Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном.
А. П. Чехов, «Свадьба»
Наверное, кому-то сама постановка подобного вопроса может показаться отвлечением внимания от животрепещущих проблем действительности, уходом в сухость теоретических умствований, попыткой реанимирования давно отброшенных самой жизнью утопических химер. Разве в перестройку не понятно нам объяснили партийные ученые с высокими академическими званиями, что плановая экономика устарела, что ей присущи врожденные пороки, такие как экономическая неэффективность, затратность, негибкость, вызванные отсутствием материальной заинтересованности работника в результатах своего труда? Разве не лучезарное будущее нам пророчили мудрецы из телевизора на стезе социального соперничества, конкурентной борьбы, экономических свобод и прав человека в благодатной рыночной среде? Кому еще могут быть непонятны их убедительные доводы?
Всякая наука начинается с простых, но, тем не менее, очень важных вещей. С определения предмета изучения, с соглашения по терминологии, метрологии, методологии и т. п. В естественных науках, обычно, особых проблем с этим не возникает. Физические законы, константы, единицы измерений, лабораторная практика, информационная база – всё в распоряжении ученого, занимающегося своим предметом. Ровно до тех пор, пока результаты его исследований не затронут кровных интересов господствующих классов. Вопросы истинности буржуазию не волнуют; её интересы сосредоточены в иной плоскости. Выгодно или невыгодно – всё остальное вторично.
Но откровенно заявить об этом как-то неловко. Такого сильного идейного противника как марксизм просто запретами и бранью победить нельзя. Идее следует противопоставить идею или хотя бы её имитацию. Следует вытравить из марксизма его революционное содержание – перевести в безопасное академическое русло, преподавать в престижных учебных заведениях, представить как одну из многих экономических теорий. Сменить язык, терминологию, трансформировать понятийный аппарат, «осовременить» определения. Вместо режущего слух «буржуазного общества» использовать «гражданское общество». Вместо «диктатуры пролетариата» - «тоталитаризм». Вместо «общественно необходимого труда» - «занятость». Так буржуазные «обществоведы» отрабатывают свой классовый паек, скрывая за глянцевой упаковкой отсутствие всякой научности и уж тем более порядочности.
Из новомодных словечек следует еще отметить популярное - «работодатель». Не капиталист, не буржуй, не кулак, не вор, крадущий чужой труд, чужое время, чужие жизни, а едва ли не благодетель - кормящая длань, дарующая работу от щедрот своих сирым и обездоленным.
Я не стану придерживаться моды в определениях – буду использовать термины марксистской политэкономии, поскольку именно в них используется научный подход к общественным явлениям.
Нужно ли доказывать, что без общественного труда человечество не может существовать в принципе? Следует ли тратить слова на то, чтобы объяснять взаимозависимость и взаимосвязанность трудовой деятельности всех членов общества? Сегодня никто, никакая самая крупная корпорация не способна самостоятельно произвести даже самый простой продукт. С одной стороны неизбежно встанет вопрос поставки сырья, оборудования, энергии, технологий, а с другой – наличие потребителя, которому этот продукт необходим. К тому же, в едином технологическим процессе воспроизводства жизненных условий общества используется не только труд наших современников, но и овеществленный труд всех предшествующих поколений. Труд распределен как в пространстве, так и во времени. Можно ли оспаривать эту очевидность?
Понятно, что общественный характер производство приобретает с появлением разделения труда, специализации отдельных производителей на определенных видах деятельности и ничем иным. Так кому же может принадлежать та малая частица всеобщего труда, которую каждый работник вносит в общее дело?
Самому работнику? Но на работе врач лечит не себя, учитель учит не своих детей, пекарь печет хлеб не для своей семьи. Приходя с работы домой никто не приносит с собой труд как свою собственность. Никакого смысла не будет в труде программиста на необитаемом острове, без компьютера, средств связи, электроэнергии и прочих незамечаемых нами в повседневности вещей.
Тогда, наверное, труд принадлежит работодателю? Ведь он приобрел на рынке труда свободную рабочую силу и выплатил работнику зарплату за нее. Значит он и есть собственник труда? Но, оказывается, и собственнику труд работника нужен не больше чем самому работнику. Собственник, владеющий, например, рестораном, не нуждается в его услугах лично. Ресторан служит средством удовлетворения общественной потребности в питании, отдыхе, развлечениях, и, независимо от формы собственности, труд поваров, официантов, администраторов служит этой цели.
Так кому же, в конечном итоге принадлежит труд каждого? Всему обществу, как единому целому. Тем не менее, в условиях господства частной собственности между общественной потребностью и трудом имеется лишнее передаточное звено, ориентированное не на общественное благо, а на собственную выгоду. На тот самый «материальный интерес», о котором голосили советские партийные простофили. На тот самый «шкурнический» интерес, который имел резко негативную окраску в советское время, осуждаем, пожалуй, всеми религиях мира и официально неодобряем даже сейчас. Маркс сухо констатирует подобное моральное извращение, как главное противоречие капитализма – конфликт частного и общего, тормозящий развитие производительных сил. Общественный характер труда наталкивается на частную форму присвоения его результатов.
Только с ликвидацией самого института «священной и неприкосновенной» частной собственности это противоречие может быть разрешено, и труд будет принадлежать непосредственно своему истинному владельцу – обществу.
Это диктуется не только экономической целесообразностью, но и соображениями более высокого порядка – этическими требованиями. Непорядочно свой труд выделять из общего производственно-технологического процесса и требовать для себя особой привилегированности, повышенного содержания, знаков общественного внимания. Каким бы важным не был конкретный труд, он лишен всякого смысла вне труда других людей. Плата за труд, идущая из глубин человеческой предыстории, при внимательном взгляде, оказывается актом глубоко безнравственным, аморальным и бессмысленным. Этот акт якобы «свободной» купли-продажи живой рабочей силы в принципе не отличается от сделки на невольничьем рынке. Человек продает себя во временное пользование в качестве раба, батрака, холопа, чтобы получить средства к существованию. Его покупает посредник, владелец средств производства с откровенной целью наживы, извлечению из его труда прибавочной стоимости, хотя лично ему труд работника не нужен.
Зачастую, сам работник при капитализме не представляет себе возможности иных общественных отношений. Он рассматривает свои профессиональные навыки как свою собственность, как товар, который стремится продать подороже. Любые проблески сомнений в его сознании эффективно глушатся надсадной буржуазной пропагандой, массовой культурой, навязыванием мелкобуржуазных потребительских жизненных ценностей. А когда «мягкого давления» недостаточно, буржуазия пускает в ход более действенные средства вразумления рабов – инструменты классового государства, стоящего на страже её интересов.
Но как быть с «материальной заинтересованностью»? Что подвигнет человека на созидательный производительный труд, если не будет страха, не будет угрозы голодной смерти, потери жилья, семьи, детей? Ведь это самые действенные стимулы, которые без всякой агитации и проповедей заставляют людей браться за самый непривлекательный и тяжелый труд и, в сравнении с которыми, никакие выговоры и карикатуры в стенгазете не сравнятся.
Либералы огорченно разведут руками и непременно сошлются на «природу человека», на его врожденную лень, стремление к удовольствиям и праздности. Это, конечно, обман. Стремление к труду, к самореализации естественны для человека. Общественная невостребованность, вынужденное безделье, простой, действуют угнетающе на его психику. Не «частник», не «работодатель», а непосредственно общество должно гарантировать каждому своему члену без всякой дискриминации по роду деятельности, возможность свободного труда в едином процессе общественного производства.
