25 июня знаменитому Московскому Союзу Художников исполняется 80 лет. Посему вокруг этой даты в стенах Манежа, приютившегося у самого Кремля, Думы и Исторического музея, расползлась выставка, дающая каждому желающему взглянуть на срез МОСХа, посмотреть, чем же занят этот один из самых масштабных в стране союз людей искусства.
До входа в залы, смотря издалека, сквозь зеркальные стены-перегородки, выставка внушает трепет. Оформлено всё действительно монументально. Под потолком Манежа, навсегда превратившимся в напоминание о гении российских инженеров старины и идиотизме жителей нулевых годов двадцать первого века, высятся белые конструкции, на которых закреплены картины. Первый этаж — просторен, картины и скульптуры, инсталляции и гобелены, плакаты и макеты чувствуют себя очень вольно, правда, создаётся ощущение, что такие огромные пространства давят на некоторые малые формы, превращая их и вовсе в какие-то забавные незначительности, словно бы крупицы сахара, потерянные на поверхности обеденного стола.
Но потом приходится приступить к рассмотрению, собственно, наполнения выставки. Наземный зал Манежа гремит, сочится, кричит и пестрит пустотой. Пустота залезла в картинные рамы и накрылась слоями масляных красок, она обрела форму резных деревянных фигурок с лицами блаженных даунов, скаталась складками тканевых полотен, молящих состоятельных господ поскорее купить их и превратить в элемент дизайна интерьеров.
Организаторам следовало особенно подчеркнуть, что выставляется современный МОСХ. Большинство работ датируется позднее 1987 года. На первом этаже лишь в странных закутках около стен вывешены работы представителей соцреализма. Портрет молодой сельчанки в платке и мужчины на пахоте ощущается как обломок гранита, торчащий из рыхлого пирога. Смотрю на дату — 1953 год: предельно ясные, осязаемые образы.
Да, времена совсем другие. Где были поля и прямой, как шпала, и тяжёлый, как наковальня, труд — жиденькая, вопиющая неопределённость двух последних десятилетий. Но ничего из этого мы не увидим на картинах МОСХовцев. Будто бы союз живёт в непроницаемом вакууме.
Иные авторы чудовищно боятся любых эмоций и любого обнажения художественного нерва. Бегут от реальности, творящейся за пределами мастерских... Иные любят отгораживаться от мира путем создания настенных ковров, лоскутных гобеленов и других забавных штуковин, лишённых, правда истинной забавности, а, кажется, пропитанных печалью и обездвиженностью.
Дабы в самые дикие и темные времена не побоятся взглянуть на внутренних бесов, чтобы создать произведения, способные двигать людей вперед, нужно взять на себя огромную, ломающую спину ответственность. Престарелые дети боятся и ответственности, — а вдруг неправильно поймут? А вдруг опухший заказчик, взглянув на заряженные живой энергией работы, убоится и сбежит? Вдруг он тоже переживает серьёзную фобию реального мира? Но так ли действовали великие мастера?
Ныне МОСХ будто бы и сам окружён подушкой из пустоты. Он вроде бы и есть, но его и нет. Тысячи людей усердно работают, а "вдарить" по умам миллионов им нечем. Да, внутри союза работают множество профессионалов, без которых не обходятся многие прикладные проекты. Да, в огромных залах попадаются живые и интересные работы... Да, знаменитый МОСХ полон потенциальной мощи… Но он, как атомная бомба без сложного химического детонатора.
Внутри Союза скрыты бесценные знания о художественных методах, в нем состоят носители опыта взращивания новых поколений художников. Все это так! Но неизвестно, что будет дальше. Может статься — из глубины Сибири на Москву двинется румяный художественный самородок в льняных одеждах. И, добравшись до столицы, он взорвет сонное царство. Вижу картину: тысяча мэтров, десяток академиков лезут с палками на сибирского богатыря, который, невзирая на то, что профессора лупят его кнутами по ушам, рубит кистью с плеча, ломая на холстах законы композиции и колористики, но при этом народ интересуется его работами ещё до финального наброска. Профессора ярятся. "Сейчас мы ему покажем!" Хватаются за кисти, в них кипит задор, воля, энергия. Они даже не замечают, что уже перестали быть престарелыми детьми.
