Тяжелостопный, мудрый, провидческий

1

Волшебный кристалл игрушечного дома: переполненного счастьем, кукольностью, нежностью, милотой, теплом…

Всё рухнет: надежд нет.

Всё рухнет всегда: всё отберут, не правда, что у человека есть выбор: ибо каждый – всегда заложник обстоятельств, чьё плетение сложно, и создаёт их не сам человек.

Кто?

Может быть, Ибсен ведал…

Но «Кукольный дом» (как весь реестр психологических пьес Ибсена) столь мощно исследовал поведение человека в ломающих его обстоятельствах, что молнии, которые метал драматург в общество, потрясли последнее…

При чём – в разных странах и на разных континентах, поскольку слава Ибсена разошлась широко, распространилась мощно, рассекая условную плоть границ и языковых барьеров.

…Важный, как сановник, с пушистыми седыми бакенбардами и строго глядящий из-под очков; старый Ибсен, чем-то похожий на могучего душой Бранда, когда-то сделавшего его знаменитым.

Суровый проповедник, чей максимализм напоминает твёрдые, блистательно исполненные природой кристаллы; знающий, что человек рожден, чтобы давать, а не брать; проповедник свободы и истовой, истинной религиозности…

Таков Бранд: и Ибсен – проступающий за ним мощью интеллектуального отца.

Волшебный Пер Гюнт, гоняющийся за счастьем, чей призрак

вроде бы так близок – только руку протяни, однако облако уходит и остаётся только то, что остаётся.

…и кружат тролли, и неистовствуют троллицы и троллята, и всё заходится в мистике преданий – старых, перевитых сединою веков.

Потом растворяются двери новой драмы, где строитель Сольнес, отчаявшись достучаться до людских сердец, произнесёт - Самый сильный человек тот, кто наиболее одинок.

Ибсен, проведший могучую, неустанную жизнь в изумрудной капсуле одиночества, изучавший из неё нравы и характеры, созидавший их суммы в панорамах величественных, простых, мудрых, суровых пьес; Ибсен мистических небесных сводов, и заурядности, заезженности человеческих драм.

Как нужен некто, кто, войдя в комнату, впустит в неё свежие струи, отворив все окна!

Ибо Враг народа, в сущности, его друг, ибо источник и вправду загажен, и сулит многие беды.

Ибо Привидения наследственности настигнут Освальда, и сколь бы не напоминало словосочетание «размягчение мозга» нечто бархатное, оно есть воплотившаяся форма краха.

Ибсен тяжелостопный, мудрый, провидческий.

Собравший столько всего – и столь поведавший человеку о человеке…

…была ли пьеса популярнее «Кукольного дома»?

Сами декорации квартиры Хельмера и Норы отправляют в уют и тепло мещанской идиллии; почему нельзя, чтобы она длилась вечно?

Что надо тебе, неистовый драматург, от людей, так сладко затянутый в недра своего зыбкого счастья?

Оно кажется прочным – и вот поверенный Крогстад напомнит Норе о подделанном ею векселе: и всё полетит вверх тормашками.

Она переосознает себя, как куклу, почувствует в себе живое сердце личности: чтобы уйти от мужа, предлагающего после каскада ссор, жить как раньше.

Механизмы бытовых пьес Ибсена схожи: некто, разрушающий спокойствие, дабы персонажи познали возможность духовного роста: а он всегда мучителен.

Как дотянуться до звезды?

Человеку этого не суждено – но тянуться требуется, чтобы хоть в какой-то мере походить на человека.

…причудливо скомбинирует «Дикая утка» импрессионизм и Шекспира: но Грегерс, вариант современного Гамлета, не внемлет доктору, рассекречивая тайны своей семьи, что приводит к самоубийству сестры.

…интересно, что именно в пьесе об Юлиане Отступнике Ибсен утверждал грядущее: гармоничное соединение плотского и духовного в человеке.

Монументальная мощь Ибсена отразилась во всех культурах: и широко прозвучала в России.

Ибо поведанное о человеке, и его измерениях, было столь значительно, что отрицало всякое равнодушие.

2

Кукольный дом будет разрушен…

Он непременно должен был раздавлен: отрезвление приходит всегда, сколь бы болезненно оно ни было; но Бранд останется тем же максималистом, чей стих – твёрд и горд, яростен и… отчасти прекраснодушен.

Поэзия Ибсена лилась и зацветала великолепием фольклора: в «Пер Гюнте», звучала мощью в исторических драмах, и –жила самостоятельно: в отдельных стихотворениях.

Так поёт рудокоп:

С громом рушься, твердый свод!

Крепко тяжкий молот бьет.

Я скалу дроблю упорно,

Слыша гул породы горной.

В недрах гор поет руда

И зовет меня туда,

Где алмазы и бериллы,

Где златые блещут жилы.

(пер. В. Рождественского)

Великолепие гордой песни!

Она – сделанная жёстко и точно, с высверком каждой фразы – и славит труд, и касается древних мифов, лежащих пластами руд под горами реальности: современности, современной Ибсену.

Голос Ибсена-поэта становится необыкновенно нежным, и – словно белым, как оперенье воспеваемого лебедя:

Мой лебедь белый,

Безмолвный, безгласный,

Где голос твой страстный,

Порыв твой смелый?

Ты эльфа невинный

Сон охраняешь,

Скользишь над стремниной

И вдаль уплываешь.

(пер. Т. Сильман)

И снова мелькает эльф: как в «Пер Гюнте»: персонажи из запредельности Ибсену необходимы, как величайшие друзья, иногда - как духи стихов.

Они таинственны – стихотворения Ибсена, они кружатся сложным живым орнаментом, переливаясь разноцветно на солнце духа; они многообразны.

Вот – разыгрываемая драма птицы и человека, образ метафизических взаимоотношений различных участников яви:

В Норвегии птица гага живет,

У серого фьорда гнезда вьет,

Тончайшим пухом из груди своей

Она выстилает гнездо для детей.

Но местный рыбак и хитер и смышлен,

Умеет гнезда обкрадывать он.

Рыбак бессердечен, но птица нежна:

Опять выстилает гнездо она.

И снова он грабит ее - и вновь

Готовит гнездо слепая любовь.

(пер. Т. Гнедич)

И – в алмазной капле стихотворения Ибсен показывает вечную драму мира.

Ибсен прозвучал по всему миру, как драматург; как драматург-новатор, представивший пьесы такой мощи, что вибрируют они вечно силой интеллектуального и чувственного напряжения; но – ему хватило бы и одного корпуса стихов для бессмертия.