Авторский блог Галина Иванкина 23:38 28 мая 2013

Купеческая вселенная

в доме-музее Александра Островского

«Я знаю тебя, Замоскворечье... Знаю тебя в праздники и будни, в горе и радости,знаю, что творится и деется по твоим широким улицам и мелким частым переулкам».

Александр Островский.

Ночь Музеев – великолепная задумка, пожалуй, ни у кого не вызывающая скептического вопроса: «А зачем?». Это интересно и взрослым, и детям, и даже тем циничным тинейджерам, которые любят во всём сомневаться и всему выдавать негативные оценки. Разумеется, больше всего посетителей в крупных, знаменитых на весь мир собраниях, вроде Третьяковки или ГМИИ имени Пушкина. Но я больше всего люблю скромные, но при этом, «атмосферные» музеи, где не может быть гвалта и сутолоки.

Музей драматурга Александра Островского расположен в Замоскворечье, на Малой Ордынке, совсем недалеко от станции метро Третьяковская. Центр Москвы, маленький симпатичный домик, пышная сирень в саду, безмятежность и покой, несмотря на то, что совсем рядом кипит суетливая московская жизнь с её автомобильными пробками, шумной музыкой и вечно спешащими столичными жителями. Территория музея – это островок спокойствия и одновременно – своеобразная машина времени, ибо мы из XXI века тут же переносимся в «век девятнадцатый, железный». Хотя, нам-то из эпохи «гаджетов» и «виджетов» он видится вовсе не «железным», а, как раз, невероятно уютным, тихим и благостным. Переходя из одного крохотного зальчика в другой, мы видим предметы старинного быта, эскизы костюмов и макеты постановок. Мы погружаемся в мир, созданный драматургом. Каждое произведение Островского – это настоящая энциклопедия русского быта позапрошлого столетия. Перед нами мелькают образы и характеры, названия тканей и образцы фасонов, привычки и чудачества, смыслы и веяния. А также сады, лабазы, кабаки и гостиные, на фоне которых разворачивается действо.

…Составители школьной программы обделили Александра Николаевича своим вниманием – из громадного перечня пьес они выбрали исключительно «Грозу», да и ту за её оглушительный пафос. Точнее, тут сыграла роль патетика Николая Добролюбова, назвавшего главную героиню - «лучом света в тёмном царстве». На уроках нам чаще всего предлагалось противопоставить горячую да гордую Катерину – злобной и низменной ханже-Кабанихе, хранительнице отживших понятий, главному апологету провинциального самодурства. Помню, как в соседней школе старшеклассница попыталась сказать, что Катерина – не такой уж эталон и вовсе не «луч», ибо всё-таки изменила своему мужу, пусть и нелюбимому, но она же ему поклялась в верности! Не хотела замуж за Тихона – так шла бы в монастырь, если с детства любила творить молитву. Да и какая тут набожность, раз в омут кинулась? Самоубийство – не самый лучший вариант для богомольной девушки. А что - Кабаниха? Чем так уж дурна? Тем, что хранит дедовские обычаи? Но нет, такое мнение как-то всегда было не принято иметь в обычной школе – раз в учебнике сказано, что Катерина – «луч света», то спорить бессмысленно. Так и остаётся в памяти сюжет о каком-то провинциальном адюльтере на фоне лабазной архитектуры и старозаветной дикости.

А ведь всё та же «Гроза» - это кладезь знаний о бытовых привычках и жизненном укладе провинциального купечества. Так, Островский, всегда внимательный к деталям, делает ремарку: «Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски». Что стоит за этой фразой? Многие (хотя, и не все!) представители купечества неохотно расставалось с дедовскими обычаями – со своими плисовыми кафтанами, окладистыми бородами, смазными сапогами. Вспомните картину «Приезд гувернантки в купеческий дом», написанную примерно в те же годы. Молодой купчик, с интересом разглядывающий юную даму, затянут точно в такой же чёрный кафтан, каковой мы наблюдаем и на портрете его деда.

Или вот – герой картины Михаила Нестерова «Знаток» тоже негоциант, правда, это уже не 1860-е, а 1880-е годы. И тут мы видим всё ту же манеру одеваться. На предреволюционных фотографиях мы также можем приметить провинциальных купцов в чёрных «дедовских» кафтанах. Они, как написал Островский, «одеты по-русски», то есть традиционно, без оглядки на парижские выкрутасы, прописанные в журналах. А Борис из «Грозы» выглядит именно по столичному, по заграничному. Это сильно выделяет его из толпы бородатых обитателей города Калинова. Да, он сам – выходец из купеческой среды, однако, успел «пообтесаться» и привить себе вкус к иной жизни. Гроза – это не просто природная стихия, которая присутствует в тексте пьесы.

Это – столкновение двух систем, традиционно-русского уклада и европеизированного life-style. Приезд «джентльмена» Бориса и его случайный (по сути) роман с привлекательной замужней женщиной – это не просто «вызов калиновским самодурам», как часто нас убеждают школьные учебники, это – разрушительное вторжение в охраняемый столетними обычаями мир. Если смотреть шире, то это – столкновение традиции и так называемой цивилизации. В результате – гроза. Вот в «Бесприданнице» мы уже видим совершенно иных купцов – они носят европейское платье, ездят на международные выставки и узнают новейшие сплетни не из рассказов странницы, а из газет. Они не боятся европейских веяний и совершенно в духе парижских воротил из романов Золя, мечтают украсить свой быт очаровательной безделушкой – Ларисой Огудаловой. Это, так сказать, купцы нового толка, нового взгляда. Хотя… в чём-то они всё те же – верят честному купеческому слову и ценят свой устроенный мир выше всяких чудачеств.

…Купеческий мир, окружённый высокими заборами, утопающий в пышных яблоневых садах. Дочки негоциантов – пышные и сочные – ждут женихов, да всё не тех, каких им тятенька предлагает. Интересно, что, в отличие от мужчин, которые в большинстве своём (хотя, как мы помним – не все) без охоты расставались с традиционными привычками, женщины из купеческой среды оказывались куда как более смелыми в освоении парижского политеса. С одной стороны, отцы гневались, когда их Липочки да Анфисы требовали крепрашелевое платье на кринолине, аккурат как на картинке из журнала ‘Costume Parisiens’. С другой стороны, кто ж виноват, что в доме жила гувернантка, учившая щебетать «шарман-шарман» и томно вальсировать? Жизнь купеческой дочки Олимпиады Самсоновны из «Банкрута» - это некое пограничное состояние между старозаветным миром с его мамушками да нянюшками, гадалками, странницами, медовыми коврижками, пуховыми перинами и – суетливой бытностью настоящей европейской модницы, знающей, чем отличается буфмуслин от муслин-де-линя.

Однако в купеческой традиции были свои незыблемые правила подбора тканей – ценились самые дорогие и довольно-таки тяжёлые материалы, вроде грогрона. Ни одна светская аристократка не стала бы шить себе грогроновые платья – это считалось «чересчур». Но не такова наша Липочка, знающая, что не так важен даже и фасон, как дороговизна ткани! Главное тут – перещеголять и заткнуть за пояс благородную дворянку. Жить с шиком, заказывать всё самое модное, лететь на лучших в Москве рысаках в оперу (где придётся зевать да разглядывать чужие наряды) – вот, что было важно для таких Липочек. Нахватались по верхам французской «культуры» и – вперёд. Хитрый Подхалюзин, предлагающий разочарованной девице стать его супругой, обещает не скупиться: «В рассуждении шляпок или салопов – не будем смотреть на разные дворянские приличия, а наденем, какую чудней!».

Интересный момент – в 1850-1860-х годах слишкомширокий кринолин сделался мишенью для карикатуристов и сатириков. Самые вызывающие формы имели юбки молодых, балованных купчих, актрис, разумеется, дам полусвета – «камелий». Как отмечал Иван Панаев: «Туалеты их (дам полусвета – Авт.) были блистательны, кринолинные юбки поражали своими размерами: дамы эти, несмотря на их изящный вкус, любят немного преувеличивать моду». Вот и героини пьесы Островского - перезрелые купеческие дочки Анфиса и Раиса появляются в простых ситцевых блузах, но при этом - в огромной величины кринолинах. Это – важная деталь, показывающая чрезмерность, дурной вкус, желание надеть вещь, «какая чудней».

Кстати, вспомним Ларису-бесприданницу. Островский указывает, что она «одета богато, но скромно». Как и положено было одеваться девушкам знатного происхождения. «Можно быть красивой, остроумной, грациозной, хорошо воспитанной, и всё-таки не быть вполне светской женщиной. Это качество исключительно и даётся как результат воспитания и чего-то прирождённого», - писал русский журнал «Модный магазин» в 1877 году. Липочка-то наденет то, что почудней, что побогаче, поярче выглядит, что бросается в глаза и вызывает жгучую зависть. Лариса же одета хоть и дорого, но неброско. Вспомним момент из другой пьесы. Бальзаминов, выглянув окно, видит даму: «Какаяедет-то! Всябархатная!». Женщина, которая в те годы ехала днём или утром «вся бархатная» ни за что не могла бы оказаться аристократкой. Это была или молодая купчиха, или жена модного адвоката, или даже – куртизанка. Аристократки приберегали бархат для вечерних мероприятий, вроде посещения театров или балов.

В одной из статей, посвящённых пьесе, писалось, что Огудалова – обедневшая дворянка, как, впрочем, и Юлий Капитонович Карандышев с его скромненьким имением и тёткой, знающей толк в вареньях и соленьях. Да и Паратов значится, как «блестящий барин», чьё хозяйство пошло с молотка, после чего он красиво «запродал» себя наследнице больших капиталов. Для Островского и его современников всё это было ясно, как день. Нам уже требуется расшифровка – обедневшие аристократы, так называемые «благородные», часто роднились с «неотёсанными» купчишками. Кстати, и Липочка попервоначалу мечтает об аристократе.

Вспомните хрестоматийную картину «Сватовство майора». Мы видим типичный купеческий дом, корпулентную девицу, затянутую в модное газовое платье и – не слишком юного, но импозантного жениха-офицера. Ему повезло – если всё пройдёт гладко, он получит весомый капиталец, который можно будет поставить на кон. Для немолодого бонвивана женитьба на девушке из купеческой среды – последний шанс исправить финансовую ситуацию. Он бы гораздо с большим удовольствием не женился вовсе или же составил бы партию тонкой, изысканной красавице, блистающей в столичном бомонде, но у майора, увы, не те шансы! Героиня пьесы «Бешеные деньги» - светская красавица Лидия, тоже никогда не мечтала стать женой простоватого коммерсанта Василькова, но страсть к украшениям и нарядам перевешивает снобизм. У кого можно взять деньги? Только у таких вот разбогатевших простаков.

Журналы мод XIX века сообщают нам о том, что актуальны брюнеты. Об одном певце писали, что, хотя он и не слишком искусен, зато «чёрен волосом» и «хорош бровями». Открываем пьесы Островского и видим всё то же – блондины не интересны прекрасным дамам! Липочка требует у свахи «…беспременночтобыбылбыбрюнет». Вот и маменька Миши Бальзаминова сетует, глядя на своего сына: «Опятьбеда: нынчебелокурые-тоневмоде», да и сам Бальзаминов в своих мечтах представляет, что он «…высокого роста, полный и брюнет».

И таких любопытных деталей в произведениях Островского – великое множество. А ведь его сюжеты – это не только купеческая «вселенная». Мы можем составить представление и об актёрской среде второй половины XIX века, ибо большая часть пьес так или иначе посвящена театральному миру. Островский любил и уважал артистов, с некоторыми крепко дружил, многих поддерживал. Современники живо узнавали прототипы Счастливцева и Несчастливцева, Негиной и Коринкиной, Незнамова и Кручининой. Нам же остаётся только «верхушка айсберга», сами смыслы, которые не устаревают никогда.

1.0x