Есть люди, рожденные вне времени, каким-то чудом занесенные в определенную эпоху. Дмитрия Дмитриевича Жилинского можно назвать человеком эпохи Возрождения, при этом соразмерного своему веку.
Выставка «Личное» в РОСИЗО позволяет шаг за шагом увидеть становление внутреннего мира мастера: через окружение, современников; пережить вместе с Жилинским историю страны через его личную историю.
Отец Дмитрия Жилинского происходил из старинного польского рода. Прадеда и прабабушку художника арестовали как участников борьбы за независимость Польши, их детей воспитала друг семьи, педагог Мария Быкова. В своем имении она основала коммуну. Там встретились дед и бабушка Жилинского — сводная сестра Валентина Серова. Впоследствии несколько членов коммуны подверглись раскулачиванию, среди них — дед и отец художника. Мать — Анастасия Федоровна бросилась в Москву, задействовав все связи, но ей удалось спасти лишь мужа. В 1937 году отца снова арестовывают. Спасти Дмитрия Константиновича уже не удается. Копию справки о его посмертной реабилитации Жилинский включил в центральную часть триптиха «1937 год».
Матери не дают работу, Дмитрий и его брат Василий — дети врага народа. Выращивают и продают на рынке овощи и фрукты, чтобы выжить. Василий уходит на фронт и в 1944-м умирает от ран в госпитале. Дмитрий Дмитриевич по совету родственников приезжает в столицу и поступает в Московский институт прикладного и декоративного искусства на факультет стекла. Позже, в 1946 г. переводится в Московский государственный художественный институт имени В. И. Сурикова (МГХИ), где его наставниками стали Н. М. Чернышев, С. А. Чуйков, В. Д. Яковлев, А. М. Грицай и П. Д. Корин.
Жилинский высоко ценил древнерусское искусство, а также был последователем старых европейских мастеров, чьи работы он изучал во время поездки в Италию, Францию, Голландию, Бельгию. Среди наиболее значимых для своего мировосприятия называл работы Ван Эйка, ван дер Вейдена, Джотто, Учелло, Пьеро делла Франческа, Микеланджело, Тициана, Леонардо.
В какой-то момент масляная живопись перестала отвечать творческим устремлениям художника, и он обратился к технике темперной живописи по левкасу. Сам готовил краски, ДСП-основы, на которых писал, сам выпиливал рамы: считал, что это сближается его со старыми мастерами.
Дмитрий Дмитриевич считал, что академическое образование необходимо для грамотного понимания формы и построения композиции в пространстве.
Но одного этого недостаточно для того, чтобы стать художником: по словам мастера, не глаз, а мысль, мировоззрение играют ведущую роль в создании произведения. Необходимо понимание, осознание красоты и характера. Ещё один наставник Жилинского — В.А. Фаворский заставил его задуматься об особом видении пространства, самым загадочным из которых считал иконописное.
В одном из своих поздних интервью художник говорит о то, что искусство — один из критериев отличия человека от животных. Искусство и проповедь объединяет воспитание в человеке человека.
Жилинский руководствовался высшей духовной иерархией, субординацией с коллегами по цеху сквозь время и пространство.
«Лучший живописец и ваятель — это Господь Бог. Нам у него нужно учиться, лучше него никто не создал мира».
Затем называл старых мастеров, после — учителей, и только потом можно было определить свое место в мире. Известно, что Дмитрий Дмитриевич несколько раз снимал свою кандидатуру на звание академика Академии Художеств, когда одновременно с ним выдвигались его наставники.
В чём же заключаются секреты успеха Жилинского: «Отвечай за свое действие, делай свою работу добросовестно и будь доволен. И ты будешь счастлив. Хотя, может, и беден. […]
Я рисовал то, что хорошо знал и что меня окружало. Мне так повезло, что я никогда не писал человека, который мне не нравится. И это меня поддерживало в жизни».
Когда смотришь интервью с художником, можно сказать ещё о таких немаловажных личных качествах как чувство собственного достоинства и самоуважение.
Возможно, в том числе, поэтому, помимо мастерства высокого уровня, именно Жилинского пригласили в Данию писать портреты королевской семьи в честь празднования 500-летия российско-датских отношений, оказывая должное уважение и содействие в работе Дмитрию Дмитриевичу.
Образ матери, — Анастасии Федоровны — один из ключевых в творчестве художника.
Ей посвящена работа «Под старой яблоней». Мы попадаем в сумеречное, уходящее вдаль, пространство сада. Пожилая женщина, босая, с согбенной спиной оперлась о палку. Взгляд погружен внутрь себя, ее лицо бесстрастно. Рядом — собирающие яблоки внуки. В клеймах авторской рамы размещены фигуры отца Дмитрия и брата Василия.
Бледно-сиреневое платье и белоснежные волосы Анастасии Федоровны перекликаются по цветовой гамме с одеждой покойного мужа и сына, что, вместе с её отстранённостью, словно говорит, что женщина живёт в двух пространствах: и здесь, в мире реальном, и, словно бы, уже в мире горнем.
Образ и реалистичен, и, в то же время архетипичен: это мать, праведница, труженица. Её собственная фигура похожа на старую яблоню, изогнутый ствол которой также нуждается в поддержке. И эта подпорка на картине напоминает крест.
В христианской символике — яблоки не только символ искушения, но и искупительной жертвы Христа, снявшего проклятие греха с человечества, что отражено в работах Лукаса Кранаха Старшего («Мария под яблоней», 1526; «Мадонна с Младенцем под яблоней», 1530-е; «Мадонна с Младенцем и Иоанном Крестителем под яблоней», ок. 1535).
«Зима на юге», «Одна» — это портреты матери в мире физическом.
А вот в работе «Dios con nosotros» («С нами Бог») 1991 года мы видим её истинную сущность в переосмысленном художником пространстве иконы. Распятие с фигурой Христа, вписанные в каноничный круг, перекликаются с небольшой репродукцией центральной части триптиха «1937 год», фигурой отца в белом и скорбящей беспомощной семьей. В нижней части полотна — Страстная седмица, а на переднем плане — одинокая старая мать на фоне лилий, — цветов Богородицы. И это нелинейное, цикличное пространство для нее более реально, чем пространство видимого мира. Рядом парит фигура белого ангела — также часто встречающийся символ в работах художника.
Нина Ивановна — первая жена, скульптор, также одна из любимых моделей Жилинского, она предстает нам в разных ипостасях: «В метро» — это одна из девушек, беседующая с подругой в вагоне поезда; «Нина», «Утро», «У моря. Семья», «Художник Нина Жилинская». Муза, жена, мать, творец и незаменимый помощник: она готовила краски и была авторитетным критиком для Дмитрия Дмитриевича.
Для триптиха «На новых землях» Нина Ивановна создала скульптурную композицию для необычной-рамы основы, объединяющей картины. По словам искусствоведа Е. Я. Смирновой при взгляде на триптих, появляются аналогии со средневековым складнем, создающим образ совершенного мира. Прототипами скульптур послужили образы реальных людей: Фаворского, Анастасии Федоровны Жилинской с внуком, Дмитрия Дмитриевича и других.
Семья, наставники, друзья — вот подлинные духовные ценности для художника.
Он часто пишет групповые портреты, для лучшего раскрытия характеров, для передачи всей важности любви и поддержки родных, друзей, единомышленников в жизни человека. Своего учителя — Н. Чернышева Жилинский изображает с женой, которая смотрит на мужа-визионера с почтением и любовью. В отдалении что-то оживленно обсуждают остальные члены семьи: они более приземленные, живущие в реальном мире.
Также интересен парный портрет друзей Жилинского: «Лето. Художники Юра и Оля Ивановы», 1976. Молодые люди в белом сидят в саду за столом, каждый погружен в свои мысли. «Альтист» и его слушательница, «Молодая семья» (современное прочтение «Портрета четы Арнольфини» ван Эйка), «Скульптор И. С. Ефимов с сыном Адрианом», «Вечерняя сказка». Несмотря на статичность фигур, создается впечатление взаимодействия и внутреннего диалога: совместного поиска, познания мира. Это люди внутреннего Ренессанса, формально принадлежащие современной эпохе. В портрете «Татьяны Лисицкой» та же отстраненность, закрытая поза, но при этом одухотворенное, с тонкими чертами, словно светящееся лицо и руки, словно изображение католической святой. А прическа и одежда отдаленно напоминают элементы светского искусства эпохи Возрождения. Мастер передал умиротворение и погружение в свой внутренний мир, недоступный зрителю.
На этих работах, а также в портретах великих композиторов: Шостаковича, Рахманинова, Шнитке мы видим, что художнику недостаточно показать homo universalis — универсального человека, эрудита. Он делает акцент на духовном мире индивида по образу и подобию Божию, на его внутреннем наполнении, создающем то самое свечение лиц, рук и особую атмосферу жизни и творчества.
Муза Жилинского — это гений чистой красоты, при этом красоты не только внешней, но и внутренней.
Это высокое портретное сходство, силуэтность изображений, глубокая работа с пространством, наполненность его символами (цветы, плоды, таинственные сады и леса, белые ангелы). Благодаря этому, в его произведениях существует несколько уровней погружения. Их послание можно сравнить со сдержанной латынью: за каждым лаконичным мазком, штрихом, как за емким словом — недосказанность и, при этом, целый макрокосм.
На выставке «Личное» удается соприкоснуться с мировоззрением художника, с его ценностями и жизненными ориентирами. Каждая работа — диалог с вечностью, наполнена любовью и благодарностью к тем, кто был рядом, помогал, поддерживал, вдохновлял. Мы видим не только путь становления мастера, формирование уникального высокого стиля, но и пример личного духовного подвига.
двойной клик - редактировать галерею
Загл.илл. слева - Дмитрий Жилинский "Под старой яблоней" (1969), справа - Лукас Кранах Старший "Мадонна с Младенцем под яблоней" (1530-е).
