"ЗАВТРА". Фёдор Иванович, ваша биография достаточно таинственна, даже ходят слухи, что первой книгой, которую вы прочитали, был "Капитал"?
Фёдор ГИРЕНОК. В детстве я жил на Алтае. Мои родители работали на железной дороге. До ближайшей деревни было 5 или 6 километров. Вокруг нас были только поезда. У нас не было ни электричества, ни телевизора, ни радио. Я помню керосиновую лампу. Но у нас на разъезде была школа. И был учитель, который жил вместе с нами. В школе училось всего человек десять. После четвёртого класса нас переводили в железнодорожный интернат, в Алейск. Философия никого из моих знакомых не интересовала, никто ею не занимался. Ко мне она пришла случайно. В седьмом классе я купил учебник Спиркина. Прочитал. Сказал об этом учителю истории. Он посоветовал прочитать "Капитал" Маркса. Я прочитал. Затем прочитал "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта". Так и получилось, что я начал изучать обращение товар-деньги-товар, а закончил чтением Гегеля. Философия — это не профессия. Это судьба. Я хотел заниматься мировыми проблемами. И поэтому решил учиться в МГИМО. Набрал на экзаменах 23 балла из двадцати пяти возможных. Не прошёл по конкурсу. Вернувшись домой, пошёл работать на завод в Кемерово. Работал по ночам. Днём ходил в библиотеку. Затем служил четыре года на флоте. После этого МГИМО уже перестал меня привлекать. Решил идти на философский факультет. Приехал, сдал экзамены и поступил.
"ЗАВТРА". Такие заряженные люди, как вы, попадались на вашем пути среди студентов, аспирантов, учеников? Можно было разглядеть сразу тех, кто попал на волну и полетел по судьбе?
Фёдор ГИРЕНОК. Редко, но встречались.
"ЗАВТРА". Что удивляло в студенческие годы: когда проходил мимо кабинетов института и доносились обрывки разговоров, внутри, то практически никогда не слышал философских бесед — либо про политику, либо про дачи. С другой стороны, понятно, что после долгих лет преподавания сложно говорить о философии и философах, это уже ремесло, а не часть жизни. А дача и политика — реально волнуют…
Фёдор ГИРЕНОК. Ну дача и меня волнует. У меня нет дачи. А жить нужно на даче, то есть в деревне. В городе не живут, а работают.
Преподавание — это ужасно трудная профессия, ведь преподаватель принужден непрерывно говорить. А говорить — не значит думать. Преподаватели не думают. Поэтому они боятся, что если они перестанут говорить, то тогда будет видна вся их пустота. Вот они и крутятся, как белка в колесе. Вот они и говорят непрерывно на языке другого.
Чтобы мыслить, человек должен встретиться с собой, почувствовать себя. В ином случае ты никогда не сможешь говорить от своего имени. Ты всегда будешь говорить на языке другого, всегда будешь пересказывать прочитанные тобой книги.
Главное, что можно делать в этом мире — пытаться говорить на своём языке и от своего имени. Но для этого нужны определенные условия, а социум старается лишить нас этих условий. Любое общество устроено так, чтобы человек никогда не оставался наедине с собой. Потому что, когда он наедине с собой, им трудно манипулировать. Человек мыслит в одиночестве, хотя и живёт социально. Конечно, он выдвинет свои фантазмы, придумает свой мир, но именно поэтому им трудно управлять. Социум делает всё, чтобы занять человека.
"ЗАВТРА". Был момент в жизни, в 91-м году, когда я специально спрятался ото всех в деревне на несколько дней, молчал, даже с соседями не здоровался. С тех пор всё время говорю. А кроме говорения появились ещё гаджеты — идут звонки, письма, я постоянно на волнах коммуникации. И иногда мне больно, кажется, что ещё один сигнал сообщения, и я просто спрячусь под стол. А ведь так почти все сейчас живут…
Фёдор ГИРЕНОК. Для меня "коммуникация" — ругательное слово. Почему? Потому что условие любой коммуникации — это ложь. Надо уметь говорить, надо уметь врать. Коммуникация — болезнь современного человека. Когда ты говоришь, ты открыт миру, он тебя поймал. Когда ты молчишь, у тебя есть шанс уйти от него, попробовать открыться самому себе. И все эти "коммуникативные повороты" лишают людей возможности быть людьми. Коммуникация мыслима вне связи с человеком. В коммуникации все равны: микробы, животные, растения, роботы и люди.
"ЗАВТРА". И гигантская цифровая трансформация проходит безо всякого внутреннего сосредоточения. Да, мы обсуждаем, сколько в гаджете гигабайтов, как за нами будут следить, спорим о контроле и электронном концлагере, но всё это внешнее. А стоит обратить внимание на глубинные вопросы, связанные с функционированием организма, с тем, как в итоге будем общаться друг с другом…
Фёдор ГИРЕНОК. Люди вступили в полосу очень странного своего существования. Мы встретились с тем, причиной чего мы являемся, но чем мы не можем овладеть. Мы положили произвол в основание своих действий и в результате получили технику, произволу которой теперь подчиняемся. Как сказал один философ, мы теперь жители городов. Мы обезьяны цивилизации. Это наше существование чревато катастрофой. Я пессимист. Я скептически отношусь ко многим вещам, я не верю в прогресс. Не верю в искусственный интеллект, понимая, что сознание и интеллект никак не связаны.
Меня сейчас занимает не наука, а искусство.
"ЗАВТРА". Искусство говорит больше, чем наука?
Фёдор ГИРЕНОК. Да. Вот я читаю известную статью американского теоретика неоавангарда Клемента Гринберга "Авангард и китч". Смысл статьи предельно прост. Герой статьи — русский крестьянин, который выбирает между Пикассо и Репиным, и конечно, делает выбор в пользу Репина. И дальше Гринберг рассуждает — авангард требует культуры, образования. Ну, ладно, вот все получили образование, развили вкус, что теперь? И Гринберг говорит замечательную вещь — всё равно у крестьянина, получившего образование, не будет свободного времени для созерцания. А раз нет времени для созерцания, то я, образованный, не смогу извлечь смысл, и я начинаю жить в мире без извлечения смысла, ничего не понимая. И сегодняшние информационные потоки сделаны так, чтобы я вообще отказался от сознания, чтобы я ничего не понял. Но я не машина, которая обрабатывает бесконечное множество информации. Я устроен так, что мне нужны смыслы.
"ЗАВТРА". И всё же русский авангард — это не американский авангард. Вы согласны?
Фёдор ГИРЕНОК. Что не понимает тот же Гринберг? Что Кандинский — это не Джексон Поллок. У Кандинского сверхсмыслы, сверхзадачи, он делает коперниканский переворот в искусстве. Кандинский говорит, что люди остаются людьми в силу удивительной вещи, которую он называет вечной художественностью. Даже деревенский дом сделан у нас так, как делают картину: лавка, красный угол. Ты входишь в дом, как в картину. Человек этот ток вечной художественности не выбирает, и нам его не дано заглушить. Мы отворачиваемся от предметов с тем, чтобы увидеть не предметы, а первообразы, которые проходят через нас. Вот смысл русского авангарда, вот чем он отличается от американцев. Американцы стирают границы между искусством и не искусством. А русский авангард стирает границу между философией и искусством.
Казимир Малевич даже бросает свое художество и пишет великолепные философские вещи. Его обвиняли в том, что он без образования, что он не умеет говорить. А я читаю Малевича и говорю: слушайте, это же настоящая русская философия. …
"ЗАВТРА". Иногда кажется, что есть два Гиренка. С одной стороны, ваш философ — беглец, одиночка. При этом, вы не тот философ, который с презрением и без интереса относится к социуму. Как вы это связываете?
Фёдор ГИРЕНОК. Все люди, если они думают, одиноки. Все мы асоциальны, хотя и живем в обществе. Моя страна меня интересует. Меня волнует, кого выберут президентом, когда, наконец, будут ожидаемые сдвиги в экономике. Почему миллиардеров каждый год у нас всё больше, а нищета не убывает. Это же ненормально. Это источник токов неконтролируемого воображаемого. Мы хотим взрыва, хотим революцию, которая всё сметёт? Зачем? Я не хочу взрывов. Я хочу, чтобы люди жили лучше.
Вышеупомянутый Гринберг определял русское классическое искусство в Третьяковской галерее как китч. А я прихожу в Третьяковку и вижу историю русского человека, я понимаю, как тяжело жил русский человек. Это не радостная краска французской живописи. Но потом, завершая просмотр, ты спускаешься в последний зал, где висят иконы, и попадаешь в мир умозрения красками. Поэтому Третьяковка — это никакой не китч, а грустная история в красках моей страны. Как же мне это может быть безразлично…
"ЗАВТРА". Недавно мы отмечали столетие революции. Что вы думаете по этому поводу?
Фёдор ГИРЕНОК. Я полгода читал и перечитывал тексты, посвящённые революции. Чем больше я читал, тем меньше я что-либо понимал. Казалось бы, не шутка, не курьёз случился — революция затронула миллионы и миллионы людей. На кон поставлена судьба России. А наши философы мечутся без сознания. Бердяев пишет в 1917 году, что у нас теперь будет жизнь чистая, справедливая, весёлая, безо лжи, грязи и безобразия. Бунин злится, Маяковский ликует. Иванов потирает руки: да, сей костер мы поджигали. У меня такое чувство, что все они не хотят знать, что происходит. Все они говорят какие-то смешные вещи. К примеру, Булгаков и Аскольдов говорят о проницательном уме, о пророчествах Анны Шмидт. Наши философы не сделали свою работу. Они обязаны были её сделать, но они её не сделали.
"ЗАВТРА". А когда читаешь Блока, не только "Двенадцать", но его дневники, его тексты — "Крушение гуманизма", "Интеллигенция и революция" — там звучат очень серьезные ноты…
Фёдор ГИРЕНОК. Бунин заставил меня смотреть на Блока как на человека легкомысленного. Потом, читая "Интеллигенцию и революцию", я нашёл у Блока гениальное понимание сути революции. Революция — это потоки воображаемого, которые смывают социальные плотины, смывают все языковые соглашения. Люди — галлюцинирующие существа, воображающие. Мы требуем согласованности своих галлюцинаций. Для этого мы вступаем в языковые соглашения. А потом откуда-то вдруг в нас прорывается непонятный поток, который смывает все эти соглашения. И появляются совершенно другие слова.
"ЗАВТРА". Когда вы почувствовали простор, когда стали летать уже в своем мире? Например, вы занимались русским космизмом — тема достаточно экзотическая для той поры, когда вы к ней обратились или ваш концепт клипового сознания, которое является притчей во языцех в критике современного человека, а вы ему придаёте некое оптимистическое значение.
Фёдор ГИРЕНОК. Что такое русский космизм? Когда-то человека изъяли из природы. И был в ней этот изъян. А мы его захотели вернуть. Но места для него уже в природе не нашлось. И тогда придумали для него ноосферу, отправив его обживать космос. Сам концепт космизма появляется у меня уже в дипломе 1976 года. В 1984 году мою рукопись прочитал академик Н.Н. Моисеев и поддержал меня. А потом издательство "Наука" выпустило мою книгу "Экология. Цивилизация. Ноосфера".
По некоторым соображениям получается, что я придумал "клиповое сознание". Я понял, что есть системное мышление и ещё есть творческое мышление. Системное мышление нуждается в понятиях и логике. Творческое мышление нуждается в клипах и в парадоксах. В основе клипа лежит кураж, врыв галлюцинации, аффект рождения нового. В 1995 году у меня вышла книга "Метафизика пата". И она была построена в виде клипов, в ней параграф может состоять всего из двух строк. В этой книге я хотел посмотреть на мир сразу тысячью глаз. Клиповое сознание для меня это максимум смыслов при минимуме слов. Кто из творческих людей занимается системным мышлением? Никто. Когда ты систематизируешь, у тебя появляются пустоты, ты их заполняешь всякой дрянью.
"ЗАВТРА". Получается, что ваш философский текст, как в искусстве — умение отбросить лишнее?
Фёдор ГИРЕНОК. Конечно. При этом есть тексты, от которых я получаю эстетическое удовольствие. Например, от текстов Хайдеггера. Или от "Лекций о Лейбнице" того же Делёза — ну прелесть же, даже в переводе.
"ЗАВТРА". Был один телеэфир, где покойный А.А. Зиновьев отрезал: "Канта и Гегеля я знаю на зубок". На ваш взгляд, в их чтении уже поставлена точка? Или мы продолжаем открывать и переоткрывать великих мыслителей?
Фёдор ГИРЕНОК. Кант — это безумец, у нас слишком маленькие головы, чтобы туда поместить все его интеллектуальные миры. Очень интересно наблюдать, как Хайдеггер читает Канта. Это просто детектив. Он действительно считает, что Кант сдурел и идет в некую тьму, в глубину какой-то субъективности. И Хайдеггер хочет его спасти. Философию понимают философией, а не на зубок. Текст — это не только сказанное, но и сверхсказанное и недосказанное.
"ЗАВТРА". А можно ли тогда ваш нынешний вектор, что философия сегодня — это антропология, воспринимать как попытку противостояния тому, что называется "расчеловечиванием человека"?
Фёдор ГИРЕНОК. Это действительно важная проблема. Я думаю, что из ответа на вопрос, что есть человек, следует ответ на вопрос, что есть бытие. Сегодня кремний вступил в борьбу с углеродом. Органическое существо грезит. Его суть — в субъективности. Тело из кремния считает. Его суть в числе. Наука привыкла противопоставлять сознание телу. Но это глупо. Никто же не противопоставляет кремний числу. Мыслить — значит путешествовать в мир воображаемого. Можно быть умным, но не мыслящим, а можно быть мыслящим, но не разумным. Для меня человек — существо галлюцинирующее, воображающее. Это первый признак человеческого. Вот этот признак мы сегодня утрачиваем. Что я делаю? Я защищаю субъективность, которая изобрела идею объективности.
Что сегодня происходит в науке? Мне говорят, что "человек — это обезьяна", что человек — это актор, а быть актором могут все: и звери, и техника. Что "внутреннее — это внешнее", что "сознание — это тело". У сознания отобрали язык и отдали его бессознательному.
Сегодня наука противостоит философии. Философия говорит, что причина сознания в самом сознании. Что говорит учёный? Что это не так, ищите мозговые структуры. Я говорю — вы всё перепутали, сознание не чтойность, не тело. Тело отсылает к телу, а не к сознанию. Дэвид Чалмерс наивно думает, что есть саморегулирующиеся технические системы и в них есть сознание. Это смерть философии.
Я знаю, что человек существует, пока есть сознание. И я точно знаю, что сознание не приурочено к дискретно выделенному телу. Сознание — это привилегия немногих. Более того, это привилегия, которая требует, как я говорю, трения галлюцинирующих тел. Не мозги тёрлись друг о друга, но галлюцинирующие тела. И подлинное одиночество человека формируется в этом трении. Более того, я думаю, что именно палеолитический художник и есть носитель сознания множества тел, объединённых галлюцинаторно. Человек всегда, и в палеолит, и сегодня, излечивал себя, когда объективировал все свои самотерзания, страдания в виде образов. И именно с этого и началось человечество. А не с охоты, не с орудий, не с труда. Если пресечётся традиция токов воображаемого, то я скажу, что — всё, человек закончился.
"ЗАВТРА". Открытые вами направления, ваши изыскания — куда-то ведут? Они продолжаются в нынешней хаотической реальности, наполненной страхом перед будущим, перед новыми технологиями? Формируют ли какой-то плацдарм для нашего будущего?
Фёдор ГИРЕНОК. Чем отличается человек от постчеловека? Тем, что суть человека в религии, а суть постчеловека в технике. Человек может попасть в зависимость от постчеловека. Техническое наступает на человека. Наше спасение в субъективности. Всё что могу, я со своей стороны делаю.
Моя задача понятна: я хочу остановить распад человеческого. Я хочу, чтобы в человеке сохранилось то странное, что нас ещё объединяет с художником из палеолита. Нас ведь с ним объединяет не культура, не язык, а, говоря словами Кандинского, эта странная вечная художественность. Мы — художники! И я хочу, чтобы, пока это возможно, мы были художниками. А философия — это то, что выстраивает барьеры против мутных потоков объективного, готовых утопить человека.
***
Дорогой Фёдор Иванович, Вам — 70!
Редакция и читатели газеты "Завтра" искренне поздравляют Вас с юбилеем!
Многая лета!
