Из поэзии – в служение церковному слову: сложный путь Стефана Красовицкого подчёркивает интенсивность его исканий: духовных и интеллектуальных, собравшихся в замечательный орнамент поэтического наследия.
Резкими красками творил стихи, писал – порой казалось – острыми зигзагами смысла:
А вдоль дороги жёлтая вода.
Больной туман
с деревьями по пояс.
Здесь – всё воспоминание.
Тогда
здесь проходил колючий бронепоезд.
Белела ночь.
Просвечивался дым.
В заброшенном дешёвом коленкоре
большой туман,
как серый поводырь,
шёл впереди дороги через поле.
Пейзаж проступал, соединяясь с историей: он проступал, всерьёз окрашивая фрагмент действительности, в котором зафиксирован, чтобы отправиться в вечность.
Неожиданное восприятие Бога: такое домашнее, но – в то же время – словно опровергающее собственное бытие пишущего:
Калитку тяжестью откроют облака,
И бог войдёт с болтушкой молока.
Ты не потянешься, но ляжешь наповал
Убитый тем, в чью душу наплевал.
А…если во многие наплевал?
Тонко вибрируют струны строк Красовицкого.
…сказочно вспыхивает белоснежный сад полёта:
А летят по небу гуси да кричат,
в красном небе гуси дикие кричат,
сами розовые, красные до пят.
А одна не гусыня –
белоснежный сад.
Сказочно мерцает он, поражая белопенностью своею, завораживая.
Есть сокровенные лучи, идущие словно из центров стихов Красовицкого, озаряющие их, дающие странный эффект послевкусия.
Странный, сложный.
…его стихи затягивали: как его затянуло церковное служение: прекратились ли стихи?
Тайна…
Но проявленного достаточно для сокрытой лучевой работы.
