«Как часто в горестной разлуке
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!»
Александр Пушкин
Есть два пушкинских портрета. Какой из них лучше? Оба! У Ореста Кипренского мы видим гения из школьных и вузовских учебников, у Василия Тропинина – поэта, которого читаешь для души. Всё это – Пушкин, едино значимый для русской и мировой культуры. Классическая строгость – и мятежный дух. Петербургская прохлада и – московская удаль. Эффектность позы и – вольно-поэтическая расхристанность. Столичный денди-байронист или – добрый барин? Каким был он? Разным. То властителем дум, то картёжником, то романтиком, то циником. И - влюбчивым бонвиваном, волочащимся за каждой юбкой. Но считать ли это грехом, если каждая из тех «юбок» становилась музой и волшебным источником вдохновения?
«И жизнь, и слезы, и любовь», - таков наш Пушкин, Наше Всё. В Музее Василия Тропинина, что уютно расположен меж Ордынкой и Полянкой, сейчас проходит выставка «Пушкин у Тропинина», посвящённая портрету, а заодно всей эпохе – Золотому Веку поэзии, когда стихи писал чуть не каждый гусар – хоть для того, чтобы черкануть пару строк в альбом уездной барышни. Кроме того, экспозиция рассказывает о московской теме в жизни Пушкина и Тропинина, и если поэт жил меж Петербургом, Москвой, именьями и ссылками, то для Тропинина белокаменная столица была единственной и неповторимой.
«Что для Петербурга значил Кипренский, то для Москвы - Тропинин. Впрочем, его значение для Москвы было даже большим, нежели Кипренского для Петербурга, так как до Тропинина в Москве не было совсем художников, если не считать заезжавших на время иностранцев, а потому московская школа живописи вполне основательно может считать его за своего родоначальника», - констатировал Александр Бенуа, не слишком любивший Тропинина за мягкость и гладкость, но отдававший ему должное.
Выставка небольшая, но чрезвычайно информативная, поэтому сопроводительные таблички обязательны к изучению. Так, посетителю предлагается узнать историю создания тропининского шедевра. Заказчиком изображения явился не сам Пушкин, но Сергей Соболевский, библиофил и меценат. В его московском доме Пушкин прожил почти полгода. Акварельный портрет Соболевского, нарисованный неизвестным художником, также можно увидеть среди экспонатов. Уезжая в заграничный вояж, Соболевский повелел сделать миниатюрный вариант, а сам портрет оставил у Елагиных, однако, возвратившись …обнаружил дурно сделанную копию. Искусствоведы по сию пору не пришли к выводу – куда в тот момент делся подлинник и какова степень вины тех Елагиных.
Тропининский Пушкин был обнаружен спустя …двадцать лет в одной из лавок. Заприметил его князь Михаил Оболенский, племянник графа Ираклия Моркова, чьим крепостным долгие годы был художник. Эту манеру Оболенский ведал доподлинно, ибо сам неоднократно становился моделью живописца. В этом легко убедиться на выставке – перед нами детский портретик князя. Оболенский, зная ситуацию с пропажей, тут же привёз картину к мастеру, дабы тот развеял все сомнения, поставив долгожданную точку в этой полудетективной истории. И действительно Василий Тропинин с лёгкостью узнал свою руку!
В экспозиции представлен один из эскизов и этюд к будущему портрету, таким образом мы словно бы попадаем в мастерскую художника. Да, к слову, Пушкин был непоседливым натурщиком, и с ним приходилось договариваться. Картина произвела фурор, а в журнале «Московский телеграф» вышла заметка по поводу завершения Тропининым портрета. В ней отмечалось, что «…физиогномия Пушкина столь определенная, выразительная, что всякий живописец может схватить ее, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней истинное понятие. Действительно: гений пламенный, оживляющийся при каждом новом впечатлении, должен изменять выражение лица своего, которое составляет душу лица». В сих витиеватых словах – истина. Пушкин слишком подвижен, чтобы его чётко выразить на холсте.
Портрет Пушкина так понравился современникам, что многие из них принялись заказывать у Тропинина нечто подобное. В московскую моду вошла неформальность изображений – в противовес петербургской репрезентативности. Вот, например, тропининский портрет Александра Алябьева – славный композитор, автор изящнейшего «Соловья» предстаёт безо всякой помпы, в шлафроке. К нему в пару – портрет Владимира Раевского и тоже в домашнем виде. Тот Раевский был племянником самого Дениса Давыдова, но сам по себе не оказался чем бы то ни было примечателен – после отставки жил в своём имении, заезжая в Москву к родственникам, где и познакомился с Василием Тропининым.
Тут же – автопортрет Василия Тропинина, выполненный им в середине 1820-х, чтобы мы представили, как выглядел мастер в тот момент. А вот – рисованные портреты современников и общих друзей поэта и живописца – Евгений Баратынский, Дмитрий Веневитинов, Пётр Вяземский. Царственно изображение актрисы Екатерины Семёновой – рисунок Тропинина по оригиналу Кипренского. Крестьянского роду-племени она сделалась главной театральной примой. Богиня трагедии, прелестница, покорительница умов и сердец. В «Евгении Онегине» есть такие примечательные строки: «Там Озеров невольны дани / Народных слез, рукоплесканий / С младой Семёновой делил». На рисунке Тропинина «младая Семёнова» показана в роли царицы Федры из одноимённой пьесы Жана Расина. Она играла по преимуществу классицистический или же античный репертуар, но в повседневной жизни слыла любвеобильной причудницей.
Чарует акварель Жана Дезире Мюнере с изображением Зинаиды Волконской, писательницы, певицы и музыкантши, чьими талантами восхищался весь бомонд. Да что там бомонд – её обожествлял сам Пушкин! Попасть в московский салон Волконской, на Тверскую, 14 мечтали все прославленные умы – сюда, вернувшись из ссылки, устремился и наш поэт в сопровождении Петра Вяземского. Хозяйка приветствовала гостей элегией «Погасло земное светило», переложенной на музыку. Французский миниатюрист Мюнере подчеркнул душевную и телесную привлекательность своей героини, явив неземную гармонию в женском воплощении. «Царица муз и красоты», - говорил Пушкин, и был, как обычно, прав.
Вернёмся же к поэту, для которого 1826 год – знаменателен. Как уже отмечалось, возмутителя спокойствия внезапно возвратили из михайловской ссылки. Больше того - удостоили высочайшей аудиенции. Он встретился с Николаем I в Москве, куда новоиспечённый государь прибыл на коронацию. Состоялся долгий, интересный разговор – после него монарх скажет: «Я сегодня говорил с самым умным человеком России». Позднее отношения поэта и царя будут сложными, но не столь катастрофическими, как любят выказывать поверхностные авторы. Важно то, что Николай ценил Пушкина, хотя сам не был гуманитарно-одарённым человеком, предпочитая инженерные науки.
На выставке представлен маленький овальный портрет Николая работы Александра Соколова. К сожалению, здесь царь уже не тот Аполлон, коим он был в 1820-е годы - тогда его называли «самым красивым мужчиной Европы» - и это без доли изысканной лести – чего бы в Лондонах да Парижах льстить России? В обывательском сознании Пушкин вечно юн, а Николай – этакий пожилой службист с лихо закрученными усами. В реале Пушкин моложе Николая всего на три года. Вот строки, посвящённые царю: «Его я просто полюбил: /
Он бодро, честно правит нами; / Россию вдруг он оживил / Войной, надеждами, трудами». Это – честно. Это – дорогого стоит, так как Пушкин никогда не был придворным лизоблюдом.
На одном из стендов - карта Москвы-пушкинской: где жил в разные годы, какие адреса посещал регулярно, где изредка бывал. Всё ценно для нас, даже те улицы, где поэт рассеянно фланировал в поисках рифм. Пушкин искренне любил хлебосольно-купеческую, простодушную московскую бытность – неслучайно Татьяна Ларина ехала в Москву на ярмарку невест. «У ночи много звезд прелестных, / Красавиц много на Москве», - утверждал поэт. И добавлял: «Края Москвы, края родные, / Где на заре цветущих лет / Часы беспечности я тратил золотые, / Не зная горести и бед…»
В числе экспонатов - портреты тех, с кем была связана московская линия поэта. Вот – Артемий Воронцов кисти Фёдора Рокотова. Вельможа екатерининского и павловского времени, он сделал неплохую карьеру. Этот дальний родственник – а он был женат на двоюродной бабушке поэта – был крёстным отцом Пушкина.
Рядом – Николай Юсупов работы Иоганна Лампи-старшего. Юсупов был меценатом и знатоком искусств – он приобретал картины для Эрмитажа, являясь посредником при исполнении императорских заказов европейскими художниками, а заодно пополняя свою обширнейшую коллекцию. Во флигеле его дома, что в Большом Харитоньевском переулке, Пушкины жили в 1800-х годах.
При доме был сад, и маленький Саша гулял там с няней и бабушкой. «Первые впечатления детства, – писал он впоследствии – Москва. Юсупов сад». Тот Эдем средь Москвы послужил прототипом для сада Черномора из поэмы «Руслан и Людмила». Уже, будучи взрослым человеком и великим литератором, Пушкин гостил у Юсупова в его имении Архангельское. Изумительны переплетения судеб, дорог и творческих биографий! И Воронцов, и Юсупов входили в когорту стариков Галантного века, родившихся ещё при Елисавете Петровне, служивших Екатерине и Павлу, доживших до Александра I, а кое-кто и до Николая I. Воронцов и Юсупов на тех портретах ещё молоды - увенчанные пудреными париками, смотрят они на нас, как вестники своего пышного и прихотливого столетия.
Экспозицию дополняют предметы быта: зеркало в стиле ампир с характерным декором в виде пальметт, роскошное пианино, масляные лампы и подсвечники, высокие бокалы, из которых тогда пили шампанское, разнообразные чернильницы – иные из них декоративно оформлены фарфоровыми розами, курительная трубка в виде головы античного воина – греко-римская эстетика проникала всюду. Эта выставка значительно расширяет наше понимание пушкинского времени – через лица, вещи и маршруты.
Это – неспешное повествование о Русском Мире! Александр Твардовский в своём стихотворении «К портрету Пушкина» писал: «Земля такая не могла ведь, / Восстав из долгой тьмы времён, / Родить и ныне гордо славить / Поэта меньшего, чем он...» С таким определением сложно не согласиться.
двойной клик - редактировать галерею
