«Душа стремится к консерватизму —
вернёмся к Мельникову Константину»
Андрей Вознесенский
Это самое странное и дивное сооружение в Москве, а, быть может, и во всей России. Его трудно очертить парой фраз, да и целого текста не хватит, чтобы постичь до конца тайну дома Константина Мельникова. Андрей Вознесенский в одном из своих стихотворений попытался это сделать: «Двое любовников Кривоарбатских. / Двойною башенкой слились в объятьях. / Плащом покрытые ромбовидным. / Не реагируя на брань обидную». Здание в Кривоарбатском переулке манит и пленяет вот уже почти сто лет, поэтому в Музее архитектуры имени А.В. Щусева открылась небольшая, но ёмкая фотовыставка, посвящённая этому дому.
Это и частное строение, и объект архитектурного наследия, и ярчайший пример конструктивизма, и решение вне стиля. Сам Мельников отмечал: «Что касается меня, я знал другое, и это другое — не один конструктивизм. Люблю личность, уважаю личность и услаждаю личность. Каждую догму в своем творчестве я считал врагом, однако конструктивисты все в целом не достигли той остроты конструктивных возможностей, которые предвосхитил я на 100 лет». Интерьер его дома – торжество уюта, никакой рациональной холодности, о чём и говорят многочисленные фотографии.
Константин Мельников – родом из народа. Он родился в крестьянской семье в 1890 году. О своём босоногом детстве Мельников напишет в мемуарах, вспоминая также и сторожке, «созданной из глины и соломы», где проживало семейство будущего творца чертогов. Учился в церковно-приходской школе, рано проявил талант к рисованию. Путь на Олимп – череда случайностей. Хотя отчего же случайностей? Парнишка рисовал на всех доступных поверхностях, жадно хватался за картинки из иллюстрированных журналов. Талант заметил инженер, хозяин технической конторы, где юный Костя работал курьером и слугой одновременно. Его стали продвигать, образовывать и даже ввели в светское общество, а нанятые учителя подготовили Мельникова к экзаменам в Московское училище ваяния и зодчества. Разумеется, он поступил.
Студенческие проекты, первые заказы – всё это случилось ещё до 1917 года. Он активно продвигался к своей цели – сделаться первым среди равных. Постреволюционное десятилетие было знаковым для архитектора - тогда сама эпоха затребовала движения вперёд, и у Константина выработался дерзкий почерк. Началось всё с павильона «Махорка» для Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки 1923 года.
Потом будут гаражи и клубы, по сию пору изумляющие смелостью решений. Гараж – синоним бешеной скорости, автопробегов, шума и новизны. Всё, о чём пелось и кричалось в «ревущие-двадцатые»! Рабочий клуб – ещё один символ времени. Сознательный пролетарий должен после работы бежать на лекцию, в библиотеку и в секцию шахмат, а не в пивную. Так мыслили – это претворялось. Все ведущие зодчие – конструктивисты и неоклассики сражались на конкурсах, но в фаворе был Мельников. Он-то и выстроил одно из главных советских сооружений - USSR-павильон для французской EXPO-1925. Аплодисменты и восхищение со стороны самого Ле Корбюзье были закономерной реакцией.
Обласканный властью, популярный за рубежом, Мельников задумал выстроить для себя дом мечты. Грёза, часто невыполнимая, но у Мельникова и это получилось. Он констатировал: «В 1927 году участки для застройки раздавал от Моссовета тов. Домарев. Увидя макет нашего дома, он решительно отказал всем конкурентам от госучреждений, заявив, что легче найти участки, чем построить такой архитектуры дом. „Отдать Мельникову участок“. Он не был архитектором и едва ли имел образование, он был просто рабочий».
На большом выставочном стенде – все этапы строительства, от получения земли до электрических проводов. Всё это сопровождено лаконичными цитатами из дневника самого Мельникова: «Начали работу на месте. Приехали рабочие и начали установку навесов и забора». Два года волнений – стройка не была лёгкой. И вот, наконец: «Вечер великой уборки. Все полы вымыли и сами в ванне вымылись».
Тут же – фото архитектора с женой Анной Яблоковой, которую обожал. Вся их совместная жизнь – сплошной медовый месяц, а дом в Кривоарбатском переулке – некая дань той семейной идиллии, что сопровождала этих любящих супругов. «Как он любил вас, Анна Гавриловна! / И только летчики замечали, что стены круглые говорили, / сливаясь кольцами обручальными», - витийствовал Андрей Вознесенский. Фото интересно ещё и тем, что Мельниковы глядятся модниками эпохи НЭПа – на мадам клетчатое пальто и шляпка фасона «клош», а прославленный зодчий – в узких да коротких брючках. Мельников никогда не чуждался удобств, хорошей одежды, вкусной еды. Не был он скучным аскетом.
Рядом – фото 1927-1929 годов, от задумки до финального штриха. Причём, эти снимки делал сам архитектор. Вот – макет будущего чертога. Два цилиндра, переходящие один в другой. Мельников считал округлые формы – идеальными. «Описать его не просто — не то башня, не то труба, даже не одна, а две, тесно прижавшиеся друг к другу. В передней башне большое окно, а в задней окон нет, есть ромбовидные отверстия снизу доверху. Кроме того, есть ещё терраса — на первой башне-трубе, всегда пустая. Над входом дома надпись из камня или штукатурки: «Константин Мельников, архитектор», — отмечал в повести «Записки зеваки» прозаик Виктор Некрасов.
Далее – основательная кирпичная кладка. Надо отметить, что Мельников завсегда стоял отдельно и даже находился в творческом конфликте с братьями Весниными, родоначальниками архитектурного конструктивизма. Будучи явным футуристом, он склонялся и к традиционализму, ибо звал к использованию «древнейших» материалов – кирпича и дерева, не доверяя стеклобетонной, алюминиево-пластиковой моде 1920-х. Он грамотно совмещал дедовские привычки с новизной, а его смелость граничила с вызовом. Дом Мельникова – это гимн археофутуризму. Он так полюбил своё «родовое гнездо», что сделал фото всех помещений, обратив наиболее пристальное внимание на мастерскую.
Тут же – фотографии, сделанные Александром Родченко, одним из славных зачинателей мирового дизайна XX столетия. Здесь и сам архитектор на крыше собственного дома, и часть фасада. Использованы фирменные «косые» ракурсы, сообщавшие динамику любой статике. Родченко дружил с Мельниковым, считал его не только гением, но и гостеприимным хозяином. Эти фото – приятельский дар, а для нас – ещё один взгляд на чудо-строение. «Никогда не завидую, но, уходя отсюда, поймал себя на чувстве зависти: хотелось бы так пожить», - признавался ещё один гость дома Игорь Грабарь.
У Мельникова была высоченная самооценка. Он ценил себя и свой вклад в историю искусств, воспринимал своё творчество - уникальным. Отсюда – велеречивое высказывание о доме: «Не в перекор и не в угоду укладу, составившему общую одинаковую жизнь для всех, я создал в 1927 году, в центре Москвы, лично для себя, дом с надписью: Константин Мельников Архитектор, настойчиво оповещающей о высоком значении каждого из нас. Наш дом, что соло личности, гордо звучит в гуле и грохоте нестройных громад столицы». Соло личности в те времена, когда человек воспринимался, как винтик единого механизма и ничего обидного в этом не наблюдалось.
Однако в 1930-х годах, когда возобладала неоклассика, Мельников оказался в забвении. Что-то делает, но разве это можно сравнить с размахом 1920-х? Он полностью сосредоточился на частной жизни. «Похолодало. Огород окончил: посажено 2 гряды огурцов, ½ гряд фасоли, ½ гряд бобов, ¼ - репы, ¼ моркови и ½ гряды — всякой всячины», — занёс Константин Мельников в свой дневник события 23 мая 1939 года. И это зодчий, само имя которого вызывало когда-то восторг и зависть. Дом в Кривоарбатском становится хрестоматийной башней из слоновой кости.
К слову, обстановка там была самая что ни на есть «банальная» - шкафы и комоды эры Ар нуво, мягкие кровати, круглые столы, везде – салфеточки. Это – ещё одна загадка дома. Такая феерия снаружи и столь обыденный интерьер. Никаких футуристичных кресел в духе Миса ван дер Роэ, никакого духа Ле Корбюзье. Об этом говорят и фотографии на выставке – мебель приличная, но при том рядовая. Часть помещений была и вовсе пустой – Мельников ценил пространство, как самодостаточную категорию.
Виктор Некрасов так расписывал своё знакомство с домом: «Потом я разделся в очень странной полукруглой прихожей (из нее в открытую дверь я увидел такую же странную полукруглую комнату) и по крутой винтовой лестнице без перил поднялся на второй этаж, в очень большую, очень высокую, тоже круглую комнату, даже не комнату, а скорее ателье, поразившее меня своей пустотой». Некрасов застал и самого Мельникова, который прожил долгую, хотя и не сказать, чтобы полноценно счастливую жизнь – в 1960-х годах, когда в архитектурные стили ворвался модернизм и авангардные течения 1920-х сделались вновь актуальными, всё чаще задавался вопрос: «А что, он разве не скончался?» Он – это Мельников, который скрывался за стенами своего дворца. Смерть явилась лишь в 1974 году, когда и он, и его дом сделались частью коллективной биографии.
На выставке – целый ряд работ Игоря Пальмина, не только фотографа, но и журналиста, и активного исследователя русского авангарда. В дом Мельникова он попал в 1980-х годах – для Пальмина то было некое волшебное сооружение, которое предстояло познать. Вид со стороны переулка, мастерская, свет, воздух. Мельников выстроил жилище с таким расчётом, чтобы в нём всегда царило солнце, даже, если на улице пасмурно. Ошеломляющая игра теней!
На сопроводительных стендах и табличках – этапы, которые прошёл этот фантастический дом. Был он и предметом юридических споров – слишком уж редкостно это строение. Среди современных фото выделяются опыты Михаила Розанова. В своём блоге он отметил: «Снимал здание перед самым заходом на реконструкцию. То есть дом был полностью пустой и это была удивительная ситуация». На фотографиях Розанова – гулкие пролёты, где буквально ощущается благоговейная тишина.
Архитектор Константин Мельников был сложной и многогранной личностью – одарён и самолюбив, гостеприимен и одновременно – замкнут, он вызывал у современников разнообразные чувства. Важно другое – он мыслил категориями Русской Мечты. «Ни одно место земли не имело столь ясного знамения будущего, как та, широко распластанная на мощном континенте, трепетная Россия, воспринявшая на себя одну всю современную новизну испытания, проб и экспериментов», - говорил он, а мельниковский дом – знаковая часть русского мира с его археофутуризмом и поражающими оксюморонами.
