Не упадочный стиль!

«Упадочный стиль. Эпоха Керенского».
Остап Бендер — о стиле Модерн.

Ни один из периодов в истории искусств не вызывает столько вопросов, а точнее — любви и ненависти, как Серебряный век, он же — Ар нуво, Модерн, Сецессион. Belle époque! Грань веков. Страх перед будущим и — невыразимая страсть ко всему новому. Страх и страсть — в одной упряжке. Идеализация пленительных линий, звуков, ароматов прошлого и же — стремление уничтожить всё и вся: «До основанья, а затем...» Никогда — ни до, ни тем более — после мир не был так противоречив в своих желаниях. Люди Belle époque и не подозревали, насколько она ‘belle’. Хороший тон - ругать окружающую действительность, обличать пошлость дамских нарядов и беспрецедентную глупость политиков. Мыслящие люди гораздо больше интересовались античностью и Древней Русью, нежели своей Прекрасной Эпохой, которую признавали малозначительным безвременьем. «Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности», - писал Алексей Толстой. И такой пронзительной, волшебной печалью веет от всех этих стихов, дворцов и виньеток, что начинаешь понимать, почему студенты и курсистки — стрелялись, травились или же уходили в Революцию. «Смотреть здесь совершенно нечего. Упадочный стиль. Эпоха Керенского», - сказал Остап, однако, он искал стулья с бриллиантами, а нам-то нужно совсем другое — уяснить, что стиль тот не был упадочным. Напротив! Он сопрягал в себе два несовместимых начала: тягу к смерти и потенции для мощного рывка.

Стиль, именуемый Модерном — это не одни лишь кованые виньетки, оплетающие окна и не только демонические женщины, которым, по словам Тэффи, «цианистый калий, непременно пришлют в следующий вторник». Это, прежде всего, развитие науки и техники, позволявшее использовать принципиально новые строительные материалы, конструкции, методы. Модерн — это создание не просто красивенькой, но — уютной среды обитания. В общем, те студенты с курсистками, что дожидались цианистого калия, декламируя футуристические манифесты, имели возможность хулиганить в сверх-комфортабельной обстановке. Неблагодарные и безблагодатные! Модерн — это пресыщенность, помноженная на технический прогресс.

Всё тот же Алексей Толстой создаёт феерическую панораму предреволюционного Парадиза: «В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским. Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной ещё роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове». Если отвлечься от всей этой словесной канонады «красного графа», можно уяснить, что эпоха Модерн - время прорывного, экспериментального зодчества «из хрусталя и цемента».

В Государственном музее архитектуры имени А.В. Щусева открылся выставочный проект «Эпоха модерна», посвящённый художественно- дизайнерским направлениям, существовавшим в рамках Ар нуво. Это, пожалуй, единственный стиль, вмещавший разнонаправленные тенденции и предлагавший миру самые причудливые варианты — от лилейной красоты до сущего квазимодства; от извивов до прямых углов. Глядя на экспонаты, сложно представить, что всё это — мыслеформы одного и того же года. Здесь всё — либо «прекрасное позавчера», либо - «рационально-злое завтра». Каждый зал отведён под конкретный тип зданий, а старинная мебель, (причём не какой-то эксклюзив, но — массового образца) создаёт настроение 1900-х.

Итак! Шло активное храмовое строительство, знаменовавшее собой повышенный интерес общества к допетровской и монгольской Руси. Зодчие стремились воссоздавать и псевдо-византийские образцы. Архаика — манила. На выставке — ряд знаковых работ Алексея Щусева, занимавшего до Революции эту нишу — строителя церквей. По иронии судьбы, именно Щусев оказался автором ленинской усыпальницы. Впрочем, то не ирония, а — бытийная закономерность. Храмы росли, блистая куполами — один величавее другого. А вера в Бога? Человек засомневался. Он чаще верил деньгам, рифмам, заметкам ушлого журналиста или — научным данным.

Одним из символов Модерна являются доходные дома — их владельцы были сказочно богаты, а потому соревновались друг с другом в роскоши фасадов, технической оснащённости помещений и, разумеется, этажности. В Москве и крупных городах взметнулись шести-семиэтажные монстры. Тогда возникла острая потребность в относительно дешёвом, но удобном жилище для конторских служащих, адвокатов, телефонисток и — репортёров многочисленных газет. Обеспеченные господа, иной раз купцы I-II гильдий, снимали целый этаж; скромная девушка, отстукивающая на ремингтоне — комнату с унылым видом на пыльную уличку. Посетитель выставки может увидеть французский источник вдохновения — так называемый Замок Беранже (1893-1895), доходный дом, выстроенный в Париже Эктором Гимаром, автором входных павильонов парижского метро.

Отдельная страница — особняки, где буйная фантазия заказчика накладывалась на художественный вымысел творца. Сейчас мы восторгаемся формами, а в те годы над хозяевами посмеивались — мол, устроили себе винтовую лестницу с горгульями и подвесками в виде гигантских орхидей. Здесь и псевдо-готика, и потуги на Ренессанс, и мавританский шик, и ещё какая-то несусветная эклектика, вроде изразцов парадной столовой (Фёдор Шехтель для дома фарфорового «короля» Матвея Kузнецова, 1891), где барочные мотивы соседствуют с древнеегипетской тематикой. В апартаментах Зинаиды Морозовой, супруги небезызвестного Саввы, господин Шехтель порезвился ещё веселее — достаточно увидеть скамью с торшером — в виде чудища, держащего в корявой руке букет белых, невиннейших цветов. Модерн — это ядовитый сплав прелести и безобразия. Из этой искры возгорится пламя!

Деньги, власть и помпа! Эскиз панно со сценой охоты — для особняка банкира Николая Второва — образчик дурновкусия в духе «сделайте мне богато» (1913-14). Игнатий Нивинский выполнил просьбу — перед нами пафосная мешанина с намёками на ренессансно-барочную лепоту. Жирная богиня — судя по всему Артемида (богиня охоты и вдруг — этакое сало!) целится из лука на фоне цветочных гирлянд и завитков. Героиня панно причёсана а-ля Kлео де Мерод — балерина и куртизанка, чьи фотопортреты продавались в виде почтовых открыток по всей Европе. Банкир Второв заслуживает, если не доброй памяти, то хотя бы упоминания — то был обладатель самого большого состояния в России, а потому отсутствие меры и вкуса ему извинительно. Господин заточен под иные функции.

Не менее витиевато смотрятся фасады и плафоны особняка семейства Берг — текстильных магнатов и миллионщиков. Здесь — опять нарочитое скрещивание всех возможных стилей — от готики и Возрождения до барокко и ампира. Поражает бледно-голубой потолочный плафон, где цвета, свойственные мягкому рококо, смешаны с типично-ренессансной лепниной. Архитектор Пётр Бойцов постарался на славу — сейчас в этом палаццо располагается посольство Италии.

Приметны работы будущих творцов советского конструктивизма — братьев Весниных. Так, обращает на себя внимание особняк Тарасовых — лаконичный проект Леонида Веснина (1910). Простота форм и лёгкая ориентальная нотка придают неповторимый шарм зданию. Заказчик — Николай Тарасов (из купцов-миллионеров Торос-Тарасян) — слыл расточителем, ловеласом, кутилой и добрейшим меценатом — давал деньги театру Немировича-Данченко и покровительствовал Алисе Kоонен. Сохранившиеся фотографии свидетельствуют о том, что он был ещё и писаным красавцем. Погиб из-за трагического любовного треугольника. Вот у Николая Тарасова вкус был отменным — линии Веснина свежи, точны и солнечны. Kонечно, самая известная из построек — особняк Рябушинских (1902) работы Фёдора Шехтеля с дивной фасадной керамикой и немыслимой чудо-лестницей. Тут собрано всё, что мы знаем и понимаем о Модерне — прихотливые цветы, волнистые формы, плавные переходы.

Развитие русского парламентаризма отразилось и на архитектурном творчестве — так, повсюду возник особый тип здания - Городская Дума (1890—1892). Экспозиция представляет сразу несколько проектов, участвовавших в московском конкурсе и в центре внимания - концепция Дмитрия Чичагова, отдававшего предпочтение старо-русской тематике (В 1930-х годах думский чертог переоборудовали в Музей В.И. Ленина).

Индустриальный подъём спровоцировал появление крупных магазинов, одновременно рассчитанных на все слои населения — от кухарок до фрейлин Двора. То были настоящие «империи» торговли — несколько этажей волшебного соблазна, как сказал об этом Эмиль Золя в романе «Дамское счастье». Россия не отставала. На выставке явлены прожекты Верхних торговых рядов в Москве (ныне - ГУМ). Все решения — в неорусском стиле, так как маркет-грёзу предполагалось поместить напротив Kремля. Победила уверенная линия Александра Померанцева (1889), также главного архитектора Нижегородской выставки 1896 года. Вот «Мюр и Мерилиз» Романа Kлейна (1900-е гг) - это иной вид. Тоска по готике и - ультрасовременная тяга к огромным окнам. Откуда взялась эта тяга? Из любви к электричеству, о чём отдельный разговор. Каждый хозяин мечтал поразить прохожих и гостей потоками света, льющимися на мостовую. И потом, газеты писали, что большое окно - «гигиеничнее», то бишь способствует здоровью тех, кто проводит большую часть недели в закрытом помещении.

Хлеба и зрелищ! Возникают и множатся театры, собрания и народные дома при крупных предприятиях. Выделяются проекты Иллариона Иванова-Шиц — мастера общественных построек, в частности, Kупеческого Собрания на Дмитровке (1907-1908). Нам это место знакомо, как театр Ленком. В моде новая игрушка обывателя — синематограф. В дореволюционной России не успел сложиться строительный каноны этого типа сооружений, однако, уже наметился курс. На выставке мы видим проект «Художественного электро-театра» Фёдора Шехтеля (1910-е) — то есть кинотеатра «Художественный» (см. заглавную иллюстрацию). Лапидарность и мнимая простота неоклассики. Здание напоминает танец Айседоры Дункан и «античные» вирши Константина Бальмонта с отсылкой к мифологии.

Экспозиция — насыщена и серьёзна. Это — целый пласт культуры, а не только стиль, просуществовавший не так уж долго. Модерн — эстетское разложение, в котором ощущается не запах гнили, но — дуновение грядущего утра. Упадничество, в коем таились молодые силы. Это — вихрь, поток, пожарище и — пепелище. Но завтра был день!