Великие умы обсуждают идеи.
Средние умы обсуждают события.
Мелкие умы обсуждают людей.
Элеонора Рузвельт
Идейная пустота перестройки, обнажившаяся с отрицанием марксистско-ленинской философии, достаточно быстро стала заполняться самым экзотическим интеллектуальным мусором, собираемым по историческим помойкам и отхожим местам, вопреки всем требованиям этической гигиены. Вещи, которые во времена «тоталитаризма» считалось неприличным даже обсуждать, становились модными трендами и маркерами свободомыслия, давали пропуск на телеэкран, в популярные журналы, гарантировали популярность невесть откуда взявшимся пронырливым оракулам и мессиям.
Пошлой была сама идея перемен, идея алчности и корысти, индивидуализма и успеха, предлагаемой вместо "устаревших" ценностей солидарности, братства, единства и равенства. Пошляками были видные "академики", лауреаты нобелевских премий, "ученые"-экономисты, писатели, публицисты, политики, президенты, "узники совести" - седоголовые "божьи одуванчики", "творческая интеллигенция", пародисты, юмористы, куплетисты, балерины, артисты и прочие виолончелисты. Советское общество эпохи гласности и перестройки захлебывалось в половодье самоуверенной глупости, горластого невежества, удивительной наивности и простодушной доверчивости к самым эпатажным суждениям новоявленных авторитетов.
Тем не менее, пусть на примитивном, обывательском уровне, всё же определенная полемика велась по концептуальным вопросам общественного устройства. Рынок – план, конкуренция, демократия, свобода, плюрализм и прочие, не первой свежести идеи были в ходу у продвинутых писателей и журналистов того времени. И лишь одно мешает причислить их умы к великим – ускользнувшая от них Истина, совершенно равнодушная к популярности, ученым званиям, регалиям, высоким должностям и славе. Потому ценности в тех идейных пустоцветах оказалось не больше, чем в спорах средневековых схоластов о «двойственности истины», одна из которых основана на науке, а другая на вере. Из чего следует что, поскольку верований всяких тьма, то речь впору вести о «множественности истин» на бесплодные обсуждения которых можно потратить целые столетия.
Вековые перспективы рыночных идеалистов явно не устраивали, и, выдав свои убогие верования за Истину, засучив рукава, с куражом и азартом молодые «реформаторы» принялись за дело. Приватизация, либерализация, демократизация, всяческие «права» и «свободы» ударными темпами насаждались не в силу какой-то экономической необходимости, шли не от реальной жизни, а являлись отражением вкусовых пристрастий и наивных, идеалистических представлений выродившейся партийной номенклатуры о должном. И неважно, что «истина» нашлась на смердящей помойке, в отхожем месте Истории, рядом с монархическими и феодальными гербами, рабскими цепями, ростовщиками, купцами, холопами, частной собственностью и примитивным мелкотоварным производством. Главным было то, что эта «истина» была выгодной партийной бюрократии, была «своей», позволяла «обосновывать» собственную привилегированность, оправдать неравенство, как естественные и неизбежные спутники всякого «цивилизованного» общества.
Однако, как говорил один бдительный персонаж в популярной комедии, «меня терзают смутные сомнения». Каким-то чудесным образом «истина» совместилась с выгодой, с социальным паразитизмом и даже крайней неэффективностью экономики, хотя именно на экономические «преимущества» «рынка» напирали бойкие «реформаторы», круша плановое советское производство, а заодно и собственную страну. В спешке они даже «забыли» объяснить людям, что такое «эффективность», которой так не хватало Госплану, откуда она возьмется в условиях «рынка» и какими единицами будет измеряться. Ведь самым «эффективным» экономическим деянием является кража. Минимум затрат, максимум прибыли.
Близко к краже расположено такое «эффективное» явление как грабеж колоний, порабощение целых народов сначала грубой военной силой, а впоследствии более гуманной «мягкой» силой, сочетающей в себе последние достижения информационных технологий, социальной инженерии, пропаганды, подкупа «элит» и прочих хитростей, что раньше коммунистами с неприличной откровенностью именовалось политикой неоколониализма.
Было ли у советского руководства понимание того, что наши западные «партнеры» и «друзья», устремившие алчущие взоры на советские просторы, на наши недра, пашни, леса, всего лишь хотят прибрать к своим рука наши богатства? Или они всерьез верили в «демократию», «плюрализм», «права человека», «свободу», «конкуренцию», над чем смеялись образованные люди еще в середине XIX века? Которые зрили в корень и немедленно вопрошали – Cui prodest? Кому выгодно? Неужели Горбачев не понимал, что его использует в своих интересах матерый классовый враг, а все эти пышные слова и декларации могут производит впечатление лишь на столичных простаков и интеллектуальных фриков, типа, «творческой интеллигенции»? Что вся та перестроечная говорильня к истине имеет такое же отношение, как погода на Марсе к урожаю зерновых в Поволжье?
Истина единственна. Не бывает отдельных «правд» Петрова, Сидорова, родного села, города, социальной группы или класса. Не бывает разных таблиц умножения к удобству частных пользователей. Истина всегда выгоднее лжи, если иметь в виду всё общество, а не отдельных пронырливых особей. В политэкономии истина находится в результате анализа способа общественного производства, связанного с историческим развитием производительных сил. То, что было истинным в эпоху мелкотоварного производства, может стать ложным с переходом капитализма в монополистическую фазу. Что считалось естественным и незыблемым при раннем капитализме, в пору его заката выглядит уже непростительным анахронизмом и дикостью. И дело не только в этической неприемлемости отношений конкуренции, соперничества и унизительной борьбы за существование в человеческом обществе, но и в крайне низкой производительности общественного труда, в ресурсной расточительности, в самых гибельных экологических последствиях, обусловленных «свободной игрой рыночных сил».
В любой системе координат есть точка начала отсчета. Есть она и в этике, в которой центром отсчета является человек. Человек есть высшая этическая ценность, и было бы глупо это оспаривать. Прямым следствием такого положения является требование безусловного равенства людей. Не могут же «высшие ценности» быть неравными! Тогда это уже не высшая ценность, а нечто иное, что может быть измерено и сопоставлено по отношению к другим членам общества. Равенство является экономической основой самой Справедливости. Равенство может быть реальным, положенным в основу общественного порядка, а может быть мнимым, декларативным, блудливо представляемым как «равноправие», «равные возможности» и прочими «правами человека», которые подразумевают «свободу» каждому равно воровать, равно обогащаться, равно торговать и равно лгать.
Все эти «свободы» направлены на получение частного преимущества, достижение привилегированности, следовательно, радикально противоречат принципу равенства. Поэтому буржуазным пропагандистам следует либо открыто признать то обстоятельство, что человек не есть высшая ценность, либо что все эти уловки со «свободами» всего лишь отработка своего пайка, интеллектуальное лизание сапога господина, который снисходительно бросает им объедки со стола согласно усердию каждого.
В чем проблема современного монополистического капитализма? В отсутствии конкуренции. Пару веков назад новый капиталистический способ общественного производства, основанный на частной собственности, свободной конкуренции, равноправии товаропроизводителей, позволил достичь небывалого роста производительных сил общества в рекордно короткие сроки. Сброшенные оковы феодализма, сословного общества раскрепостили творческие силы, дремавшие в народе столь убедительно, что казалось, ничего справедливее и совершеннее капитализма быть не может. Но всякая конкуренция в конечном итоге ведет к монополии. Что дальше? С кем конкурировать? Монополии, пользуясь своим положением, преследуя частные интересы своих собственников, могут всячески снижать издержки, за счет ухудшения потребительских качеств продукции, сокращения расходов на зарплату и произвольного повышения цен, никак не сообразуясь с такой неэкономической категорией как совесть. И это видели не только Маркс с Энгельсом. Выступая недавно на заседании дискуссионного клуба "Валдай" наш Президент также отметил:
«Все говорят, что существующая модель капитализма, а это сейчас основа общественного устройства в подавляющем большинстве стран, исчерпала себя. В её рамках нет больше выхода из клубка все более запутанных противоречий».
Каким образом следует устранить те противоречия капиталистического способа производства, которые бы, во-первых, гарантировали бы равенство, следовательно, справедливость в обществе, а во-вторых, позволили бы радикально, в разы, поднять производительность труда?
Диагноз капитализму поставлен, рецепт лечения давно известен. Следует интегрировать всю экономику в единый плановый, следовательно, нетоварный народнохозяйственный комплекс, принадлежащий на равных правах всем членам общества. Это главное условие и, вместе с тем, самое сложное, поскольку прямо посягает на классовые интересы собственников средств производства, «свободных товаропроизводителей», совсем не горящих желанием расстаться со своим привилегированным положением и праздным образом жизни. И, разумеется, следует обеспечить реальное равенство людей, вне зависимости от их места в системе общественного разделения труда, квалификации, физических данных и т. д. И это не только равенство в распределении, но и равенство трудового участия, о чем часто «забывают» критики «уравниловки», полагающие, что «лодыри» и «бездельники» будут уравнены с добросовестными работниками. Равенство в труде и равенство в плате – таким должен быть принцип нового социалистического общества.
Как и любое производство, единый народнохозяйственный комплекс не нуждается в конкуренции своих внутренних подразделений между собой, напротив, единство технологического процесса объективно требует солидарности, сплоченности, координации деятельности всех трудящихся, отвечает самой природе человека, глубоко заложенной в него поведенческой социальности, берущей своё начало ещё в глубинах геологических эпох. Сама Природа, методом проб и ошибок, доказала, что выживанию вида более способствует солидарность, но не конкуренция. Рой, стая, племя, количественно складывающие усилия отдельных особей, получают серьезные качественные преимущества. Эволюционное развитие этого успешного способа организации жизни и позволило в конечном итоге выделиться человеку из животной среды. Нужно ли приводить конкретные примеры, подтверждающие сию неоспоримую истину?
Оказывается, в перестройку нашлись партийные «ученые», которые отважились публично усомниться в эффективности солидарности, а конкуренцию представить как естественное состояние общества, благотворно влияющее на его развитие! Да явиться под прожектора гласности не одним или двумя маргинальными фриками, а массово, ротами и батальонами, с ног до головы увешанными учеными званиями, степенями, наградами! Бусы туземцев в сравнении с их регалиями выглядели куда авторитетнее.
И что же? Где в нашем публичном пространстве продолжение той полемики, где доказательства убожества всех их заключений и основанных на них экономических новациях? Все больше разговоров о суетных событиях, о принятых законах, об очередных происшествиях, каких-то богемных разборках, но ни слова о причинах, порождающие все эти многочисленные следствия.
Еще один ложный фетиш перестроечных глупцов – т. н. «частная собственность». Логика в её обоснование была незатейлива. Предлагалось сравнение магазина где-то на Западе со скромным советским «продмагом». После чего делался торжествующий вывод – видите? Вот чего можно добиться в условиях частной собственности, конкуренции, материальной заинтересованности! И ведь срабатывало! В массовом сознании формировалось представление о благотворности внедрения подобной атрибутики скотного двора в советскую жизнь.
Никакого отношения ни частная собственность, ни конкуренция, ни «демократия» к наполняемости прилавков не имеет. Все блага современной цивилизации достигнуты благодаря Разуму и Труду человека, а не спекуляциями на фондовых биржах, не товарно-денежными отношениями, не кредитами и ипотеками. И то, что когда-то, при неразвитости производительных сил служило ускорению прогресса, сегодня уже давно является его тормозом. Все эти легенды о «конце истории», о «рынке», об «объективных экономических законах, придумывались буржуазной пропагандой, эффективности которой способствовали невежество и наивность советского партийного руководства. Благодушные вельможные простофили всерьез полагали, что со всех сторон окружены друзьями и «партнерами», которые только и заботятся о благе советских людей, укреплении Советского Союза, повышении эффективности его экономики и мощи вооруженных сил. Неудивительно, что такая публика легко поверила в «рынок», «конкуренцию», «демократию» и «права человека». Хорошо хоть, не в Деда Мороза…
