"Хотите узнать, хороша ли эта музыка? Уберите аккомпанемент!"
Фредерик Стендаль об искусстве оперы, жемчужине bella Italia.
Уже утих ветер романтизма — пьянящий, как запах розмарина. Уже рассыпался, как стекло, букетик выцветших фиалок на могиле Беллини. Уже рассеялись облака формы причудливых барочных бригантин над волнами Адриатики, и разве что имя Мадзони нет-нет да пронзит "Реквиемом" Верди, ещё вынудит припомнить, что, был такой писатель Мадзони, пылким поклонником которого слыл ещё и Доницетти! Гаэтано Доницетти, из плеяды титанов Италии, творец божественных "Лючии ди Ламермур", "Фаворитки", "Анны Болейн", а также сочинений духовной музыки, месс и ораторий. И не потому ли в искусстве оперы композитор с лёгкостью пера соединяет идеальное с реальным? Только и реальное овеяно чем-то таинственным, чем-то из мира чувств.
В 20-х числах апреля 2016 года Большой театр дал премьеру, оперу "Дон Паскуале" Доницетти. Но прежде чем заговорить о ней, мне хотелось бы вернуться к истокам…
1843 год, 3 января. Париж на сцене Итальянского театра впервые услышал "Дона Паскуале" Доницетти. Пожалуй, зал Итальянского театра еще никогда не видел столь блестящего собрания парижской знати. Сам Гаэтано Доницетти пребывал в зените славы, его лицо отличали мечтательность и благородство. Уже написаны значительнейшие произведения, что вызывают улыбку на устах и исторгают слёзы восторга. Состав труппы был подстать маэстро, высочайшим: Луиджи Лаблаш (бас, Дон Паскуале), Антонио Тамбурини (баритон, доктор Малатеста), Джованни Марио (тенор, Эрнесто) и Джулия Гризи (сопрано, Норина). Действие милой, в традицях комедии dell'arte оперы, происходит в Риме, в доме Паскуале. Артисты миманса: слуги, мажордом, модистки.
Взрывы аплодисментов сопровождали каждый номер, овации заставили Марио трижды повторить серенаду в саду, а появление Лаблаша (направляется к Норине с предложением руки и сердца) с лицом ребячливым, но при этом как бы оседая под тяжестью своего тучного тела, вызвали в зале дружный хохот. Щедрость Доницетти на самые разные интонации, то нежные, то необыкновенно серьёзные, то легкомысленно-игривые, но почему-то с печалью меланхолии — не знала себе равных. Успех "Дона Паскуале" назвали триумфальным. Публика отмечала первозданную свежесть вдохновения композитора, его искромётный юмор, тонкий и изящный, и долго еще смеялась над случаем, типично итальянским, как Доницетти в квартире Лаблаша, известной в Париже роскошью убранства и зваными вечерами (французы называли их "макаронными"), за тарелку макарон написал две страницы музыки. И эта музыка звучит теперь как хор в третьем действии "Дона Паскуале"…
Однако судьба немилосердна к гениям романтизма. Невидимые миру слёзы: Доницетти всё чаще угнетает головная боль, он стремится к уединению, и мысли о смерти не покидают композитора. Подкрадывалась коварная болезнь, что приведет Доницетти в заточение в Иври, в больницу для душевнобольных. Расплата за похищение райских звуков музыки, что могут рассыпаться росой лишь в кущах Эдема.
Так опустимся и мы с небес на землю.
Фасад Новой сцены Большого театра, афиша оперы "Дон Паскуале". Артист — дон Паскуале — в багровой, отороченной мехом профессорской мантии, и на его голове нечто… что вынуждает вспомнить Васю Бархатова, тоже режиссёра оперы Большого театра. В одном из интервью он честно признавался, что книг не читает, что нет в том необходимости, что просто на голове у него антенна, и эта антенна считывает сигналы из Космоса, которые и диктуют режиссуру того или иного "проекта". На голове дона Паскуале (продолжаем знакомство с афишей) тоже антенна. Ободок с двумя вверх торчащими пружинами с красными шариками в навершии.
Проходим в театр. Занимаем место в партере.
Если окинуть взором зал, то публика вокруг неслучайная. Истеблишмент процесса "окультуривания" и его духовные дети. Бьюти-трэвел-фэшн резиденты и директора, светские и театральные обозреватели влиятельных СМИ, it-girl и джетсеттеры, словно сошедшие с последних страниц Vogue, GQ, Tatler, Allure. Именно они в "сетях" и на страницах "гламурных журналов" о моде, еде, интерьерах "дольче виты" дают сегодня броскую, дорогую рекламу тому или иному культурному событию, формируют общественный вкус, оказывают влияние на формирование репертуарной политики Большого театра в том числе, обслуживая и лоббируя интересы своих западных боссов. Иначе говоря, та свита, что "делает короля".
В вечер премьеры "дона Паскуале" "король" — Илья Кухаренко, драматург, в прошлом редактор отдела культуры журналов Madame Figaro, Vogue, и Тимофей Кулябин — режиссёр-постановщик. Тот самый Тимофей Кулябин, фамилию частенько почему-то перевирают на Кулебякин, из-за которого в Новосибирске год назад разгорелся скандал. Митрополит Новосибирский и Бердский Тихон, православная общественность потребовали запретить "Тангейзер" в постановке Кулябина на сцене Новосибирского театра и балета. Либеральная — как это принято, подняла вой: "осанна Кулябину, узнику цензуры, яркому, новому notre genie!" (ещё вчера в таковых ходили Pussy Riot). Так Тимофей Кулябин проснулся знаменитым, а рейтинг его "Тангейзера" в "яндекс"-новостях бил рекорды.
Задумка режиссёра была такова: пусть главным героем оперы Вагнера будет Генрих Тангейзер, кинорежиссёр, и пусть он снимает кино о том, как Иисус Христос в гроте Венеры предаётся любовным утехам. Не знаю, получил ли Кулябин "Золотую маску"? Во всяком случае, в "безусловные лидеры современного российского театра" вышел.
Демократию Бернард Шоу назвал "воздушным шаром, который висит над головами и заставляет глазеть вверх, пока другие люди шарят у вас по карманам". Так вот, пока одни в рамках демократических преференций рассматривали дело "Митрополит и "Тангейзер", решали, есть или нет состав преступления в "картинке" — распятый между ног женщины Иисус Христос, а другие через оттопыренную нижнюю губу цедили: "процесс в Новосибирске — первый шаг в сторону истребления российского театрального генофонда", в Москве за Тимофея Кулябина случилась схватка! Марк Захаров и Владимир Урин наперегонки сделали Тимофею Кулябину ангажемент. Бизнес есть бизнес, и если театр прекратит извлекать выгоду из "скандалов, интриг и расследований", он перестанет существовать. "Новаторская постановка имеет успех у критиков: они пишут взахлёб, какое новое и замечательное решение придумал Большой театр", — цитирую Владимира Урина.
Очевидно, премьера "Дона Паскуале" Доницетти от Тимофея Кулябина обещала "бомбу", сенсацию 240-го сезона Большого театра. Как это у Пушкина: "зимы ждала, ждала природа"…. Заждались! Соскучились и Большой театр, и публика из "гламура" по акции радикально отважной, геройской, что задаёт жестом Норины оплеуху не только дону Паскуале, но старику Доницетти и всей этой "вате".
Большой театр дал занавес.
Но что-то пошло не так.
"Картинка". Глухая стена, заклеенная плёнкой под "дуб" с псевдоколоннами, арками, кляксами из лепнины в медальонах. Это — задник сцены. Перед стеной экран, рядов пять-шесть офисных стульев. Вот в проходе между рядами появляется технический сотрудник, из карманов джинсового комбинезона торчат провода, гаечный ключ, пассатижи. Он тычет пальцем по пульту и, видимо, никак не может попасть в нужную кнопку. Наконец попадает. Включается экран. На экране кино: младенец бежит вдоль берега моря, плещется в воде; юноша "грызёт гранит науки"; зрелый муж в компании с Феллини, Антониони… На сцене суета уже, человека три шатаются без дела между рядами, а один, важный, застыл, как сфинкс, не оторвать от кино… Fortuna dies natalis! дону Паскуале 70! — вспыхивает на мониторе поздравление.
И ощущение deja-vu завладевает, как саднящая зубная боль. "Картинка" "Дона Паскуале" сливается с "картинкой" из "Воццека", "Дон Жуана", перекликается с "картинками" из "Евгения Онегина", "Золотого петушка", виденных-перевиденных в эмблемных постановках Большого театра в его новейшей истории от режиссёров из золотого, едва не оговорилась, миллиона не миллиона, конечно, но "российского театрального генофонда".
Задумка Тимофея Кулябина теперь такова. Действие оперы "Дон Паскуале" перенести в Римский университет Св. Иеронима в наши дни. Ну, а чтобы публика Римский университет Св. Иеронима не попутала с Мюнхенским университетом имени Людвига-Максимилиана, сценограф Олег Головко сообразил кроме флага Евросоюза поставить рядом с кафедрой и флаг Италии тоже. Дон Паскуале теперь президент Римского университета Св. Иеронима, лауреат премии Общества Истории и Археологии. Доктор Малатеста — специалист по фандрайзингу (а вот это провал! — решила я, — оммаж экс-директору ГАБТ Анатолию Иксанову!), Эрнесто и Норина интеллектуального шторма переосмыслений не претерпели. Нафталинных персонажей — слуг, мажордома и модистку — режиссёр заменил на актуальных: Проректор по административной работе, Секретарь ректора, Аспирант и Заведующий хозяйственной частью университета. Последний, в джинсовом комбинезоне, и убил своим появлением на сцене увертюру. Нотариусу, не знаю, кто уж — сам Тимофей Кулябин или Илья Кухаренко — придумали фамилию Карлотто, нужную ему по ходу оперы, как дону Паскуале премия Общества Истории и Археологии, как телеге пятое колесо. Что же касается костюмов, костюма Эрнесто, к примеру, в зелёном, как новинка-тушь от Max Factor, свитерке с оленями, брючках, с ботиночками американского пехотинца, то о них — ни хорошо, ни плохо.
Первое впечатление: во что-то постановщики "Дона Паскуале" не доиграли. Какие‑то комплексы не изжили. Тимофей Кулябин — тот, очевидно, не доиграл в кино, со зверской маниакальностью выносит на сцену театра оперы и балета сор навязчивости от "важнейшего из искусств". Олег Головко, — тот отвязаться не в силах от игр поры 90-х в Кена и Барби. Посреди сцены на подиуме выстроил комнату из домика Барби (может быть, кто помнит такой) в несколько увеличенном масштабе, приблизительно два на два метра. Розовые стены в метра три, мебель из белого пластика: кровать, кресло, туалетный столик. Модно, современно, молодежно. И уже над ней, над комнатой, как тень отца Гамлета нависает стена Римского университета Св. Иеронима. Это — апартаменты Норины. Здесь доктор Малатеста и соблазняет вдовушку, влюблённую в Эрнесто, на фиктивный брак с доном Паскуале, здесь доктор Малатеста трясёт перед Нориной трусами, делает похабный жест, намекая на импотенцию старика. Норина тоже в карман за словом не полезет. "Но если меня разозлить, я и врезать могу!" — фигуру речи в стиле "гламурных журналов" вложил в уста героини оперы драматург Илья Кухаренко.
Кульминация спектакля — третье действие. Вечер, сад, Эрнесто поёт с хором знаменитую серенаду Com’e gentil ("Чудесная ночь"). Музыка пропитана благоуханьем ночных фиалок, капризами влюблённых женщин и обидами ревнивых мужчин и являет собой одно из наивысших достижений Доницетти… Но это в мракобесном прошлом. Новый виток эволюции для нового поколения сад трансформировал в ночной клуб, где в ураганном темпе вращается зеркальный диско-болл, а в центре сцены среди малиновых дымовых шашек взрастает такая дура в виде жёлто‑зелёной гусеницы до потолка. Мерзкая жирная гусеница покачивается, шевелится, весьма угрожающе для оркестровой ямы… выпрастывает одну ногу, другую… Вот он, звёздный час, момент услады! и лавровый венок на шею Тимофея Кулябина!
Всё будет хорошо! Гротескно и вульгарно, словно не в стенах Римского университета Св. Иеронима, а в заплёванном кабаке, Норина проучит дона Паскуале, "бабло" не победит зло, и Норина с Эрнесто найдут свое счастье. Но Михала Клаузу, дирижёра‑постановщика, специально выписанного из Польши, было не угомонить. Он так надрывался! Так размахивал руками, словно угрожая кому-то. Вот-вот выпрыгнет из ямы. Но ни артистам, ни публике дела не было ни до фиоритур, ни до изысков печальной арии Sogno soave e casto ("Сладостный, чистый сон") или плачевной Ah! E finite, don Pasquale ("Ах, все кончено, дон Паскуале"). В чём, справедливости ради сказать надо, не было ничего внезапного, из ряда вон выходящего. Просто "Тимофей Кулябин и партнёры" представили ещё один образчик оценки музыки.
"Хотите узнать, хороша ли эта музыка? — вопрос Стендаля витал где-то под люстрой Новой сцены Большого театра. — Уберите аккомпанемент!" И вокал уберите тоже!
