На прошлой неделе в "Завтра" публиковался текст про коронацию Карла III. Та его часть, что была посвящена связям нового короля, рисовала два контура взаимодействия Англии с Востоком. Первый через Саудовскую Аравию и Пакистан стремился в Китай, а второй на катарских деньгах мчался в направлении Индии. В том тексте как бы невзначай упоминалась одна из ключевых фигур первого контура — бывший премьер Пакистана Имран Хан. Близкий друг покойной принцессы Дианы, тесный товарищ кучи британских аристократов (в числе которых его бывшая жена Джемайма Голдсмит), бывший чемпион по крикету и в целом обаятельный товарищ, Хан всю свою карьеру был блистательно белой вороной на небосводе пакистанской политики. На минувшей неделе Хан оказался в эпицентре кризиса, расколовшего пакистанскую власть.
В Пакистане, где у силовых структур имеется своё государство (а не наоборот, как почти во всём остальном мире), появление такого человека на посту премьера было признаком переориентации Пакистана с Запада в сторону Китая — по крайней мере, так утверждали обозреватели из глобальной прессы в 2018 году, когда Хан занял свой пост. За Имраном стоял огромный круг связей, поднявший его на поверхность змеиной ямы пакистанской политики, но не одними только связями Хан умудряется держаться на плаву: яркий и харизматичный популист, он легко завоёвывает толпы сторонников и изящно пробивает себе дорогу на первые полосы газет. В этом и состоит причина того, почему кризис вокруг отстранения Хана не удалось купировать и забыть так просто, как рассчитывали устроители этого кризиса. История началась ещё в прошлом марте, когда парламент выдвинул вотум недоверия премьеру. Для выдвижения этого вотума понадобилось согласие двух партий, обычно неспособных даже сойтись на том, что вода мокрая, а небо — голубое. Правая Пакистанская мусульманская лига и левая Пакистанская народная партия построили вокруг своей вечной грызни всю политическую жизнь этой относительно небольшой, но очень густонаселённой страны на севере Индостана. В какой-то момент эта грызня начала порядочно утомлять некоторых особенно влиятельных силовиков, чьим фаворитом оказалась третья сила в виде "Движения за справедливость", основателем и руководителем которого и был знакомый нам выпускник Оксфорда. На посту премьера Хан, как и диктует здравый смысл региональному игроку, зажатому между большими странами, старался избегать следования глобалистским догмам и понемногу танцевал со всеми. Китаю он предоставлял сухопутный транспортный коридор до Ирана и доступ к Индийскому океану через арендованный китайцами пакистанский порт Гвадар. Москве Хан запомнился не только визитом 24 февраля прошлого года — визитом, который в тех обстоятельствах, пожалуй, любой отменил бы, — но и обещаниями увеличить закупку нефти после прошлого февраля, которые он не успел осуществить. Хан старался не накалять ситуацию даже со злейшим врагом своей страны — от него несколько раз исходили похвалы индийскому премьеру Моди, а в период его руководства Пакистаном Исламабад обещал активнее участвовать в инициативах ШОС на пару с Дели. Но Хана сместили. Консенсус двух партий, столь же непримиримых, как демократы и республиканцы в США, удивительным образом совпадал с чаяниями Госдепартамента: смещение случилось на следующий день после отставки Ханом Камара Баджвы — открытого сторонника американского направления пакистанской политики, главы местного генштаба и одного из самых активных критиков премьера в силовом блоке. Добавьте к этому слитую переписку, где посол Пакистана в США Шерри Рехман за несколько дней до парламентского демарша передавала домой послание главы Госдепартамента Энтони Блинкена, где Хана призывали сложить полномочия добровольно, не то для этого придётся задействовать силы внутри парламента. Так и вышло, причём когда решение парламента попытался отменить президент страны Ариф Алви, Верховный суд отменил эту отмену.
Происходило это ещё в прошлом марте и апреле, и парламент, откуда в знак протеста ушли все сторонники Хана, назначил премьером Шахбаза Шарифа. Семейство Шарифов вообще считается кланом лоббистов хороших отношений с Китаем, но поздравления Шарифа со стороны Энтони Блинкена намекали, что вопрос выходит за пределы дихотомии "Пекин — Вашингтон".
Все эти месяцы Имран Хан рассекал по стране, и всюду, где он появлялся, его встречали толпы сторонников. Именно эта популярность вкупе с драмой — в минувшем ноябре на митинге в Вазирабаде на Хана было совершено покушение — поддерживала рейтинги бывшего премьера намного выше рейтингов действующей власти. Эти рейтинги укрепляло и неприкрытое политическое преследование: минувшей осенью местная пресса активно раскручивала историю о том, что Хан якобы продавал налево вещички из национальной сокровищницы — за это суд запретил ему заниматься политикой следующие пять лет, ну а к нынешней весне дозрела другая умело развёрнутая кампания — о воровстве Ханом и его женой Бушрой Биби 50 млрд рупий (что-то около 175 млн долларов) из фонда для открытия нового университета.
9 мая Хана арестовали. Историю этого ареста в будущем внесут в учебник по политическим гонениям в раздел "Как делать нельзя". Во-первых, повод для преследований Хана оказался жиже некуда: арест за коррупцию в поделённом между кланами Пакистане похож на арест за проституцию в Амстердаме. За плечами любого из крупных политиков послужной список подобных художеств куда больший, так что арест Имрана его многочисленные сторонники справедливо восприняли как попытку запрятать чересчур популярного оппозиционера куда поглубже. Во-вторых, сам арест был проведён очень криво: в день ареста полиция призвала сторонников бывшего премьера ни в коем случае не протестовать, а когда протесты ожидаемо вспыхнули, глава МИД страны Билавал Бхутто Зардари потребовал немедленно их прекратить, а не то будет хуже. В-третьих, в качестве реакции на вспыхнувшие по всей стране беспорядки гении из Исламабада не нашли ничего лучше, чем ввести армейские части в столицу и ряд других крупных городов, чем спровоцировали столкновения. Наконец, увидев, что всё пошло не по плану, центральная власть спешно сдала назад. Как показывает опыт многочисленных революций и "революций", проходивших на наших глазах по всему миру в прямом эфире, нет более надёжного способа успокоить бушующую улицу, чем принять её требования — после этого все просто тихо и мирно расходятся по домам, словно ничего и не было. Разумеется, признание ареста Хана незаконным, его освобождение и даже специально вынесенное по такому случаю решение Верховного суда — того самого суда, что отменил отмену решения парламента о смещении Хана, — ничуть не сбило задора протестующих, бросившихся в столкновения со сторонниками нынешнего парламента с новой силой. Пока беспорядки продолжаются, Хан подбрасывает в их огонь всё новые дрова. По его словам, за смещением в прошлом апреле стоят Вашингтон и Лондон. И если с ролью Вашингтона мы более-менее разобрались, то роль Лондона — вопрос куда более интересный, ведь не просто так нынешнее правительство упрекает Хана в получении денег всё от того же Лондона.
Правы, как ни странно, обе стороны. Лондон, как известно, не только is the capital of Great Britain, но ещё и город, в котором на протяжении столетий формировались разные группы элит с зачастую ровно противоположными намерениями. Переворот в пользу Шахбаза Шарифа, от которого ждали прокитайской политики, оказался ни разу не выгоден Пекину — более того, активизировались контакты по линии Шарифа с Катаром через тесно связанного с этой страной и конкретно с шейхом Хамадом (о нём подробно говорилось в тексте про коронацию) брата нынешнего премьера Наваза Шарифа, который сам трижды был премьером в 1990-е и единожды — в 2010-е, незадолго до Хана. Словом, семейка Шарифов, активно участвующая в схемах катарского шейха, действительно работает на Лондон — на ту его часть, что недавно старым наследником взошла на престол. На это, к слову, намекает и тот факт, что в день ареста Шахбаз находился именно в Лондоне. Что же касается Имрана Хана, то его связи с Британией — если не считать дружбы с принцессой Дианой, её сыном Уильямом и объединяющей их семьёй Бэрингов — лежат в плоскости общих интересов в Китае. В этой плоскости Исламабад связан с Лондоном не через Катар, а через ОАЭ. Эмираты же в ходе борьбы за влияние в Европе засветили европейскую сеть Катара — так называемый Катаргейт, спаливший, что Социнтерн является просто-напросто сетью распространения катарского влияния. Эмиратские интересы задействуют путь в Европу через Сирию, с которой у Абу-Даби налажены неплохие отношения. Здесь ключевую роль в судьбе эмиратского проекта европейского направления и отчасти — в судьбе Имрана Хана будет играть второй тур президентских выборов в Турции 28 мая, ведь именно Турция стала площадкой для столкновения проектов. За плечами Реджепа Тайипа Эрдогана стоят Эмираты, недавно договорившиеся с ним о новых инвестициях, за плечами его конкурента Кемаля Кылычдароглу — поддержавший его Социнтерн. Вставшая на паузу ситуация в Пакистане (если, конечно, беспорядки можно считать паузой) просто выжидает победы одной из линий в ключевом для двух важных пакистанским элитам проектов регионе.
