Так жить нельзя! Митинги, собрания, диспуты. Кому-то жаждалось свободы слова и свободы чтения. Кого-то раздражал бессменный лозунг «Слава КПСС!». Кто-то мечтал создать свой бизнес, но ОБХСС всё ещё грозил пальчиком. Молодёжи хотелось острых, пряных ощущений, дискотечного грохота и полного отрыва. Юные неформалы бились за правое дело, точнее, друг с другом. Их отцы бегали на митинги и активно искали «социализм с человеческим лицом». Главное – выйти на улицу. Популярным сделалось слово «тусовка» - не сиди дома, а то протухнешь. Снова актуальны стихи и песни на площадях, на бульварах... В Москве, на Арбате – настоящее кипение жизни. Художники со своими творениями, девочки-хиппи с холщовыми торбами, пацаны-рокеры в кожаных куртках. Все о чём-то спорят. Появились книжные развалы – там можно купить всё, даже антисоветскую (!!!) литературу. Видеосалоны – дружно смотрим «Аэроплан» и «Звёздные войны». Дома – скучно.
Вместе с тем, в моде было отрицание и разрушение. Девчонки дрались друг с другом на дискотеках, вульгарно красились и более всего боялись прослыть сентиментальными, домашними. «Перемен! Требуют наши сердца!» - подпевали Виктору Цою и взрослые, и дети. Мало кто сейчас вспоминает так называемую борьбу с привилегиями, громкое упразднение элитарных магазинов сети «Берёзка» в 1988 году, разоблачение парторгов, превративших кормило - в кормушку. Построение коммунизма в …отдельно взятой квартире. Не допустим!
А теперь мы все дружно лишим номенклатуру их шикарных дач с машинами и ринемся в направлении подлинного Коммунизма, где главное – это дерзание, покорение и свобода от мещанских ценностей. Все – на площадь! Срочно! Дружно, весело, в едином порыве! Модно быть политизированным, принадлежать к некоей новой партии, к течению. Быть демократом, анархистом, почвенником - «памятником» или баркашовцем… Всё это яростное плыхание закончилось в 1993 году – полыханием в прямом смысле этого слова. А потом начался не менее активный уход в свою «нишу». Как там пела популярная дива Лариса Долина? «Главней всего погода в доме. А все другое – суета»… Впрочем, это была уже совсем другая история и другая эра. Постсоветская.
