Геннадий ЖИВОТОВ, заслуженный художник России.
Коржев — выдающееся дитя "сурового стиля". Он один из самых главных его носителей, который выдержал этот стиль до гробовой доски. Он тот самый сержант, который пронес полковое знамя сквозь оккупационный огонь. Поднял его в одной из своих картин и вынес из болота, из культурной трясины, в которой оказалась наша страна.
Коржев — потрясающий пластик. Он сумел совместить в себе высочайший гиперреализм с необыкновенной живостью. Он в полном смысле современный художник. Его картины несут на себе печать всех новых тенденций, столь актуальных в современном искусстве. Он не писал больших картин, монументальных по размеру, но создавал пронзительные и выразительные фрагменты, монументальные по духу и содержанию. Будто он взял на себя бремя гражданской ответственности за все те события, которые случились в нашей стране.
В тоже время, Гелий Михайлович человек сугубо урбанистический, городской. Такое впечатление, что он никогда вообще из города и не уезжал — он был человек внутреннего созерцания и размышления. Коржев смог внутри своей крохотной мастерской создать огромный, а главное, невероятно целостный мир.
Тем острее ощущение, что сорвалась одна из последних глыб серьезности русской жизни. Окидывая взором окрест, видно, что уходят титаны — ведь Коржев буквально один из замковых камней нашего сознания.
В его картинах — ощущение самоотдачи высочайшего уровня, необыкновенной силы, мощной энергетики. Нет ни капли старческой слепоты, расслабленности. В этом признак великого достоинства его личности. До старости сохранял он высочайший уровень мастерства, твердость руки и ясность внутреннего художественного зрения.
В 70-х годах он написал удивительную картину, которая называлась "Обреченная".
Нужно сказать, что 70-е годы были вершиной, расцветом МОСХАа, а Коржев являлся вершинным художником этого Союза. Тогда он написал эту картину, за что и был подвергнут остракизму со стороны всех своих коллег. Многие не понимали этой работы. На ней изображена женщина, удивительной красоты: золотоволосая, напоминающая Данаю, а около нее — врач в тяжелых ботинках, похожий, конечно, на самого Гелия Михайловича. Видимо, он что-то знал о судьбе этой золотоволосой красавицы.
Многие не поняли тогда её смысл, ведь это была эйфория тучного брежневского времени, эпоха сытости, покоя, достоинства, этакого золотого сна… Но интуиция не обманула Коржева.
Мне кажется, Гелий Михайлович был совершенно самодостаточен. Многие его коллеги даже жаловались на его непостижимую замкнутость. Он сам себя отринул от академической жизни, возглавляемой Зурабом Церетели. Многие не понимали его полное неприятие этой новой формации, считали его поведение высокомерным.
Но, я думаю, что дело не в высокомерии. В отличие от многих своих коллег он не поддался на всякого рода искусы. Когда в 60-80-х годах многие художники помчались по Европам и Америкам, то, захваченные в водоворот новых впечатле- ний, стали эволюционировать, экспериментировать. Коржев же продолжался, как мощный поток, как великая река, не изменяющая своего русла. Его первые и последние картины как будто написаны человеком одного возраста. Причем возраста самого расцвета, когда и рука, и глаза находятся в наилучшей форме.
Коржев, действительно, был представителем высочайшего расцвета МОСХа и умер в восьмидесятую годовщину Союза. И его смерть во многом очень знаковая, в том смысле, что МОСХ поменялся идеологически и, соответственно, пластически. Смерть Коржева означает отмирание многих смыслов и, возможно, символически отображает и смерть самого объединения художников, возникшего в далеком 1932 году.
Пётр ОССОВСКИЙ, народный художник СССР.
Судьба соединила нас в далекие предвоенные 40-е годы. С тех пор мы жили и работали неразлучно семь десятков лет, в которые укладывается целая человеческая жизнь. Наши творческие судьбы так тесно переплелись, что его уход из жизни обернулся для меня видением одиночества, которое трудно преодолеть в мои уже не молодые годы.
Русская живопись потеряла огромного творца, отразившего в своих полотнах наше неспокойное время. Ушел из жизни художник-новатор, который твердо следовал лишь одному правилу — показывать в своих полотнах правду, еще раз правду и только правду. Мы потеряли русскую величину. Человека и художника, имя которого драгоценным камнем украсит ожерелье отечественной живописи.
Валентин СИДОРОВ, народный художник СССР.
Никакими словами не определить утраты, ведь ушел от нас гениальный человек! Гениальный художник! Мирового масштаба фигура!
Коржев представлял наше искусство. Он был ярчайшим носителем высоты нашего искусства. Того искусства, которое было.
Мало таких художников, которые могли выразить сразу мысль, идею и чувство. У Коржева мысль, идея и чувство оказывались соразмерны друг другу. Что можно поставить рядом с "Прощанием" Коржева? "Прощание" Коржева — это знак времени, эпохи.
Коржев — художник 60-х. То было первое послевоенное поколение, поколение исполненное стремлением к созиданию, к миру справедливому и доброму. Коржев много писал серп и молот. Серп и молот на белом фоне, серп и молот на красном фоне, серп и молот на красном и черном фоне… Серп и молот Коржев считал наивысшим символом.
Коржев пережил перемены, случившиеся в стране, как личную трагедию. Он и раньше задумывался над "Библейским циклом". А тут-то! Иуда сам явился во плоти! За тридцать сребреников продал страну и всех нас….
Что скажешь: "Гений ушел от нас!"
Андрей ФЕФЕЛОВ, журналист.
На фоне творящейся в стране медийной какофонии Коржев ушел незаметно. Весть о его кончине тихим шелестом разнеслась по Москве, возникнув и исчезнув где-то на периферии информационных потоков.
Последние двадцать лет Гелий Коржев вёл себя, как отшельник. Он почти не покидал свою маленькую мастерскую на Масловке. Пребывал там десятилетиями наедине со своими холстами, отказывался общаться с прессой, не любил давать интервью. Исключение он сделал, пожалуй, только для газеты "Завтра".
Два раза посещал я Гелия Михайловича в его уединенном укрытии. В результате на страницах нашего издания были опубликованы две пространные беседы, в которых затрагивались фундаментальные вопросы жизни и искусства.
Коржев чрезвычайно серьёзен. Он представлял собой тип русского, советского фундаменталиста, наполненного высокими смыслами. Он и его друг композитор Георгий Свиридов — словно Геркулесовы столпы великой русской культуры, а может быть, всей европейской культуры. Они пребывают на границе миров. С одной стороны — Страна святых чудес, Пушкин, Сервантес, Гёте, Бетховен… С другой — бурное дикое море море, наполненное какой-то низменной, неучтенной жизнью.
С уходом Коржева рухнул целый пласт смыслов. И Масловка, этот когда-то гудящий, кишащий жизнью художественный мирок, окончательно опустела, превратилась навеки в страницу воспоминаний.
Искусство Коржева опиралось на Слово. Он был идеологом в искусстве. Его творчество пронизано литературными смыслами. Он методами живописи писал книги или, может быть, одну большую книгу, состоящую из сотен полотен и тысяч рисунков и набросков. Его манера письма таила в себе загадку. Особенная коржевская оптика создавала на холсте некую линзу, что делало его образы магически осязаемыми.
Коржев был красным аристократом Он отстраненно и презрительно взирал из своей башни на мельтешение современной культуры. Ни разу не спустился он со своих высот, не запачкал ступней в глине и грязи… При этом очень остро переживал происходящее и реагировал. Как художник он всегда предельно соответствовал своему времени.
Страшна и ужасна его серия "Мутанты", которая явилась метафорой кульбитов "перестройки".
В последний мой визит к нему, Коржев показал мне несколько картин из цикла "Танец смерти". Смысл их заключался в том, что в жанровой сценке обыденной жизни художник всякий раз помещал скелет. Эта "средневековая" серия символизировала дух эпохи: притаившаяся смерть, затерянная в пёстрой праздной толпе.
Когда мне рассказали о смерти Коржева, информационное пространство было забито сообщениями о взрыве в Дагестане. Бывшая актриса и танцовщица, обвязав себя динамитом, совершила страшный теракт. Я вспомнил про пляски смерти, — всё это уже я видел на полотнах Коржева.
