«Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,
Наши зимы, наше лето, и весну.
Ничего, что мы чужие, вы рисуйте,
Я потом, что непонятно, объясню».
Булат Окуджава.
За последние годы понятие «актуальный» приобрело грязноватый оттенок, не сказать — тухлый душок. «Актуальное искусство» — и в сознании возникает непременная ахинея с ...бессмысленным смыслом и ещё каким-нибудь нетрадиционным ракурсом. Хулиганство под видом духовных исканий. Дурь в формате «дискурса». Угар и содомия под лозунгом: «Я так вижу!» Поэтому сама вывеска "Актуальная Россия. Среда обитания" сразу же настораживает. В заметке Владимира Богданова (для сайта ARTinvestment.RU, посвящённого не только творческому горению, но, главным образом инвестициям в искусство) по сути содержится декларация: «Косвенно такой проект может способствовать пусть не исчезновению, но снижению накала противостояния между различными неформальными «клубами», «тусовками» и течениями в мире актуального искусства...»
Резюме: российская интеллигенция разделилась на лагеря и партии, не имеющие никакого отношения к ваянию-живописи. Всё круто сдобрено политикой, идеологией, враждой: Крым наш или не наш? «Пусси Райот» - хулиганки или свободные акционистки? 90-е — время свободы или эра упадка? Цензуре — да! Или цензура — дура? Лично я полагаю, что в этом противоборстве есть важнейший смысл нашего бытия — искусство должно отражать борьбу идей и смыслов, однако автор Богданов, как и многие его коллеги, с этим не согласен: «Нарастающее противостояние «либералов» и «патриотов», конфронтация по принципу «кто не с нами, тот против нас» негативно сказывались на художественной жизни. Страдали отношения между участниками арт-процесса, обострялась манипуляция административным и финансовым ресурсами, сокращались экспозиционные возможности, появлялись «закрытые клубы», не подпускающие к ресурсам «чужаков»».
Примечательно, что выставку посетил сам Владимир Мединский — человек современный и я бы сказала — продвинутый. Никакой иронии тут нет — он действительно таков. По аналогии (и на контрасте) вспоминается визит царя-Никиты в Манеж. То был отдельный перфоманс: разгром и акт ненависти с прибаутками да эпитетами. В принципе, Хрущёв повёл себя, как настоящий ...художник-акционист. Не таков наш Мединский — он способен к диалогу и никого не обзывает, что похвально. «Нас часто упрекают в двух вещах несправедливо: во-первых, это то, что мы слишком увлекаемся историей и исторической пропагандой, а второе — это то, что мы не любим современное искусство. Мы решили одним ударом развеять оба этих мифа…», - сказал министр, и эти его слова были тут же растиражированы всеми масс-медиа.
Что касается самой выставки, она производит двоякое впечатление. С одной стороны, много интересных, волнующих работ, а с другой … ощущается скучноватая вторичность. Причём, сия вторичность даже не вуалируется. Постоянные перепевы (ну, ладно, переосмысления!) Эрика Булатова, Виктора Пивоварова, Гелия Коржева, смешение-микширование, аллюзии, воспоминания. Пост-постмодернизм, как он есть. Это стоит посмотреть и на это не нужно злиться. Даже в современной моде нет прорывов, но есть тренды, которые ежегодно выуживаются из бабкиных сундуков XX столетия.
Экспонаты расположены в соответствии с концептуальной задачей, а потому в каждом зале — свой настрой. «Горизонт», «Взгляд», «Город-фабрика», «Среда обитания» - таковы смысловые ниши. К примеру, «Горизонт» - это ни что иное, как освоение сюжетов и приёмов Эрика Булатова — художника, умеющего запечатлеть свою тоску по открытому пространству. Все его небосводы, переходы и свечения в конце туннелей трактовались по-разному — и как попытка вырваться из уз тоталитаризма, и как борьба с личными депрессиями. Устроители сообщают: «Что такое горизонт после Эрика Булатова? Весь XX век горизонт был перекрыт идеологией». И далее — тема освобождения от политики, дискурсов и всего прочего, что мешает: «Мы, наконец, приходим к распахнутым горизонтам». Правда, сложно понять, о каком «освобождении от дискурса» можно говорить, когда перед нами странноватая и нарочито корявая реплика на хрестоматийную работу Булатова «Горизонт», выполненная арт-группой Tajiks-Art. Впрочем, повышенный интерес к булатовским наработкам, замечен не только в разделе «Горизонт». Сергей Гета в «Сотворении» использует всю ту же заученную технику — белые силуэты взяты целиком из Микеланджело и совмещены с «соц-артовскими» небесами а-ля Эрик. Работа «Дискобол» - не менее хрестоматийный образ, разве что на фоне изысканно-зелёной волны. Это, безусловно, красиво. Но это — осетрина той самой свежести. Сюда же можно отнести картину Егора Плотникова «Океан» («5 км вдоль океана»). Аллюзии — неизбежны и по-моему обязательны.
Но не Булатовым единым! Так, Ичитовкин Денис, задавая вопрос «Скоро бабушка придёт с работы?» обращается к темам, которые давно и бесперебойно разрабатывал Виктор Пивоваров с его многочисленными, уютно-страшноватыми (!) «комнатами души». Здесь — столь же. Обжитая, чистая кухня со светлой мебелью и тёплым светом кажется враждебной и неприветливой. Спокойствие. И в нём таятся призраки. Помещение видится ирреальным — как во сне, когда всё вроде бы на месте, но знакомый мир почему-то вывернут наизнанку. Нетривиально? Будоражит? Конечно. Внове? Нет.
Депрессивно-тревожный тон задан в зале «Город-фабрика». Это — поминальный плач по советской индустрии. Плач-стёб - как и положено в эру пост-постмодерна. Взгляд художника — отстранённый. Вненаходимость. На стенде читаем объяснение: «Город диктует ритм, и когда-то завод обострял его. Но что такое город после того, как из него ушло производство?» Жестокая быль Игоря Пестова - «Однажды на Проспекте непокорённых». Панорама города с многокилометровой промзоной. Безнадёга, темень, сумерки богов и — людей. Где-то вдали — солнечный блики, но они лишь усиливают меланхолию. Правда, здесь не до меланхолии — город-ад исключительно фон, ибо на первом плане — особым, пулевым способом раздробленное стекло.
Не менее гнетущее впечатление вызывает работа Максима Каеткина «Летать» - грустный пацан и его щенок рядом с ржавой ракетой-симулякром. Сходу ничто не предвещает слёз, а «детская» ракета — типичное сооружение во дворе, как песочница, горка и качели. Но во всём этом — тупик и пустота. «Не летают - и никогда уж не полетят», - как говорил один из персонажей Станислава Лема. В самом названии картины заключена колоссальная драма — желание без надежды. Ракета — не настоящая. Более того — заброшенная. Одинокий ребёнок и столь же печальная собачка — не случившийся Гагарин с неудавшейся Белкой-Стрелкой. А вот и — памятник эпохе. Снова стёб напополам с унынием. «Космозонд» Сергея Чернова — гибрид большущей консервной банки со спутником. Надрывный цинизм, как в романе Виктора Пелевина «Омон Ра», где космическая программа изображена, как гигантская и при этом — нелепо-лапотная афера. Вообще, на выставке довольно много картин, которые можно условно поименовать, как «анти-соцреализм». То есть фон, детали, образы и темы (космос, заводские окраины, русская глубинка - например, у Владимира Мигачёва в «Периферии») - так вот всё это совпадает с задачами социалистического реализма. Но! Всё это читается, как покинутый, потерянный, разгромленный Рай. «Ковчег» Павла Отдельнова — серое бытие ЛЭПов посреди нескончаемой осени плюс ярко-синее сооружение. «ЛЭП-500 — не простая линия», - когда-то радостно выдавала советская радиоточка, и банковский клерк Дима Горин устраивал галантную пастораль на строительстве линии электропередач. ЛЭПы символизировали романтику и прорыв, а здесь всё, как после ядерной зимы — последние свидетельства цивилизации. Или как сказано в аннотации: «...Мир покинутых вещей, собрание артефактов индустриальной культуры...»
Некоторые картины (особенно в разделе «Взгляд») поражают своей чарующей предметностью. Уже упомянутый Игорь Пестов творит утончённую игру света и ...вкуса: в работе Afterparty он выписывает икебану из помятых пластиковых стаканчиков, одноразовых тарелок, вилок и мятой бумаги. Сочные капли не то сока, не то варенья создают взрывной контраст с белизной посуды и чернотой фона. В первый момент покажется, что это — великолепный торт-сюрприз, залитый взбитыми сливками и увенчанный вишнёвым джемом. Талантливый мастер умудряется писать отталкивающее, как вожделенное и манящее. Содержимое помойки оборачивается праздничной сказкой. На другом полюсе — полотно Андрея Гросицкого «Дерюга и металл». Гипер-реалистичная трактовка простых вещей в духе Гелия Коржева, который тоже любил живописать кувшины, молотки и дамские босоножки. А вот «Реконструкция №1» Антона Чумака — гимн дворцово-градостроительному шику. Смесь Пиранези, Чернихова, Иофана, ...каких-то нереализованных городов-солнц времён Кампанеллы или декораций для балетов Людовика XIV. Искусство ради искусства.
Наиболее точное определение выставки — тревожность. Болезненный «Пейзаж с синими деревьями» Олега Хвостова, безумные «Канарейки» Сергея Кузнецова, кукольно-розовый, а потому — неживой «Эквилибр» Олега Маслова — всё это сплетается в диковинный и кошмарный сон-явь. «Тревога» - так называется картина Алексея Беляева-Гинтовта — красная кнопка, составленная из человеческих черепов. Рядом — тонкий стёб Павла Пепперштейна «Иван Грозный убивает сына». Кураторы выставки хотели показать, что «среда обитания» - это для всех творческих людей и многообразных направлений. Если честно, никакой войны идеологий и «разницы потенциалов» экспозиция не обнаруживает — что верно, то верно. Определить, кто из художников — патриот, а кто — увы, либерал — невозможно, ибо все они варятся в едином арт-котле. Финальным аккордом звучит «Сеанс коллективного сна» Александра Дашевского. Купол Пантеона и кафельный пол в шахматную (красно-белую!) клетку, люди на лежаках — кто с газеткой, а кто — просто так. Из купольного отверстия льётся направленный и не сказать, чтоб умиротворяющий свет, а потому сложно сказать — живы ли герои картины и уже наступил зомби-апокалипсис — как в американских блокбастерах... Такая вот у нас «среда обитания» и «актуальная Россия».
Выставка продлится до 18 декабря.
Илл. Ринат Волигамси. Волна-пейзаж (2013)
