1
Волшебный кристалл игрушечного дома: переполненного счастьем, кукольностью, нежностью, милотой, теплом…
Всё рухнет: надежд нет.
Всё рухнет всегда: всё отберут, не правда, что у человека есть выбор: ибо каждый – всегда заложник обстоятельств, чьё плетение сложно, и создаёт их не сам человек.
Кто?
Может быть, Ибсен ведал…
Но «Кукольный дом» (как весь реестр психологических пьес Ибсена) столь мощно исследовал поведение человека в ломающих его обстоятельствах, что молнии, которые метал драматург в общество, потрясли последнее…
При чём – в разных странах и на разных континентах, поскольку слава Ибсена разошлась широко, распространилась мощно, рассекая условную плоть границ и языковых барьеров.
…Важный, как сановник, с пушистыми седыми бакенбардами и строго глядящий из-под очков; старый Ибсен, чем-то похожий на могучего душой Бранда, когда-то сделавшего его знаменитым.
Суровый проповедник, чей максимализм напоминает твёрдые, блистательно исполненные природой кристаллы; знающий, что человек рожден, чтобы давать, а не брать; проповедник свободы и истовой, истинной религиозности…
Таков Бранд: и Ибсен – проступающий за ним мощью интеллектуального отца.
Волшебный Пер Гюнт, гоняющийся за счастьем, чей призрак
вроде бы так близок – только руку протяни, однако облако уходит и остаётся только то, что остаётся.
…и кружат тролли, и неистовствуют троллицы и троллята, и всё заходится в мистике преданий – старых, перевитых сединою веков.
Потом растворяются двери новой драмы, где строитель Сольнес, отчаявшись достучаться до людских сердец, произнесёт - Самый сильный человек тот, кто наиболее одинок.
Ибсен, проведший могучую, неустанную жизнь в изумрудной капсуле одиночества, изучавший из неё нравы и характеры, созидавший их суммы в панорамах величественных, простых, мудрых, суровых пьес; Ибсен мистических небесных сводов, и заурядности, заезженности человеческих драм.
Как нужен некто, кто, войдя в комнату, впустит в неё свежие струи, отворив все окна!
Ибо Враг народа, в сущности, его друг, ибо источник и вправду загажен, и сулит многие беды.
Ибо Привидения наследственности настигнут Освальда, и сколь бы не напоминало словосочетание «размягчение мозга» нечто бархатное, оно есть воплотившаяся форма краха.
Ибсен тяжелостопный, мудрый, провидческий.
Собравший столько всего – и столь поведавший человеку о человеке…
…была ли пьеса популярнее «Кукольного дома»?
Сами декорации квартиры Хельмера и Норы отправляют в уют и тепло мещанской идиллии; почему нельзя, чтобы она длилась вечно?
Что надо тебе, неистовый драматург, от людей, так сладко затянутый в недра своего зыбкого счастья?
Оно кажется прочным – и вот поверенный Крогстад напомнит Норе о подделанном ею векселе: и всё полетит вверх тормашками.
Она переосознает себя, как куклу, почувствует в себе живое сердце личности: чтобы уйти от мужа, предлагающего после каскада ссор, жить как раньше.
Механизмы бытовых пьес Ибсена схожи: некто, разрушающий спокойствие, дабы персонажи познали возможность духовного роста: а он всегда мучителен.
Как дотянуться до звезды?
Человеку этого не суждено – но тянуться требуется, чтобы хоть в какой-то мере походить на человека.
…причудливо скомбинирует «Дикая утка» импрессионизм и Шекспира: но Грегерс, вариант современного Гамлета, не внемлет доктору, рассекречивая тайны своей семьи, что приводит к самоубийству сестры.
…интересно, что именно в пьесе об Юлиане Отступнике Ибсен утверждал грядущее: гармоничное соединение плотского и духовного в человеке.
Монументальная мощь Ибсена отразилась во всех культурах: и широко прозвучала в России.
Ибо поведанное о человеке, и его измерениях, было столь значительно, что отрицало всякое равнодушие.
2
Кукольный дом будет разрушен…
Он непременно должен был раздавлен: отрезвление приходит всегда, сколь бы болезненно оно ни было; но Бранд останется тем же максималистом, чей стих – твёрд и горд, яростен и… отчасти прекраснодушен.
Поэзия Ибсена лилась и зацветала великолепием фольклора: в «Пер Гюнте», звучала мощью в исторических драмах, и –жила самостоятельно: в отдельных стихотворениях.
Так поёт рудокоп:
С громом рушься, твердый свод!
Крепко тяжкий молот бьет.
Я скалу дроблю упорно,
Слыша гул породы горной.
В недрах гор поет руда
И зовет меня туда,
Где алмазы и бериллы,
Где златые блещут жилы.
(пер. В. Рождественского)
Великолепие гордой песни!
Она – сделанная жёстко и точно, с высверком каждой фразы – и славит труд, и касается древних мифов, лежащих пластами руд под горами реальности: современности, современной Ибсену.
Голос Ибсена-поэта становится необыкновенно нежным, и – словно белым, как оперенье воспеваемого лебедя:
Мой лебедь белый,
Безмолвный, безгласный,
Где голос твой страстный,
Порыв твой смелый?
Ты эльфа невинный
Сон охраняешь,
Скользишь над стремниной
И вдаль уплываешь.
(пер. Т. Сильман)
И снова мелькает эльф: как в «Пер Гюнте»: персонажи из запредельности Ибсену необходимы, как величайшие друзья, иногда - как духи стихов.
Они таинственны – стихотворения Ибсена, они кружатся сложным живым орнаментом, переливаясь разноцветно на солнце духа; они многообразны.
Вот – разыгрываемая драма птицы и человека, образ метафизических взаимоотношений различных участников яви:
В Норвегии птица гага живет,
У серого фьорда гнезда вьет,
Тончайшим пухом из груди своей
Она выстилает гнездо для детей.
Но местный рыбак и хитер и смышлен,
Умеет гнезда обкрадывать он.
Рыбак бессердечен, но птица нежна:
Опять выстилает гнездо она.
И снова он грабит ее - и вновь
Готовит гнездо слепая любовь.
(пер. Т. Гнедич)
И – в алмазной капле стихотворения Ибсен показывает вечную драму мира.
Ибсен прозвучал по всему миру, как драматург; как драматург-новатор, представивший пьесы такой мощи, что вибрируют они вечно силой интеллектуального и чувственного напряжения; но – ему хватило бы и одного корпуса стихов для бессмертия.
