Нежно нанизывая слова на мистический стержень, свершать попытку расшифровки собственной души, наименовав знаково –Психея - стихотворение:
Во мраморной одежке
Из Павловского парка
Психея на обложке —
Ну разве мы не пара?
Ну разве мы не образ,
Ну разве мы не сгусток
Всего, что входит в область
Прекрасного искусства?
М. Лаврентьев разнообразен: встречается пейзаж с гаражами, открываются свитки древности, индуистские легенды преобразуются русским стихом, растут псалмы, перетолкованные ладом русской речи: космос просторен, и, многое вобрав в себя, переливается красками смыслов.
…сад глядит в человека, и человек, проходящий садом, раскрывает в себе нечто…алхимически превращающееся в другое: разве узнаешь себя в ребёнке на фотографии?
А собственные отзвуки в зачарованном саду?:
Разве это то, что ты хотел найти?
(Извини, что я перехожу на «ты»,
Но к себе на «вы» мне обращаться странно.)
Где твоя любовь и где твоя мечта?
Вновь ты посетил знакомые места:
Старый парк, скамейки, летняя эстрада.
Жалкою листвой не устлана земля,
Не глядит с холмов московская зима
И не месит грязь паршивая погодка, —
Птицы голосят, что на дворе июнь,
Что грядет июль, а ты уже не юн —
Тяжела душа и тяжела походка.
Снова сад – расстояние от которого всего-то жизнь: мимолётная настолько, что кроме стихов нет возможности хоть как-то удержать:
Я попал сюда, как будто в плен,
Да еще в эпоху перемен,
Смутно помня тот прекрасный сад,
Где гулял всего-то жизнь назад.
Жизнь, вложенная в стихи; жизнь, перетолкованная стихами…
Зажигает поэт огни вечности, и, поднимая их в ночи сиюминутности, удивлённо замечает то, чего и не ожидал увидеть.
Предопределённость высветляется метафизическим поворотом строк – к финалу стихотворения, чей разгон логично предшествует оному повороту, из какого путь – только во всеприятие яви:
Услыхав какофонию дня,
закрываюсь от мира мгновенно.
Но нельзя почитать и меня
инструментом, настроенным верно.
Ведь какой ни коснешься струны,
до каких ни дотронешься клавиш,
ни с Иуды не смоешь вины,
ни Христа от креста не избавишь.
Жизнь и метафизика своеобразно переплетаются в поэзии Лаврентьева; бытие просвечивается лучами строк, рокочут тяжёлые, из глины и меди, горя и горечи псалмы…
Индийские превращения завораживают звенящей лёгкостью легенды.
Творится миф поэта.
Фото: Википедия
