Слово «русофобия» известно давно. Но с началом войны оно стало особенно актуальным. Вряд ли человек без явных политических предубеждений способен отрицать существование русофобии как социального феномена. Раз очевидное социальное явление есть, оно заслуживает всестороннего научного исследования. И впрямь, в странах Запада, где русофобия возникла, существуют историки и политологи, которые её изучают беспристрастно, насколько это, конечно, возможно. Оказывается, эти исследования даже удостоились статуса собственной дисциплины, которая именуется «русофобология». Русофобологи изучают собственную западную систему негативных предубеждений про Россию, про русских людей.
Удивительно, но в стране, против которой направлена русофобия, в России, ей до недавнего времени никто на систематической основе не занимался. Более того, многие историки вообще отрицают научный статус таких исследований. В некоторых академических заведениях подобных историков – подавляющее большинство. Я их встречал, – они обычно с нарочито брезгливым пренебрежением произносят примерно следующее: «Я вас умоляю?! Да никакой русофобии нет и быть не может. Это всё ваши выдумки. Меньше слушайте перед обедом эфиры Соловьёва! Это правда, встречается порой очень резкая критика нашей страны, наших людей, так надо прислушаться и сделать выводы, а не вставать в позу нашкодившего обиженного ребёнка и вопить: «Это русофобия!» Кому мы вообще интересны настолько, чтобы нас боялись на подобной систематической основе?! Презирать? Да, – презирают массово, но может быть мы сами в этом виноваты?» В самом деле, как можно бояться того, кого следует презирать? Ведь с точки зрения либерального цивилизаторства русские достойны только презрения как носители аутентичного рабского сознания.
Это не просто мои наблюдения. Дело в том, что буквально месяц назад доктор исторических наук, специалист по истории Франции, профессор РАНХиГС Наталия Таньшина выпустила в свет книгу «Русофобия. История изобретения страха». Книга вышла в издании «Концептуал», которое специализируется на патриотической тематике. Как пояснила Наталия Петровна на презентации, книга ей далась тяжело, поскольку на каждом шагу приходилось отстаивать не только результаты научной работы, но и очевидный факт наличия самого предмета. «Вероятно, это её не любят на Западе! Никакой русофобии нет!», – таков был общий смысл высказываний многих её коллег в соцсетях несколько лет назад перед лекцией в одном из университетов. В итоге, автор столкнулась с проблемой поиска рецензентов! Из четверых наиболее приемлемых специалистов двое отказались от этой роли наотрез. Тем не менее, труд профессора Таньшиной в свет вышел и заслуживает самого пристального внимания патриотических читателей. Вне всякого сомнения, книга «Русофобия…» это настоящий прорыв той информационно-академической блокады, которую три десятилетия вокруг этой темы усердно создавала либерально-прозападная партия. Книга стоит того, чтобы рассказать о её содержании достаточно подробно, совершить полноценный экскурс.
Итак, эта исключительно интересная книга – почти 500 страниц тщательного исторического обзора становления русофобии с момента её возникновения в XVI веке вплоть до нашего времени. Автор отдаёт должное «Запискам о Московии» австрийского посла Сизигмунда Герберштейна, который фактически является корневым русофобом, – именно он заложил основные негативные стереотипы и мифы о русских, которые впоследствии будут воспроизводить не только другие дипломаты и путешественники вроде Адама Олеария, но и именитые философы эпохи Просвещения: Вольтер, Руссо, Монтескьё и Дидро! Да, именно так, – эти великие просветители и гуманисты были весьма скверного мнения о России и её жителях, несмотря на контакты с Екатериной II и фактическое сотрудничество с нашим государством.
Как пишет автор, успех «Записок о Московии» (1549) оказался столь велик, что во второй половине XVI века они публиковались в среднем раз в два года, пережив 22 издания! Мы узнаем, что Герберштейн среди первых предложил отнести Россию к Азии, представив её ужасной фантастической страной, в которой «нет никакой дичи кроме зайцев и никаких ягод и плодов кроме орехов». Главным качеством, имманентно присущим обитателям этих никчёмных пространств Герберштейн считает рабство. Почему австрийского дипломата можно считать отцом русофобии? Да потому, что с него, согласно Н.П. Таньшиной, всё и началось: «Если до Герберштейна авторы писали о добродетелях и благочестии московитов, то теперь, наоборот, иностранцы изображаются несравненно выше русских… Пьянство, дикие нравы, сексуальная распущенность отныне становятся важнейшими характеристиками русских».
Французский капитан Жак Маржерет развил идеи Герберштейна (1565-1619). В своих записках он продолжает рассуждать о пьянстве русских, о невежестве народа, в том числе в вопросах веры, о ненависти к латинскому языку! Он служил при Борисе Годунове и Лжедмитрии, а потом воевал в армии Речи Посполитой уже против нас. Голштинский посол Адам Олеарий часто ссылался на Герберштейна и явно использовал его записки для описания национального характера русских, которых он однозначно отнёс к варварам. Описания пьянства и разврата москвичей (относя к нему совместные походы в баню) очень занимает немецкого путешественника, которому он уделяет большие объёмы текста.
Профессор Таньшина обращает внимание, что книга Герберштейна и работы других иностранных авторов «весьма авторитетны среди отечественных исследователей и воспринимаются как достоверные источники информации». Так возникло явление «внутренней русофобии», наверное, еще более отвратительное по своей природе, чем русофобия внешняя. Судя по оценке Н. Таньшиной, влияние Герберштейна трудно переоценить, - оно задало некое отношение к этим и подобным текстам, как ценным, даже со стороны тех, кто признавал наличие явной лжи. Она приводит пример, как русский историк И.Н. Бороздин в 1913 году написал предисловие к Маржерету, что его сочинение «являлось и является» одним из главных источников для истории «названного Дмитрия», поскольку Маржерет «заинтересованный наблюдатель жизни российского общества…лишенный, резко-выраженных конфессиональных и культурно-цивилизационных пристрастий». И вот здесь автор обнаруживает, на мой взгляд, самое фундаментальное методологическое заблуждение, распространённое среди историков, которое привело к формированию отрицательной национальной исключительности, к внутренней русофобии: «Такая ситуация наблюдается в целом при анализе взгляда иностранцев: «большое видится на расстоянии, взгляд со стороны объективнее, – это убеждение сформировалось как в исторической науке, так и в массовом историческом сознании». Тот простой факт, что объективности иностранцев препятствует, по меньшей мере, стремление снискать дешёвой популярности у европейских читателей, явный коммерческий интерес, до подобных историков почему-то не доходил.
Далее в книге рассказывается о влиянии Ливонской войны на развитие русофобии, – возникает жанр «Иванианы», – цикл произведений западных авторов о чудовищном царе-тиране. Авторы трактатов про Ивана Грозного говорят о том, что «Московия» считалась собственностью царя, но умалчивают о владениях бояр и вотчинах. Это делается в целях поддержания важнейшего тезиса о том, что в Московии все рабы государя, включая даже самых именитых аристократов. На таком фоне Европа и впрямь смотрится царством исключительной свободы.
Далее подробно рассказывается, как после Ливонской войны польская шляхта стала главным мотором русофобии, а поляки «главными специалистами» по России. Могучий труд Герберштейна продолжал освещать им путь, но поляки добавили религиозной вражды и расизма. Возникла концепция «священной» религиозной войны христиан с еретиками-московитами. Павел Пальчовский, например, проводил параллель между московитами и индейцами Америки! Кстати, впоследствии Вольтер будет сравнивать нас с индейцами Мексики, причём не в нашу пользу по степени цивилизованности!
Целая глава посвящена очередному «открытию» России при Петре Первом и реакции на это упомянутых выше французских просветителей. Отношение просветителей к русской вестернизации оказалось двойственным, – её приветствовали, но без особого оптимизма, отдавая должное представлениям о восточном деспотизме, варварстве и раболепии, сформировавшимся ранее. Готфрид Лейбниц, например, сначала призывал не пускать в Польшу русских, поскольку это откроет дорогу в Европу варварам, но потом стал писать, что России суждено стать «лучшей Европой», где могла быть достигнута гармония, утерянная Европой реальной. Но это скорее отражало его симпатию к варварским народам как чистой доске, как к народам, у которых ещё есть большое будущее.
Известно, что Вольтер писал Екатерине в глубокой старости «Будь я моложе, я сделался бы русским», но его описания мало чем отличаются от Герберштейна: варварство, отсталость, деспотия, пьянство: «московиты – типичные варвары, они «менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии её Кортесом». Любопытно, что штампы и стереотипы в России по Вольтеру переходят из книги в книгу. Кто бы говорил! Религия в нащей стране, согласно философу, не препятствует ни пьянству ни грабежам. Интересно, а во Франции что, – препятствует?
Жан Жак Руссо не проявлял особого интереса к России, поскольку был полонофилом, но высказался ясно: «Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подвергались цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, что творит и создаёт всё из ничего. Петр пытался сделать из дворян немцев или англичан, а не цивилизованных русских».
Монтескьё продолжил тиражировать штампы Герберштейна и Олеария: природная суровость «царя-бродяги», деспотия, страх как основа религии русских: «она -страх, прибавленный к страху». Впрочем, Монтескьё внес и свой значительный вклад в подрывную работу против России. Слышали про слабость российского среднего класса? Слышали, что все наши беды именно от того, что у нас мало мещан и прогрессивного буржуазного сознания. Это все придумал именно Монтескьё! Будучи, родоначальником теории разделения властей, воспринимал «третье сословие» как важнейшее промежуточное звено в обществе. Именно третьего сословия в России он не находит. «Именно идеи Монтескье об отсутствии в России среднего класса станут общим местом», – выносит свой научный вердикт Наталия Таньшина.
В отличие от прочих, Дени Дидро в России был и даже провел целую зиму 1773-1774 годов в качестве личной признательности Екатерине II. Петр первый по Дидро «милостью неба» вывел Россию из варварства, но как Вольтер он Петром не восхищался. Оказывается, именно Дидро порекомендовал скульптора Фальконе, который и стал еще автором надписи: «Петру Первому. Екатерина Вторая»
Надолго инерции снисходительности к России, возникшей под влиянием просветителей, не хватило. Ещё одна глава посвящена Французской революции и наполеоновским войнам, в которых русофобия еще более окрепла, обогатившись описанием чудовищности русских казаков благодаря перу Шарля-Луи Лезуюра. В 1828 году Ниелон Жильбер запугивал европейцев «Пустынями Сибири», из которых русские «подступают всё ближе», – если Россия победит на Востоке, то на западе она «продолжит инквизицию» против либерального движения и развития либерализма в целом. Повторятся великие завоевания масштаба Цезаря, Чингисхана, Тамерлана и Магомета. Как поясняет автор, литературные штампы «пустыни Севера» и «пустыни Сибири» и просто «свои пустыни» почерпнуты из фальшивого «Завещания Петра Великого», которому посвящен параграф книги. Видимо, эти пустыни хоть и почти пусты, но столь велики, что способны вместить в себя бесчисленные тартарские орды кровожадных звероподобных варваров.
Однако, все это были еще цветочки, – страхи и фантазии! Как утверждает профессор Таньшина, реальная русофобия как цельная идеология возникла через 15 лет после окончания наполеоновских войн. Этому также посвящена целая глава. Стараниями Александра I Франция не стала второстепенной державой, а его содействие принятию либеральной Хартии стало почему-то восприниматься как угроза либеральным принципам. На Россию начинают смотреть как на силу, способную утвердиться как мировой гегемон и европейские державы начинают искать идеологическое оружие против конкурента.
Вскоре появляется сам термин «русофобия». На страницах английской прессы он впервые встречается в 1836 году. Это понятие ввели английские радикалы в полемических целях, дабы обозначить фантомный страх перед «русской угрозой». В том же году термин «Russenscheu» употребляется в немецкой прессе в перепечатках английских газет. В 1837 году термин встречается и во Франции.
Особый вклад в раздувание «русской угрозы» внес шотландец Дэвид Уркварт. Оказывается, в позднейшей литературе наименование «русофоб» стало чуть ли не его прозвищем и даже бытовал термин «урквартизм» как синоним русофобии. Известно мнение, что вклад Уркварта в подготовку британского общества к Крымской войне был огромен. Любопытно, что сам публицист был при этом знатным туркофил. Лорда Палмерстона он в своих памфлетах он обличал как русского агента влияния. Карл Маркс, живя в Лондоне, попал под влияние этого параноика и тоже подвизался писать русофобские колонки.
Как пишет Н.П. Таньшина, первое известное упоминание о русофобии в России есть именно упоминание о внутренней русофобии! Фёдор Тютчев в письме дочери Анне в 1867 году сообщает о «русофобии русских, причём весьма почитаемых».
Полноценную главу автор посвящает работе «Россия в 1839 году» маркизу Де Кюстину и «информационным войнам XIX века». Маркиз приезжал в Россию, был допущен к Николаю I, но не оценил гостеприимства и написал очередную пакость, изданную в 1843 году. Стоит отметить, что наши власти еще долго либеральничали, (стоит ли её вообще запрещать?) и, в итоге, запретили, дополнительно развернув активную кампанию по ей опровержению.
Судя по всему, Наталия Таньшина рассматривает Де Кюстина вторым отцом русофобии после Герберштейна. Она согласна с мнением швейцарского русофоболога Г. Метанна, что де Кюстин это «истинный шедевр русофобской мысли». Его книга была переведена на немецкий, датский, и итальянский языки, а сокращенная версия в виде брошюры на многие другие. Герцен назвал «самой занимательной книгой, года-либо написанной иностранцем о России». В самой России ее читали взахлеб в 1843-1844 годах, несмотря на запрет. А вот интерес англичан к ней схлынул быстро, как замечает Н. Таньшина: «им нужны были факты и наблюдения, а не философствования». Уоркварт с его памфлетами на такую роль не тянет, да и британскую русофобию автор рассматривает как слишком рационалистичную и даже рефлексивную. Французы не такие, у французов есть страсть и далёко-идущие философские обобщения.
Действительно, степень влияния маркиза простирается далеко. Наш современник Евгений Ясин, экс-министр экономики, отправившийся в мир иной менее чем пару месяцев назад, не стесняясь восхвалял де Кюстина: «необходимы гибкие институты, высокие образованность и культура, неразрывно связанные со свободой и доверием. Они, однако, не совместимы с государственным деспотизмом, произволом, великодержавностью, съедающими силы народа…Сегодня наши государственники и националисты костят его почём зря. Злобный был маркиз, однако писал пусть неприятную, пусть с передержками, а всё-таки правду. Но мы не желаем слушать критику от иностранцев: у них самих, дескать, пригороды бунтуют и негров вешали». «Негров вешали!» – это известный мем либералов, вульгарная форма ерничанья, которую следует понимать так: «Надо свои проблемы решать, а не тыкать соседей в собственные». Может оно и верно, но не в случае, когда тебя надменно поучают, не замечая бревна в своём глазу. Наталия Таньшина вновь обращает внимание, что многие убеждены что взгляд со стороны объективнее и точнее: «отчасти так и есть, если только у наблюдателя правда есть желание увидеть, а не подогнать увиденное под схему».
Насколько поверхностный взгляд лежит в основе такой «объективности», оказывается, с сарказмом писал Фёдор Достоевский: «Иные из них приезжают с серьёзными, важными целями, иногда даже на 28 дней, срок необъятный, цифра, доказывающая всю добросовестность исследователя, потому что в этот срок он может совершить и описать даже кругосветное путешествие».
По Кюстину сила России не в мышлении, а в умении сражаться, т.е. в хитрости и жестокости. Дадим немного слова самому маркизу для наглядности: «они доныне остаются византийскими греками – по-китайски церемонно вежливыми, по-калмыцки грубыми или, по крайней мере, нечуткими, по-лапонски грязными, ангельски красивыми и дико невежественными (исключая женщин и кое-кого из дипломатов), по-жидовски хитрыми, по-холопски пронырливыми, по-восточному покойными и важными в манерах своих, по-варварски жестокими в своих чувствах…».
К тому времени, следует отдать должное, Россия уже активно участвовала в т.н. «журнальных войнах», воздействуя силами Третьего отделения на европейских журналистов в целях формирования положительного образа державы. В своём опровержении на книгу Кюстина Тютчев определил русофобию как «пламённую, слепую, неистовую враждебность к России, которой она (Европа) предаётся в течение многих лет». По Тютчеву, западные люди, судящие о России, это нечто вроде китайцев, судящих о Европе. Европейцев раздражали не реальные «несовершенства нашего общественного строя, недостатки нашей администрации, положение низших слоёв нашей народности», а сами основы цивилизации: отсутствие феодализма, религиозной борьбы, папской иерархии, имперских войн, инквизиции, рыцарства.
Министр финансов России граф Канкрин, урождённый немец, также высказался о Кюстине: «Я никогда ещё не видел подобного нагромождения ложных сведений, подобной мешанины правды, полуправды и лжи…эта правда настолько смешана с ложью, даже с абсурдом, что не имеет никакой ценности, а в философии автора не остаётся здравого смысла». Из философов с публичным протестом против книги маркиза выступил только один из первых славянофилов А.С. Хомяков. Западники, надо полагать, были в полном восторге.
«Архитектор Холодной войны» американский дипломат Джордж Кеннан тоже высоко оценил де Кюстина, написав, что его книга стала восприниматься как работа о «вечной России»: «Почему она оказалась прекрасной, а может быть, лучшей книгой, показывающей Россию Иосифа Сталина, и далеко не худшей о России Брежнева и Косыгина?»
Сам Кеннан, следует отметить, умел опираться на достижения своих предшественников. Как пишет Н, Таньшина, будучи секретарём посольства США в 30-е годы, он отправил в Госдеп депешу, содержавшую «некоторые личные наблюдения» за жизнью в СССР. Депеша была полностью составлена из фрагментов писем американского посла в России 1851-53 годов Нейла Брауна. Д. Кеннан лишь поменял «Россию» на «Советский Союз».
Другой эталонный русофоб, разжигатель русско-украинской войны Збигнев Бжезинский также отдал дань уважения де Кюстину: «Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы».
После Кюстина был еще некий Фредерик Лакруа, который написал книжку «Тайны России», постаравшись переплюнуть Кюстина, – он ссылался на некий тайный источник. У Лакруа в России все плохо абсолютно, – даже уральское золото не спасёт финансы, а «армия полностью лишена военного духа». Международные договоры мы постоянно нарушаем и не признаем. И вообще Россия в целом есть «изъелденный червями эшафот».
Известный религиовед и философ Эрнест Ренан в 1871 высказал апокалиптические страхи, напомнив «предостережения» Ниелона Жильбера: «Славяне, подобно дракону Апокалипсиса, чей хвост сметает за собой треть небесных звёзд, когда-нибудь притащит за собой стада Средней Азии, древних подданных Чингисхана и Тамерлана…»
Усилия русских дипломатов и разведчиков по защите государственных интересов во враждебной Европе не были не замечены Фридрихом Энгельсом. В «Современной политике русского царизма» он охарактеризовал русскую дипломатию как «своего рода современный орден иезуитов, достаточно мощный чтобы преодолеть в случае необходимости даже царские прихоти и коррупцию в собственной среде». По Таньшиной, он идёт вслед за Мишле, который считал, что «российские послы, дипломаты, наблюдатели и шпионы разного звания и обоего пола – все они составляют единое сообщество, исповедующее нечто вроде политического иезуитства».
Однако, как писал министр иностранных дел Империи Карл Нессельроде, ему не доводилось видеть, чтобы пророссийская публикация могла европейцев в чём-то убедить. «И читатель этой книги убедился, что деятельность Третьего отделения по формированию позитивного образа России в Европе была сколь активной, сттоль и неэффективной: обыватель, говоря словами князя П.А. Вяземского, продолжал «разделять веру своего прихода и убеждения своей газеты» Поэтому в «журнальных войнах» Россия вряд ли могла бы выиграть, хотя и имела возможность представить (и представляла) свой взгляд на страницах европейских изданий», – резюмирует Наталия Таньшина.
Русофобия Энгельса вполне типична по-своему алармизму, однако привносит важный программный момент – революцию как способ снятия известной угрозы российской экспансии. Согласно философу, Россия за 150 лет ни разу не теряла территории, поэтому: «Таковы те обстоятельства, в силу которых западная Европа вообще, и западноевропейская рабочая партия в особенности, заинтересованы, весьма глубоко заинтересованы, в победе русской революционной партии и свержении царского абсолютизма». Если в России разразится революция, то у власти не будет «ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства»!
Карл Маркс, как пишет Таньшина, также испытывал «непреодолимое отвращение к славянам в целом и русским в частности». В самом деле, Россия у него «выросла в кровавой и гнусной школе монгольского рабства». Подлинная история России это, опять же «кровавая колыбель монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов». Что Маркс понимал под «монгольским рабством» сложно сказать, но вряд ли его знания о политическом устройстве улуса Джучи или Золотой Орды были сколько-нибудь адекватными. В качестве одной из причин русофобии классиков марксизма профессор Таньшина допускает личную неприязнь к Герцену, Бакунину и Ткачеву как конкурентам в рабочем движении. Живя в Лондоне, Маркс попал под влияние Уркварта и принялся писать аналогичные памфлеты, обвиняя Палмерстона в том, что он тайный агент царя.
Две главы обсуждаемой книги посвящены идеологическим фронтам Крымской войны и «новой русской угрозе» после войны. Здесь и «боец идеологического фронта» Луи-Антуан Леузон Ле Дюк, географ и переводчик, написавший про Россию образцовые агитки, литературно-критические эссе и даже романы! Здесь и особо злобный историк-пропагандист Жюль Мишле, выдвинувший лозунг: «Россия – это холера!». Это ещё что! Русские по Мишле, это «переменчивые обитатели океана северной грязи, где природа без устали соединяет и разъединяет, растворяет и разлагает на составные части, русские, кажется, и сами состоят из воды…Глаза их удлинённые, но никогда не раскрывающиеся полностью, - не такие как у остальных людей. Греки называют русских «людьми с глазами ящериц»; ещё лучше выразился Мицкевич, сказавший, что у настоящих русских, «глаза насекомых» – они блестят, но смотрят не по-человечески». Далее Мишле видимо спохватывается, вспоминая про знаменитые «пустыни Сибири» и вопрошает: «Что же такое русский народ?..Может быть это песок, летучая пыль?..Или всё-таки вода?!» Вывод таков, что и песок и вода лучше русских, поскольку песок надёжнее, а вода не так обманчива! Мишле не отрицает, что у русских есть множество превосходных качеств, но они полностью лишены прямодушия и нравственных принципов, они лгут без злого умысла, поэтому Россия это – «фантасмагория, мираж, империя иллюзий».
Особое место занимают омерзительные русофобские «комиксы» знаменитого иллюстратора Библии Густава Доре «История Святой Руси», содержащая 500 рисунков с комментариями. В этом издевательском альбоме с картинками русофобия достигла доселе невиданных высот. Оказывается черный квадрат как художественный объект придумал именно Доре! Комиксы начинаются с него, символизируя «непроглядную тьму, в которой затеряно начало истории России». Первый русский, якобы появился в результате порочной связи белого медведя Полнора и некой моржихи или самки пингвина. Иван Грозный по Доре, столь чудовищен, что его изображение «способно огрубить чувства» и поэтому рисовать его он отказывается. После окончания Крымской войны французские власти скупили книжку и уничтожили её, не желая омрачать переговорный фон с Россией.
Вслед за французами переходящим вымпелом эталонных русофобов вновь завладели поляки. Как было отмечено ниже, поляки уже были замечены в падкости на идейки расового превосходства и активно приступили к освоению идеи расчеловечивания русских. Оказывается, в польской литературе Россия традиционно называется Ziemia nieludzka, «земля нелюдей», «бесчеловечная земля», и часто так именуется по сей день. Сначала такие идеи развивал польский историк Иоахим Лелевель, но форму завершённой расовой теории приобрели в трудах Франтишека Духинского, который призывал создать буфер между «арийской» Европой и «туранской» Московией.
Среди прочего, Духинский предложил крайне забавный кулинарный «пивной» критерий различия Европы и Азии: «Географические границы, где употребляют пиво в Европе, кончаются восточными границами Польши и Малороссии. Московиты не знают более пива; с Московии начинается кумыс, который сопровождает путешественника до Тихого Океана. Московиты, впрочем ныне делают свой квас не из молока кобылиц, а из солода».
Духинский хотел единую Европу во галве с Францией для похода на «туранскую» Московию: «На Днепр! На Днепр! В Киев! Там ваше согласие, ведь именно там малороссы ведут борьбу против Москвы, защищая европейскую цивилизацию!»
Расистские публикации Духинского на фоне Польского восстания пришлись по вкусу во Франции и вдохновили французских авторов расистов на войну «индо-европейцев» с «туранцами». Историк и чиновник Элиас Реньо, бесспорно, обладал программным мышлением. Воплощение его идей мы видим прямо сейчас: «Современные границы Европы Реньо определяет таким образом: независимость Польши с границами до Днепра и её включение в европейскую федерацию; освобождение Финляндии, балтийских провинций и Бессарабии от власти России; новое международное европейское право, основанное на федеративном принципе. Для достижения этой цели, подчёркивает Реньо, Европа пойдёт на любые жертвы». Русские для него не славяне и не европейцы, а туранцы, а земли искомые себе присвоили незаконно. Начать процесс водворения России на её законное место по Реньо следует с лишения её наименования «Россия», которое было присвоено царями Санкт-Петербурга незаконно! «Украина це Еуропа», – вероятно первым в явной форме выразил именно он. Говоря о Малороссии он делает вывод, что «эта земля не является чуждой нашей цивилизации, а её жители тянуться к нам».
Французский историк Анри Мартен был большим поклонником Духинского и в восторженной записке последнему предложил отбросить название «русские», вернувшись к «московитам», которые суть туранцы. Настоящая Европа не простирается до Урала, а проходит по Днепру. Московитов следует принудить разорвать это «Завещание этого Петра Великого, столь пагубное для человечества». Русские есть туранцы, присвоившие себе историю Руси. Туранская раса – по морали социальным тенденциям ближе к китайцам, хоть и похожа на арийцев внешне. От нас одно опустошение и погибель: подобно татарским народам наш народ «инстинктивно стремится уничтожить всё живое и неживое, оставляя после себя голую пустыню. Он уничтожил бы и саму землю, если бы только мог это сделать». Теперь и впрямь можем. Что бы на этот счёт сказал расистский романтик Мартен?
Помимо восторженных расистов Реньё и Мартена был ещё некий банкир и владелец газет Казимир Делямар, который в 1869 году обратился к французскому Сенату с петицией о порабощении «московитами» 15-миллионного народа «русинов» или «рутенов», т.е. украинцев. В петиции он потребовал реформы исторического образования (!) для раздельного изучения истории рутенов (т.е. славян) и московитов, которых славянами считать нельзя в силу их туранской этнической природы.
Про современную русофобию Наталия Петровна пишет относительно немного, но не менее интересно. Она обращает внимание на концепцию «культурного градиента» от Атлантики к Уралу М. Малиа. Это удобная концепция, – в угоду политической конъюнктуре Россию можно включать в Европейскую цивилизацию, а можно исключать. «По словам М. Малиа в представлении Запада «Вечная Русь» является «тропом столь же древним, как эпический рассказ Геродота о борьбе свободной Греции против персидского царя царей», – отмечает автор книги. Мимоходом можно узнать и о бредовой концепции «пелёночного детерминизма» Джеффри Горера – якобы русский авторитарный характер проистекает из тугого пеленания в младенчестве.
Причиной интенсификации русофобского дискурса что в прошлом, что в современности, Наталия Таньшина видит любое объективное усиление России: «Когда Поля-Анри Спака, одного из творцов Единой Европы, спросили об основателях ЕЭС, он ответил, что его отцом был Сталин, поскольку страх перед Советским Союзом стимулировал европейцев держаться вместе. Современные западные СМИ точно так же заявляют, что В.В. Путин создал нынешнюю единую Европу. Р. Пайпс, Г. Киссинджер, З. Бжезинский сыграли особую роль в формировании негативного образа России, полагая, что российская политическая культура и ментальность препятствуют демократизации страны».
Итак, что же такое русофобия? Понятный ответ Наталия Петровна даёт в самом начале книги. Русофобия это – западная идеология, которая содержит технологии и инструменты для конкурентной борьбы с Россией. Однако, для полного понимания, как работает эта идеология, она требует тщательного анализа и конкретизации. Для начала автор вводит в отечественный академический оборот работы некоторых западных русофобологов.
Так, швейцарский исследователь Г. Меттан выделяет несколько видов русофобии, называя её «смешанным чувством»: «Есть ненависть пассивная, заключающаяся в стремлении извлечь выгоду из внезапной слабости России, как, например, это было при Борисе Ельцине. Существует активная. Воинствующая русофобия, когда Россия обретает силу. Кроме этого есть русофобия как таковая. Не зависящая ни от чего».
Как пишет автор, согласно Г. Метанну именно французы положили в основание русофобии два мифа: о русском экспансионизме и азиатском деспотизме: «Именно Франция, как ни печально это звучит, задавала тон в мощном русофобском хоре и была главным идеологом в деле создания негативного образа России». Судя по всему, это ещё одна из причин, почему книга далась автору с большим трудом. Мы знаем, что страноведческие исследования трудно вести без гостеприимства принимающей стороны. Будучи специалистом по истории Франции, по международным отношениям, Наталии Петровне явно пришлось пожертвовать устоявшимися отношениям, возможными грантами и перспективами поездок в архивы, библиотеки и университеты Франции. Вне всякого сомнения, решение выпустить в свет подобную книгу требует большого мужества, – шанс попасть под «отмену» близится к ста процентам. Вот как об этом во введении пишет автор: «Настал февраль 2022 года. Во многом ставший часом истины. Кровавым, драматичным, но расставивший многое по своим местам. Маски были сброшены. И как историк я буквально воочию увидела, что всё происходившее в прошлом словно оживало на моих глазах…Весь этот лавинообразный поток русофобских выпадов меня не удивил, но поразил своим беспрецедентным масштабом и всеобщностью. Западной всеобщностью, ведь русофобия – это явление западной культуры и происхождения»
Действительно, по Н. Таньшиной русофобия есть западная идеология ровно потому, что она есть разновидность ориентализма, который описал Эдвард Саид. Для ориентализма характерно подчёркивание разницы между Западом и Востоком и последовательное продвижение стереотипов о других народах: «Тезис о том, что русские это - зло, давно превратился в аксиому, не требующую доказательств».
Русофобия это не только система убеждений, но и «фабрика по производству страхов», поскольку это идеологический ширпотреб, в рамках поп-культуры эпохи массового потребления. В XIX столетии эти страхи формировались с помощью газет, брошюр, книг; в современном обществе инструменты стали гораздо разнообразнее и эффективнее, и теперь они направлены на гораздо больший объём аудитории: «В 2022 году мы стали свидетелями выхода из-за кулис толерантности транснациональной русофобской корпорации».
Наталия Таньшина напоминает, что внутренняя русофобия не менее опасная. Мне известно, что ей пришлось столкнуться с ней как враждебной силой как в процессе своей исследовательской деятельности, так и отстаивая свою гражданскую позицию на работе в Президентской академии, в которой она подверглась беспрецедентной атаке либеральных хунвейбинов, подвергнув её новой, абсурдистской форме либерального остракизма, – обвинили в «публичном доносе».
Так что мы можем противопоставить русофобии? Активное продвижение пророссийских публикаций в западной прессе силами разведчиков и дипломатов? Опыт Третьего отделения на этом направлении т.н. «мероприятий содействия» граф Нессельроде считал неудачным, однако верил, что русофобия пройдет, как и «все другие безумства века». «Прошло почти двести лет, этот день всё еще не настал, да и вряд ли настанет», – делает свой вывод профессор Таньшина и заключает: «Русофобия — это комплекс запада, даже его болезнь. Поэтому относится к этому надо спокойно и очень рационально Мы должны понимать, что у Запада всегда была, есть и будет своя Россия, вовсе на нашу страну не похожая. И нам остаётся только делать дело, сохранять, защищать и преумножать нашу Россию. Быть сильными. Понимая при этом, что сильная Россия обречена на русофобию».
Впрочем, чтобы быть сильными, следует детально знать, что нам уготовано врагами. Убежден, что отсутствие систематических исследований русофобии в России есть не просто историческое недоразумение, а результат доминирования западнистов в академической среде, в том числе в советские годы. Наверное, тогда можно было заниматься подобной тематикой, но такого человека не нашлось, – актуальность была не столь высока. В эпоху национального унижения и криптоколониальной зависимости России длительное время заниматься изучением русофобии и, тем более, довести такую работу до публикации стало ещё сложнее. Этому препятствовала не только немыслимо укрепившаяся «пятая колонна» в гуманитарных науках, но и фактический захват теневой либеральной партией издательского дела в России пару десятков лет назад.
Считаю, что это большой успех для всех нас, что в нашем государстве нашёлся человек, которому хватило мужества и даже доблести использовать свою работу во Франции, свои знания истории и культуры этой страны во благо России. Быть может, это звучит банально, но, увы, мы знаем сотни и даже тысячи примеров, когда страноведы впали в зависимость от страны пребывания, не только не принеся пользы, но и нанеся значительный вред. Чего только стоит пример американиста Валерия Гарбузова! На западном направлении подобные истории скорее правило, чем исключение. Целые кафедры, факультеты и даже институты готовы пресмыкаться перед объектами своего номинального научного интереса, становясь проводником их взглядов, а не источником важнейших знаний для нашего высшего военно-политического руководства! С этим пора заканчивать.
Убежден, что книга Наталии Таньшиной «Русофобия. История изобретения страха» займёт достойнейшее место в числе монографий по истории международных отношений. Несмотря на академизм изложения, с книгой стоит познакомится любому, кому не безразлична отечественная история. Подобного тщательнейшего обзора всех гнуснейших форм ненависти к русским и глубокого осмысления всех причин и способов разжигания этой ненависти вы не встретите более нигде. Также эту книгу стоит рекомендовать всем студентам-международникам, причём весьма настоятельным образом, – студентам «западных факультетов», попадающих в известную зону риска очарованности Западом. Стоит помнить, что эта книга посвящена двум русским офицерам, отдавшим свои жизни во имя Победы над нацизмом.
Автор - доктор философских наук, профессор Финансового университета при Правительстве РФ
